Перекрестки

– Ух ты! Ну ладно.

Он слышал, что она улыбается, но его уязвила несправедливость ее слов, противопоставление модного и старомодного.

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть старомодным, – поправилась она. – По-моему, это даже мило. То есть, насколько я понимаю, ты сам никогда не пробовал травку?

– Э-э, нет. А ты?

– Пока нет.

В голосе ее слышался задор. Расс оторвал взгляд от дороги и увидел, что Фрэнсис наблюдает за его реакцией. Она казалась такой оживленной, такой довольной, точно ей не терпелось начать игру. Он тоже был не прочь поиграть, но только не во флирт. В этом он не силен.

– Ты спрашивала о своем сыне? – уточнил Расс.

– И о моем, и о твоем.

– О моем! То есть о Перри?

– Да.

Его сын? Принимает наркотики? Ну разумеется. Как он раньше не догадался: это же очевидно. Черт бы побрал Мэрион.

– Можно я тебе кое-что расскажу? – спросила Фрэнсис. – Раз уж мы говорим откровенно?

Снег валил так густо, что дороги было толком не разглядеть. Расс, не отрываясь, смотрел вперед, но почувствовал, как Фрэнсис в своей охотничьей кепке подалась к нему.

– Помнишь, я приходила к тебе прошлым летом?

– Помню. Отлично помню.

– Мне тогда было плохо, но я рассказала тебе не все. То есть почти ничего не рассказала. Ты так мило говорил о Бобби, о смерти моего мужа, но я приходила не поэтому. Мне было плохо, потому что я узнала: мужчина, с которым я встречаюсь, встречается с другой.

Растрескавшиеся резиновые дворники “фьюри” дергались по ветровому стеклу. Рассу хотелось задать уточняющий вопрос, убедиться, что “встречаться” значит именно то, что он подумал, но он боялся, что голос его выдаст. День, который начался так прекрасно, обернулся таким кошмаром. Он глупо ошибся в Перри, а во Фрэнсис – и того глупее. Ему ни разу не пришло в голову, что у нее уже мог появиться мужчина. Ведь прошлым летом она вдовела от силы год.

Она отодвинулась на свою часть сиденья.

– С самого начала наш роман казался мне неправдоподобно прекрасным. Моя старая подруга устроила нам свиданье, и мы сразу поладили, сразу нашли общий язык. Филип хирург, бывший военный врач. Служил на той базе, где когда-то служил и Бобби, и это нас объединило, тем более что кардиохирург сродни летчику-истребителю: и то и другое не для слабых духом. У Филипа роскошная квартира в одной из высоток на озере, к северу от центра, вид оттуда невероятный. Я как увидела, сразу подумала: “Ого, подписываюсь”. Теперь-то я понимаю, что поторопилась, но мне просто хотелось скорее наладить жизнь. Мне хотелось, чтобы нас было четверо, а не трое.

Расс попытался представить сценарий, в котором Фрэнсис оказалась дома у кардиохирурга и не вступила с ним в интимную связь.

– Я хотела познакомить его с Ларри и Эми, – продолжала она. – Чтобы мы пообедали и сходили в музей Филда. Я постоянно просила его об этом, и в конце концов как-то вечером он сказал – начистоту так начистоту, – что хочет кое в чем признаться. Оказывается, все это время он встречался с другой. Разумеется, с медсестричкой. Разумеется, моложе меня. Вот что было у меня на уме, когда я пришла к тебе. То есть я тосковала по Бобби, но не из-за того, из-за чего следовало бы. А потому что мне разбили сердце.

От черного выхлопа едущего впереди мусоровоза снег пачкался, не долетая до земли.

– Понятно, – ответил Расс.

– Я тебе не сказала еще кое-что. У нас с Бобби было не все так гладко. Я вышла замуж в двадцать один год. Он был лучшим другом моего брата, он летал на самолетах, которые преодолевают звуковой барьер, он был потрясающе красив, и он достался не кому-то, а мне. Его часто не было дома, но я не возражала: я была женой офицера, в этом есть свои преимущества. Когда родились дети, он служил на авиабазе “Эдвардс”, я поехала бы за ним куда угодно – из армии он ушел не из-за меня. Но Бобби хотел, чтобы дети росли на одном месте, ходили в одну школу, к тому же в “Дженерал дайнемикс” платили намного больше. Мы перебрались в Техас, и он понял, что ошибся. Он скучал по военной службе и винил во всем меня, хотя я тут была ни при чем. С каждым годом он становился все раздражительнее. Все знали, что он кобель, и не то чтобы я давала ему поводы для ревности, но он постоянно меня испытывал. Если я слишком громко смеялась над шуткой соседа, Бобби думал, что я заигрываю с ним, и донимал меня, пока я не признаю, что сосед по сравнению с ним слабак. Если я смотрела новости и говорила, мол, как-то мы плохо воюем, он учинял мне допрос. Разве я не согласна с тем, что Америка – самая сильная страна на свете? С лучшей экономикой? Разве я не считаю, что наш моральный долг – не дать коммунистам увеличить их как-его-бишь? Он всерьез полагал, что столько наших солдат гибнет на войне, потому что демонстрации протеста подрывают их моральный дух. Эти мальчики гибнут из-за меня, ведь я позволила себе усомниться в том, что мы воюем как надо. Ларри хотел стать космонавтом, но он не особо спортивный, не круглый отличник, и Бобби постоянно на него орал. “Разве же космонавты так плетутся до второй базы? Думаешь, Джон Гленн [25] хоть раз получил четверку за контрольную по алгебре?” Ларри просто мечтательный мальчик, который интересуется космосом, он так гордился отцом, так старался ему угодить, так страдал из-за его недовольства. Ты бывал в кабине F-in!

25

Джон Гершель Гленн-младший (1921–2016) – американский космонавт, изобретатель, политический деятель.

Рассу бы порадоваться, что она изливает ему душу, но он услышал лишь, что на Фрэнсис обращают внимание летчики-испытатели и кардиохирурги. А он всего-навсего второй священник, у него жена, четверо детей и нет денег. О чем он только думал?

– Удивительное зрелище, – продолжала она, – сколько там всяких приборов. Они внушают тебе ощущение, будто ты тут всем управляешь: именно так Бобби и обращался с нами. Мы нуждались в его одобрении, и он управлял нами, давая понять, что одобрение нужно заслужить. Ларри должен добиться выдающихся успехов в спорте, а я не имею права посмеяться с соседом. По мне, так самое ужасное в этой катастрофе – что он потерял управление самолетом. То-то он, наверное, рассвирепел.

Небо темнело, машины ехали медленно. Интересно, сколько миллионов стоит Г-ш? Как может страна, считающая себя христианской, тратить миллиарды долларов на орудия убийства? На инструментальной панели “фьюри” всего лишь спидометр и три указателя, один из которых сломан. Машине не помешают новые тормоза и зимние шины, но Мэрион выпросила у него двести долларов на рождественские подарки. Ему показалось, это чересчур много, но он вспомнил, что последнее время почти ничего ей не давал, вспомнил о четырех часах наедине с Фрэнсис, которые решил подарить себе на Рождество. Раньше ему казалось, что эти четыре часа пролетят незаметно. Теперь же Расс гадал, сколько еще выдержит рассказов о ее сыне и о мужчине, которого она любит. В горле стоял ком горечи.

– Я много говорила об этом с Китти, – сказала Фрэнсис. – Я, конечно, лифчик жечь не стану, но она дала мне кое-какие книги – по-моему, очень толковые. Нет, Бобби за всю жизнь пальцем меня не тронул. Но он был холодный, холодный, холодный. В каком-то смысле это даже хуже. Я для него была всего лишь женушкой и обязана была все делать, как полагается. Какой уж тут союз равных личностей. Теперь-то я понимаю: все наши соседи считали моего мужа козлом. Разве что дружки-летчики не считали его козлом, потому что сами такие же козлы. Нет, конечно, мне ужасно его жаль: такая страшная смерть. Но порой мне кажется, что без него мне гораздо лучше. Это очень дурно с моей стороны?

– Брак – штука трудная, – откликнулся Расс.

– Но разве так и должно быть? Тебе вот трудно в браке? Ой, извини, зря я спросила.

Будь у Расса выдержка, как у летчика-испытателя или кардиохирурга, он раскрыл бы Фрэнсис душу, признался бы, что несчастен, что брак его держится лишь на привычке, обете и чувстве долга. Сейчас его признание оказалось бы как нельзя кстати. Но все его претензии к Мэрион сводились к тому, что она толстая, унылая, больше его не привлекает и портит ему жизнь. Скажи он такое Фрэнсис, и она сочтет его козлом.

– В общем, – продолжала Фрэнсис, – ты мне очень помог тем, что познакомил меня с Китти и пригласил в ваш кружок. Это именно то, что мне было нужно. Еще я пошла на курсы при Тритон-колледже, мне нравится. В общем, осень выдалась неплохой. А потом…

– Я помню, – перебил Расс. – И хочу еще раз извиниться за тот случай с Ронни. Это я виноват.

– А, да. Спасибо. Тебе не за что извиняться. Но дело не в этом: просто мне опять позвонил Филип. Как гром среди ясного неба. Говорит, что теперь-то он наконец все понял. Он порвал с той медсестричкой, сумею ли я простить его? Я подумала, нет, но он прислал розы и снова позвонил. Пустил в ход обаяние, и вроде бы у нас с ним наладилось. После Дня благодарения и той истории с Ронни я в выходные ездила в город и провела с Филипом весь день и весь вечер.