Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

До свиданья, дорогая моя! Желаю Вам успеха в делах Ваших м здоровья. Поклонитесь, пожалуйста, Юлье Карловне, Пахульскому, Милочке, Саше,-всем Вашим милым сожителям.

Безгранично Вам преданный

П. Чайковский.

355. Мекк - Чайковскому

Браилов,

1881 г. мая 4-6. Браилов.

4 мая 1881 г.

Как я рада, что Вы наконец приехали в Каменку, мой милый, несравненный Друг. Я даже в делах как-то стала смелее; мне кажется, что уж если станет очень плохо, так Вы меня порадуете. А дела меня совсем придавили. Я не ощущаю ни обновления природы, которое всегда так люблю, ни удовольствия жизни в Браилове, который Вы знаете, как я люблю, ни наслаждения музыкою, которую я боготворю. Все мои личные, индивидуальные потребности придавлены делами, материальными заботами, волнениями от людской недобросовестности и т. п. нерадостного свойства предметами. Утомлена я так, что потеряла аппетит, и даже сон не доставляет мне отдыха. Хотелось бы ужасно вздохнуть свободнее, насладиться сколько-нибудь тем, что мне самой необходимо: природою, музыкою, спокойною беседою с Вами, мой дорогой друг, но не вижу еще и конца этого хаоса. Теперь предстоит поездка в Москву, где меня ожидают весьма тяжелые свидания и объяснения, от которых, конечно, пользы не будет никакой, а расстройство здоровья огромное. Но что делать; у кого есть одиннадцать человек детей, тому надо все терпеть и выносить на своих плечах. В моих делах ничего еще не совершилось, я все жду и надеюсь на милосердие свыше....

Вы, вероятно, знаете из газет, друг мой, о тех безобразиях, какие происходят в наших местах насчет евреев. У нас в Жмеринке это буйство происходило относительно в весьма широких размерах. Забрали пятьдесят человек и разграбили все еврейские дома, так что со второго этажа выкидывали рояль на улицу. Наши бедные браиловские евреи в большой тревоге и страхе, тем более, что власти никаких мер ограждения не принимают. Какое ужасное, тяжелое время. Счастлив тот, кто может удалиться как можно дальше от всех этих возмутительных событий....

Виновата, милый друг, я и забыла Вас поздравить с помолвкою Татьяны Львовны. Я очень сочувствую такому решению, дай бог им прожить жизнь без особенного горя, дай бог никогда не разочароваться друг в друге.

А мои проекты относительно породнения с Вами все сидят у меня. в голове и составляют предмет моих желаний, и потому еще более огорчает меня дурное состояние моих дел, потому что, конечно, Лев Васильевич совершенно вправе требовать от будущего зятя, чтобы он гарантировал ему благосостояние его дочери, а я теперь не знаю, будет ли что-нибудь у моих детей, хотя это странно сказать тому, кто владеет тысячеверстною дорогою, ведущею к одному из лучших портов России, поместьем в девять тысяч десятин земли в Каменец-Подольской губернии, роскошнейшим из всех домов Москвы, миллионною коллекциею бриллиантов и всевозможных objets d'art [предметов искусства] и проч. и проч., но тем не менее моим детям могут остаться все эти прелести, и жить будет нечем, потому что-нет у меня людей, которые даже сумели бы реализовать эти капиталы, а между тем каждый из этих предметов превосходный и в хороших руках должен быть очень выгодным. Но, например, Володя не может вести этих дел, потому что он носит имя Мекк, и его эксплоутируют, как и меня, и во всех делах не только не помогают, но подкидывают камни на каждый его шаг, потому что зависть и злоба людей невообразимы.

Ко мне пристают теперь, чтобы я не отдавала сахарный завод в аренду, представляют мне, что завод превосходный и что я могу иметь с него огромный доход, если буду вести дело сама, и тут сейчас продают-меня каждому плантатору, каждому жиду,-вот и извольте вести с ними дело.

6 мая.

Вчера я целый день не могла и дотронуться до письма к Вам, милый друг мой, так много было дела. Вчера же получила Ваше дорогое письмо. Боже мой, как мне больно, что и Вам также тяжело, Вам даже не хочется в музыке излить свое состояние! Сохрани боже, чтобы это продолжалось, пошли Вам господь успокоение, отдохновение и возможность опять творить на наслаждение и облегчение других страдальцев.

Как мне печально было читать о Вашем Алеше, я именно этого больше всего боялась для него. Но будем надеяться, милый друг мой, что это внешняя, временная огрубелость, что хорошие семена да и на хорошей почве не пропадут, что, как только он очутится опять под Вашим влиянием, все прежнее хорошее заговорит с новою силою, и Алеша превратится опять в Вашего прежнего воспитанника, с мундиром сбросится и весь наплыв грязи.

У нас погода бесчеловечная. Все дожди и нет надежды ни на что лучшее.

Я предполагаю выехать отсюда четырнадцатого в Москву и так прошу Вас рассчитывать Ваши письма, милый друг мой. После четырнадцатого прошу адресовать в Москву до 10 июня. Мне, вероятно, придется пробыть столько времени в Москве и во всех разъездах.

Будьте здоровы, дорогой мой. Пошли господь успокоение Вашей расстроенной душе, да снизойдет на Вас вдохновение, мечты и наслаждение. Всем сердцем горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

356. Чайковский - Мекк

Каменка,

8 мая 1881 г.

Мы получили утешительные известия из Петербурга. Сестре гораздо лучше, и скоро она в состоянии будет предпринять поездку в Каменку.

Был обрадован бесконечно Вашим письмом, дорогая моя. Но меня беспокоит продолжающееся расстройство дел Ваших, и я спешу сообщить Вам одну идею. Имеете ли Вы понятие об Конради, отце воспитанника Модеста? Я его не люблю как человека, но он обладает положительно гениальною способностью приводить в порядок большие хозяйства. Знаете ли Вы, что на его руках находятся имения великих князей Мих[аила] Ник[олаевича], Влад[имира] Алекс[андровича], Екат[ерины] Мих[айловны], принцессы Евгении Ольденбургской, а кроме того имения князя Лопухина-Демидова, князя Васильчикова, принца Мюрата и свои собственные. Очень часто его за известное вознаграждение приглашают осмотреть хозяйство, направить и дать совет, как вести дело. Не обратитесь ли Вы к нему? Я бы очень советовал Вам это. Адрес его: Петербург, Фонтанка, 28, Герману Карловичу Конради. Сколько помнится, он не долго останется в Петербурге, но если Вы на конверте надпишете, чтобы в случае отсутствия письмо отправили по назначению, то оно, во всяком случае, дойдет до него. Я знаю, что летом он объезжает все находящиеся под его властью имения и может очень удобно побывать и в Браилове. Мне кажется, что этот человек способен оказать Вам большие услуги, но, разумеется, не даром.

Господи, чего бы я ни дал, чтобы Вы могли успокоиться, насладиться сознанием, что дела Ваши в хороших, верных руках, и быть уверенной в обеспеченности детей Ваших!

Я, кажется, нашел подходящее себе занятие. При том религиозном настроении, в котором я нахожусь, мне приятно будет углубиться в русскую церковную музыку. Я начал изучать “Обиход”, т. е. коренные наши церковные напевы, и хочу попытаться гармонизировать их.

Ежедневно и горячо молю о Вас бога и надеюсь на него. Он обережет и сохранит Вас для счастия многих людей.

Ваш П. Чайковский.

357. Мекк - Чайковскому

Браилов,

12 мая 1881 г.

Вчера я получила Ваше дорогое письмо, мой милый, бесценный друг, и до крайности обрадована известием, что Александре Ильинишне лучше и что, бог даст, они скоро вернутся в Каменку. Глубоко и горячо благодарю Вас, мой несравненный друг, за Ваше бесконечно доброе участие к моим делам; всякий Ваш совет для меня невыразимо дорог, как выражение Вашей дружбы ко мне. Что касается г-на Конради, то очень вероятно, что он был бы полезен и в Браилове, если бы мог заниматься им, собственно же совета здесь не надо, потому что дело мне вполне знакомо, и ясно, что надо делать, только у меня нет людей, которые бы делали то, что надо.... Я никак не могу встретить человека неуклонно справедливого, т. е. справедливого во все стороны, во всех применениях, одинаково независимо своих мелких побуждений или расчетов. Я сама никогда не воспользуюсь ни одной ниткою чужою, но требую того же и относительно себя; не могу выносить, когда люди для того, чтобы им кланялись и восхваляли их доброту, сорят моею собственностью вправо и влево. Мне чрезвычайно бывает трудно-отказывать людям, когда дело идет о моих интересах, но я всегда и неуклонно откажу, когда дело идет о защите чужих интересов. У меня много перебывало на руках чужой собственности, и я всегда, как лев, защищала ее. И теперь не могу равнодушно слышать, когда мне говорят: “Ну, что Вам это стоит”. Для меня всегда дело ее в том, чего мне это стоит, а в справедливости. Я отдам свое последнее состояние, если справедливость этого потребует, но не хочу дать рубля, если его требуют с меня несправедливо. А мне все приходится натыкаться на людей, у которых чувство справедливости совсем не развито. Вот почему мне и для своих дел трудно найти человека.

Вот уже несколько [дней], что я все хвораю, и боюсь, чтобы это не помешало моему выезду, так как надо уже отделаться от этой поездки. А как не хочется ехать....

Как меня радует, милый друг мой, что Вы принялись опять за музыку. Дай господи, чтобы Ваша душа опять обрела свои высокие порывы, свои гениальные полеты на благо человечеству.

Моему французику Bussy'кy очень хочется ко мне в Браилов. У меня не хватит духа ему отказать, хотя у меня уже и есть пианист, старший Пахульский.

Владислав Пахульский едет со мною в Москву, так как он состоит при мне в должности секретаря, то мне без него обойтись нельзя. Музыкою он занимается очень мало, и теперь уже это лежит на моей совести, потому что он постоянно занят моими делами.

Очень много мне помогает мой Сашок, но ему необходимо заниматься самому, чтобы в августе сдавать экзамен. Все мои и Влад[ислав] Альб[ертович] свидетельствуют Вам свое нижайшее почтение. Ваша музыка не сходит с пюпитров. До свидания, милый, бесценный друг.