Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

10 часов.

Ходил в город и телеграфировал Анатолию. А знаете, друг мой, что если рукопись пропала, то это будет мне ужасно досадно. Второй раз сочинить одно и то же нельзя. Я помню главные мысли, но это будет уже не то. Покойной ночи Вам, милый и добрый друг.

Ваш П. Чайковский.

248. Чайковский - Мекк

1878 г. декабря 2. Флоренция.

Очень может быть, что по случаю очень хорошего дня Вам хочется прокатиться и Пахульский Вам нужен. Если “да”, то попрошу его прийти завтра. Пожалуйста, дорогой друг, не стесняйтесь из-за меня и не отказывайте себе ради урока в прогулке. Ведь ни он, ни я ничего не потеряем от того, что урок будет перенесен на завтра.

Ваш П. Чайковский.

249. Мекк - Чайковскому

[Флоренция]

3 декабря 1878 г.

8 часов утра.

Villa Oppenheim.

Простите мне, мой милый, добрый друг, что вчера я сделала беспорядок в Ваших занятиях с Пахульским, но погода была так хороша, когда мы вышли гулять, мне так захотелось куда-нибудь проехаться, что я решилась просить Вас нарушить порядок, тем более, что я думала, что и Вам будет кстати воспользоваться хорошею погодою. Я хотела проехаться за город, чтобы сойти из экипажа и полюбоваться видом на Флоренцию, и вдвоем мне с Юлею поехать было бы неудобно, а просить Федора Федоровича нас сопровождать мне не хотелось, потому что он только что на этих днях объезжал все окрестности Флоренции, а я не люблю принимать услуг и жертв от своих зятей, а так как Пахульский по своему назначению у меня постоянно служит нам кавалером, то и понадобилось взять его. Сегодня погода неприятного вида. По Вашему отзыву о представлении в Teatro Nuovo я очень жалею, что не была. Скажите, друг мой, Вы сидели в ложе? Мне говорила Юля, возвратясь, что в одной ложе сидел господин, о котором она непременно сказала бы, что это были Вы, если бы могла думать, что Вы были в театре, то угадала ли она Вас? Письма Екатерины есть еще в одном нумере, и я очень тороплюсь дочитать их, чтобы скорее Вам послать. Но как Вы скоро читаете, мой дорогой, Вы просто поглощаете одно сочинение за другим, и это непостижимо. Вы так много сочиняете, так много читаете, и на все Вам время хватает, оно у Вас точно эластичнее.

В понедельник будет первый концерт Филармонического общества. Я пришлю Вам билет, милый друг мой, но так как его можно получить только в понедельник, то я тогда и пришлю его. Я думаю, что мы не будем в этом концерте. До свидания, мой дорогой. Всею душой Ваша

Н. ф.-Мекк.

Прилагаю программу концерта. Заметили Вы, друг мой, что Ларош начинает писать в “Московских ведомостях?. Да, скажите, дорогой мой, какая есть самая первая Ваша опера:

“Воевода” или другая? И верно, что “Воевода” давался на сцене? Сколько Вам было лет, когда Вы начали писать, должно быть, двадцать пять или двадцать шесть? [Очевидно, конец в копии не сохранился.]

250. Чайковский - Мекк

[Флоренция]

3/15 декабря 1878 г.

Воскресенье, 8 часов.

Villa Bonciani.

Прежде всего отвечу на Ваши вопросы.

1) В театре N u о v о я сидел как раз под ложей, где были Ваши, следовательно, Юлия Карловна приняла за меня кого-нибудь другого. Я же хорошо видел Ваших, ибо в антрактах выходил в партер. A propos, это самый чистенький и хорошенький театрик из всех мною виденных в Италии.

2) Ларош уже много лет сотрудничает в “Московских ведомостях”, но пишет редко. Его рецензентская карьера началась у Каткова большой статьей о Глинке в “Русском вестнике”, и потом до переезда в Петербург он долго был там музыкальным рецензентом. Со времени переезда в Петербург он пишет только изредка.

3) Про которую жену Лароша Вы спрашиваете, друг мой? Известно ли Вам, что он женился во второй раз в 1876 году? Первая его жена умерла в 1875 году, в мае. Теперешняя его жива и живет вместе с ним в Петербурге.

4) Первая моя опера есть “Воевода”. Она написана на либретто Островского, очень плохо составленное. Музыка в общем чрезвычайно слабая, и я уже лет семь назад предал партитуру сожжению. Она была поставлена в конце января 1869 года в Москве и была дана около десяти раз. Из нее сохранились только танцы.

5) Настоящим образом писать я начал двадцати пяти лет, и первое мое сочинение, исполненное публично, была кантата на текст оды Шиллера. Она была исполнена на публичном акте Петербургской консерватории, под управлением А. Рубинштейна, во дворце в. кн. Елены Павловны, в декабре 1865 года. Вслед за этим я переехал в Москву, и в марте 1866 года на концерте Н[иколая] Гр[игорьевича] игралась моя увертюра, о которой я, кажется, однажды Вам писал, рассказывая историю моих отношений к Рубинштейну.

Вы замечаете, милый друг, что я очень быстро читаю. Это совершенно верно, но это недостаток, одно из проявлений моей нервности. Я все делаю с лихорадочною поспешностью, как будто боясь, что отнимут занимающую меня книгу, ноты или бумагу, на которой пишу. Но спешность эта отражается как на читаемом мной, так и на сочиняемом. Я забываю очень скоро прочитанное, так что моя начитанность не идет мне впрок. Я прямая противоположность Лароша в этом отношении. Он читает не так скоро, но зато с большим выбором и сохраняя все прочитанное в памяти. Память у него феноменальная. Это ходячая библиотека: он все знает, обо всем имеет основательное понятие. На сочиняемом спешность тоже отражается нередко.

За билет в концерт благодарю Вас от души, мой милый друг. Но зачем Вы беспокоитесь посылать за ним? Ведь я могу взять без всяких затруднений при входе. Если Вы еще не посылали, то не трудитесь, дорогой мой друг.

Я нарочно посылаю это письмо с вечера, чтобы Вы не трудились посылать за билетом, тем более, что я еще не решил, пойду ли. Если давно ожидаемая рукопись придет наконец, то я соблазнюсь и засижусь. Впрочем, классический концерт в Италии - это курьезно. Я велел Алеше уйти, не дожидаясь ответа, дабы Вы не писали вечером.

Ваш П. Чайковский.

251. Чайковский - Мекк

[Флоренция]

4 декабря [1878 г.]

Понедельник, вечером.

Villa Bonciani.

Представьте,дорогой друг,что я не попал в классический концерт. Виною этому погода. Она была так хороша (хотя и холодная), что я загулялся. Сначала отправился на площадь М.-Анджело, потом в San Miniato, оттуда по какой-то тропинке вышел на Via Giramontino и, когда вернулся домой и вспомнил о концерте, то было уже три часа. Но я не особенно сожалею об этом: какой-то тайный голос говорит мне, что это была пародия на классическую музыку. Остальное время, до захода солнца, я провел на крыше нашей виллы, откуда вид бесподобный.

Вы спрашиваете, был ли я в Santa Croce. Был, и не один раз. Вообще я осмотрел во Флоренции все, что выдается, и все замечательные церкви мне известны. В Boboli, Bellosguardo и Certosa я тоже был. Оттого-то я и могу спокойно заниматься во Флоренции, что моя туристская совесть спокойна. В Риме, где я был в первый раз один день, а во второй, в прошлом году, три или четыре дня, я почти ничего хорошенько не рассмотрел. В Неаполе я был раз и провел неделю, но в самую ужасную погоду, так что и там видел мало. Поэтому в обоих этих городах мне бы неудобно было теперь быть, ибо я приехал за границу не для того, чтобы осматривать достопримечательности, а чтобы заниматься, быв вполне застрахованным от всяких посещений, вроде тех, которые в Петербурге отравляли мне жизнь. Условия жизни, в которых я нахожусь здесь, во всех отношениях для меня идеальные, и я давно так не наслаждался, как все это время. Villa Bonciani' оставит во мне на всю жизнь самое теплое и сладкое воспоминание. Как я Вам благодарен, друг мой, за этот чудный месяц! Концерт Godard'a я проиграл не без удовольствия. Он несколькими чинами ниже Lalo, но при его крайней молодости еще нельзя сказать ничего решительного. Мне, как и Вам чрезвычайно нравится физиономия Massenet. Что-то тонкое, породистое, нервное, артистическое есть у него в лице, и все это вместе очень привлекательно. Лицо Lalo преисполнено bonhomie [добродушия], но лишено прелести.

Кстати по поводу лиц. Ошибаюсь я или нет? Мне кажется, что Соня Ваша - прелестная девочка и обещает быть очень хорошенькой барышней.

Я знал, что Вы занимаетесь польским языком, но только теперь, из письма Вашего узнал причину этого. Если я не ошибаюсь, язык этот очень нетруден. Высокого ли Вы понятия о Мицкевиче как поэте и личности? В “Русской старине”, кажется, прошлого года была напечатана переписка польского историка Лелевеля с Булгариным, очень интересная в отношении курьезных литературных нравов той эпохи.