Переполох

— А голубей по чердакамъ, папашенька, считать не надо? — спросилъ сынъ.

— Дуракъ.

— Позвольте… Чмъ-же дуракъ-то? Ежели собакъ приказано считать, то отчего-же голубей не сосчитать. Такая-же тварь.

— Ну, полземъ на крышу, — сказалъ Безпокоевъ, вставая изъ-за стола.

Въ столовую вошла дочь его, двушка лтъ семнадцати, пухленькая, съ вздернутымъ носикомъ и объявила:

— Ну, вы тамъ какъ хотите, а я въ одномъ лист съ собаками и лошадьми прописываться не желаю.

— А мы, и не спрашивая, запишемъ тебя, — пробормоталъ отецъ, уходя изъ столовой.

II

Вдова, старуха, мщанка Мара Алексевна Птунникова, содержательница въ дом Безпокоева маленькой квартиры и отдающая ее отъ себя жильцамъ по угламъ, какъ получила отъ счетчика пакетъ съ листками и наставленіями для переписи, такъ и обомлла. Когда вошелъ счетчикъ, она сидла въ куст и ла солевую треску съ картофелемъ и лукомъ. Взявъ отъ него пакетъ, она даже перестала жевать, хотя ротъ ея былъ полонъ. Руки ея тряслись, глаза остановились. Она безсмысленно смотрла на счетчика, студента, а онъ ей пояснялъ:

— Тутъ все найдете: и листки личные, и листокъ квартирный, и квартирную вдомость, и наставленіе. Все это вы внимательно прочтете, прежде чмъ приступить къ длу. Главное на наставленіе поналягте. Оно вамъ выяснить все до мельчайшихъ подробностей! Да прочтите не одинъ разъ, а два, три. Поняли? Ну, а потомъ ужъ начинайте переписывать. У васъ сколько всхъ жильцовъ? — спросилъ онъ.

Только теперь Мара Алексевна начала прожевывать треску. Счетчикъ ждалъ отвта.

— Сколько-же у васъ всхъ жильцовъ? — спросилъ онъ еще разъ.

Сопровождавшій счетчика и стоявшій въ дверяхъ дворникъ произнесъ:

— У ней, ваше благородіе, жильцовъ много.

— Сколько-же именно?

Мара Алексевна, наконецъ, прожевала треску и стала считать по пальцамъ.

— Девятнадцать душъ, — послышался отъ нея отвтъ.

— Экъ васъ! Ну, тогда я мало далъ вамъ личныхъ листковъ. Вотъ, возьмите еще.

— Младенцевъ надо считать? — спросила она.

— Непремнно. И если-бы даже въ ночь съ 14 на 15 декабря родился кто-нибудь, то и того надо записать. Даже новорожденные и некрещенные и т записываются.

— Тогда двадцать дв души, — поправилась она.

— Ну, такъ вотъ вамъ добавочные личные листки и прошу ихъ выполнить къ пятниц, 15 декабря, къ десяти часамъ утра.

— То-есть какъ это, ваше благородіе?

Мара Алексевна недоумвала. Теперь ужъ у нея затряслась голова.

— Въ пятницу къ десяти часамъ утра вс ваши жильцы должны быть переписаны вотъ на этихъ, отдльныхъ листкахъ, — отвчалъ счетчикъ.

— Да я, ваше высокое благородіе, неграмотная.

— Неграмотны? Гмъ… Но вдь, однако, въ квартир кто-же нибудь найдется грамотный — вотъ его и попросите.

— Писаря найметъ, ваше благородіе. Ей что! Она старушка съ запасцемъ, — замтилъ дворникъ.

Къ трясенію головы у старухи прибавилось усиленное морганіе глазами.

— Ну-съ, такъ вотъ… — сказалъ счетчикъ. — Чтобы къ пятниц было все готово. Въ девять часовъ утра я зайду, и вы мн вручите пакетъ съ листками обратно.

Онъ повернулся и въ сопровожденіи дворника, вышелъ изъ квартиры.

Въ кухню вбжала жилица — двица не первой уже молодости, въ ситцевомъ распашномъ капот, накрашенная, въ папильоткахъ, съ папироской.

— Что такое, Мара Алекевна, у васъ здсь стряслось? Кто это былъ? — задала она вопросъ.

— Охъ, бда, милая! — пробормотала безпомощнымъ тономъ старуха.

Она уже сидла на сундук, опустя руки и держа въ одной изъ нихъ пакетъ съ листками.

— Какая бда? Господи Іисусе!

— Перепись… Всхъ васъ, жильцовъ, переписывать надо и даже младенцевъ.

— Такъ что-же изъ этого? Это вдь по всему Петербургу. Объ этомъ и въ газетахъ было написано, — успокаивала хозяйку жилица. — А я думала, какая такая бда!

— Охъ, охъ! А у меня даже подъ сердце подкатило. Милушка, да нтъ-ли у тебя тхъ капелекъ, что ты мн давала тутъ какъ-то?

— Гофманскихъ? Вс до капельки выпила. Да чего вы безпокоитесь-то? Перепись… Ничего тутъ страшнаго нтъ. Я помню… Десять лтъ тому назадъ она была въ Петербург… Тутъ счетчики по домамъ ходятъ. У васъ счетчикъ былъ?

— Охъ, не знаю! Лицо такое серьезное. Вотъ оставилъ бумаги и говоритъ: чтобы непремнно къ пятниц къ десяти часамъ утра.

— Ну, счетчикъ былъ. Молодой или старый? — спрашивала жилица.

— Охъ, милушка, и не разглядла я. Съ дворникомъ былъ, съ Кондратьемъ. Только я выпила рюмочку передъ обдомъ и стала треску сть — вдругъ онъ…

— Все таки изъ себя интересный?

— Ахъ, херувимка моя, да я и треской-то чуть не подавилась съ перепуга. До того-ли мн было.

— Ршительно тутъ ничего нтъ страшнаго. Напротивъ… Если молодой и интересный кавалеръ… Гд листки-то у васъ? Покажите-ка мн листки-то.

— Вотъ…

Старуха протянула пакетъ. Жилица съ папильотками на лбу присла рядомъ съ ней на сундукъ, вынула изъ пакета листокъ и принялась его разсматривать, говоря:

— Тутъ описаніе жизни, личности и кто въ какихъ отношеніяхъ… Кому сколько лтъ и кто какого поведенія. Трезваго, такъ и пишите трезвый, выпивающій — ну, выпивающій. Такъ и обозначить слдуетъ. Двица — такъ двица и надо ужъ обозначить, настоящая двица или такъ… Вотъ Аимья слесариха говоритъ, что она жена Ивана Пареныча. А какая она жена! Тутъ ужъ какъ на духу, надо все до капельки обозначить. Матрешка моя сосдка разсказываетъ всмъ, что она блошвейка безъ мста. А какая она блошвейка? Мы очень чудесно знаемъ. Вотъ вы и обозначьте, — тараторила жилица и принялась читать листокъ. — Да вотъ напримръ… Имя и фамилія? Вотъ вы и пишите хоть-бы про себя: «Мара Птунникова». «Сколько лтъ отъ роду?» Сколько вамъ лтъ?

— Охъ, забыла, милая! Почемъ мн знать! Забыла..- отвчала старуха.

— Ну, ужъ это такъ нельзя. Должны правильно отвтить. А то штрафъ… — сказала жилица. И лучше ужъ говорить больше. Ну, семьдесятъ три. Труднаго-то тутъ ничего нтъ.

Старуха заискивающе взглянула на жилицу и сказала:

— Такъ вотъ ты, милушка, и напиши мн. Ты вдь грамотная. А я тебя за это кофейкомъ попою.

— Я? Я и написала-бы, вамъ. да вы знаете, какъ я пишу? Словно слонъ брюхомъ ползалъ. Напишешь а потомъ и сама не разберешь, что написала, такъ гд-же счетчику-то! — отвчала жилица, — А вы Финогена Михайлыча попросите. Онъ вдь изъ писарей.