Перепутья
Шрифт:
Горячие слезы текли по щекам. Уже давно, но только сейчас она обратила на это внимание.
Костер равнодушно горел, забирая с собой не только тело сына, но и какую-то частичку ее самой.
Костер горел невероятно долго – и вместе с тем погас до ужаса быстро. Она бы так и стояла, таращась невидящими глазами на пепелище, если бы Луций не взял ее под руку и мягко, но настойчиво, не увлек за собой. Прочь с Марсового, вглубь лабиринта улочек, где продолжалась жизнь.
Внезапно навалившаяся усталость словно обволакивала ее. Она пропустила момент, когда их нагнал Цезарь, не заметила,
Странное наваждение покинуло ее только тогда, когда они завернули в противоположную от их с Луцием дома сторону - и пришли туда же, откуда и вышли сегодня в полдень в составе похоронной процессии.
– Луций, что происходит? – шепотом спросила Атия у мужа.
– Цезарь забрал завещание Октавия, - так же тихо ответил он, - Нужно его вскрыть.
– Но он же… - Атия нашла спину Цезаря и впилась в нее взглядом.
– Формально, он все еще его приемный отец, - пояснил Луций, - Коллегию понтификов по этому вопросу еще не созывали.
Атия молчала, продолжая следить за спиной Цезаря.
– Слушай, если не хочешь, можешь не… - начал было Луций, но она его перебила:
– Все в порядке, - губы растянулись в печальной улыбке, - Он мой сын, Луций, я не могу это пропустить.
Луций не нашелся, что на это возразить.
Людей, собравшихся в атрии бывшего дома сына, было меньше, чем она ожидала. Только близкие росдтвенники, несколько незнакомых лиц и примкнувший к ним непонятно зачем Бальб.
Только убедившись, что все в сборе, Цезарь сорвал восковую печать со свитка и быстро пробежал по нему глазами.
– 75% имущества отходят Марку Випсанию Агриппе, - читал он вслух, - 25% - Гаю Цильнию Меценату. Всем участникам битвы при Филиппах надлежит выплатить по 400 сестерциев . Из оставшихся – 50% отходят Агриппе, 25% - Меценату, а 25% уходят в казну.
Никому из присутствующих сын не оставил ничего. Грустная улыбка, застывшая на губах Атии, превратилась в усмешку.
Почему-то она не была ни капельки удивлена.
– И что нам с этим делать дальше? – недоуменно спросил Котта, разглядывая свиток в руках Цезаря.
– Пока не знаю, - Цезарь задумчиво потер подбородок, - Выплаты легионерам нужно произвести в любом случае, оснований лишать Агриппу с Меценатом их долей тоже, вроде бы, нет, но я не собираюсь бегать за ними по всему Средиземноморью, чтобы лично вручить им причитающееся.
Донельзя серьезный Бальб вмешался в их разговор неожиданно:
– Погоди. Там же половина – собственность проскрибированных. Вторая – твоя. И как с этим быть? – он смерил Цезаря внимательным взглядом.
Сердце Атии пропустило несколько ударов. Пока ничего вокруг не напоминало о содеянном сыном, она чувствовала себя почти нормально. Грустно, невыносимо тоскливо, но нормально. Но стоило хотя бы чему-то намекнуть…
Цепкий взгляд Цезаря скользнул по ее лицу, и он оборвал Бальба на полуслове.
– Потом разберемся. Сейчас не время.
Атия едва смогла выдавить из себя усталую, но благодарную улыбку.
Казавшийся бесконечным и невозможным день наконец-то подходил к концу.
[1] Гай Октавий, который Август, родился в 62 г. до н.э. Через год после заговора Катилины. В 50ых были сплошные беспорядки,
из-за которых часто откладывались выборы, и работа государства вообще оказывалась парализованной. Насилие на улицах и прочее прилагается. В 49ом началась гражданская война и продолжалась до 45ого.[2] Гней Помпей младший – это вообще отдельная тема. Парень так жестил, что от него его же солдаты разбегались и перебегали к Цезарю во время испанской кампании.
[3] Adulescens (лат.) – обозначение мужчин возрастом от 15-16 до 30 лет. По смыслу аналогично не юноше, но подростку.
Идиот (Альберт I)
Потолок и пол постоянно норовили поменяться местами. Ал давно потерял счет времени, не мог отличить реальность от своих нездоровых снов и привык к постоянной качке, но никак не мог свыкнуться только с одним.
Чертовы потолок и пол постоянно норовили поменяться местами.
Все было как в тумане. Он засыпал и просыпался. Его бесконечно тошнило. Обеспокоенное нечеткое пятно, лишь издалека напоминавшее Джузеппе то появлялось, то исчезало, внося нездоровую толику паники в его и без того неприятное существование.
Потолок и пол упорно продолжали меняться местами.
Он не знал, сколько прошло времени до того момента, как туман ушел. Просто в какой-то момент он открыл глаза после очередного беспокойного сна, уставился на влажные деревянные планки над головой, понял, что что-то не так – и это стало первой внятной мыслью за долгие дни беспамятства.
Осознание, что именно, заняло еще какое-то время.
Потолок и пол больше не пытались поменяться местами. Гравитация больше не пыталась его обдурить.
Корабль медленно и мерно покачивался, но тошноты больше не было. Не веря своему счастью, он потянулся к затылку и нащупал плотную повязку на месте, куда пришелся вырубивший его удар. Затем, с опаской сел, свесив ноги с плотного тканевого гамака.
Ничего не изменилось – и только после этого он облегченно выдохнул.
Все-таки он был невероятно везучим идиотом. Несколько ранений, удар по голове, явная черепно-мозговая травма, никакой медицины вокруг – и все равно он каким-то образом ухитрился выжить.
Дуракам везет, не иначе.
Ироничный смешок сорвался с губ – и это не осталось незамеченным.
Тряпка, накинутая на гамак напротив, пришла в движение, и спустя несколько секунд из-под нее показался осоловевший и сонный Джузеппе.
– Ал? Ты очнулся? – отчаянно зевнув, спросил он.
– Нет, я сплю, ты спишь, и у нас коллективная галлюцинация, - иронично отозвался Ал, словно пробуя слова на вкус.
Речь тоже была в порядке.
Джузеппе усмехнулся:
– Вижу, ты оклемался.
– Ага, похоже на то, - неуверенно ответил Ал. Слишком быстрая смена состояния пусть немного, но все-таки настораживала, - Слушай, Джузеппе, где мы? Что вообще происходит? Ничерта не помню.
– Короче смотри, расклад такой, - живо начал Джузеппе. От его сонливости не осталось и следа, - Нас и еще кучку жителей Китеры захватили пираты. Я им навешал лапши на уши, что мы не местные, потерпели недавно крушение. Я – гражданин Рима. Ты – мой знакомый, служил во вспомогательных войсках. Тебя контузило на войне, и теперь ты плохо слышишь. Остальных мы толком не знаем, ни кто они, ни откуда. Мы просто плыли вместе.