"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9

«В средине пути встретили стоянку Манси. Да, Манси, Манси, Манси. Это слово встречается в нашем разговоре все больше и больше. Манси — народ севера. Малонациональный Ханты-Мансийский н-р. с центром Салихарда — 8 тысяч человек. Очень интересный и своеобразный народ…» — общий дневник группы, запись Дятлова (?) от 30.01.

Манси, манси… О любви больше ни слова. Почему дятловцы говорят о манси, понятно: идут по мансийской тропе, постоянно видят затеси на деревьях с загадочными для туристов пиктограммами. Но что же произошло с Зиной Колмогоровой? Отчего она слезла с любимого конька? Почему больше не провоцирует разговоры о любви, поцелуях и прочем?

Да, кое-что с Зиной 29-го января произошло, и весьма важное (лично для нее, не для всей группы).

Что именно?

Разберемся чуть позже, а пока отметим, что в последний раз любовная тема всплыла в «Боевом листке» за считанные часы до смерти дятловцев — как мы уже упоминали, в пародийно-юмористическом ключе.

«ВЕЧЕРНИЙ ОТОРТЕН» № 1:

1 февраля 1959 г. Орган издания профсоюзной организации группы «Хибина»

Передовица

ВСТРЕТИМ XXI СЪЕЗД УВЕЛИЧЕНИЕМ ТУРИСТОРОЖДАЕМОСТИ!

ФИЛОСОФСКИЙ СЕМИНАР

Любовь и туризм

проводится ежедневно в помещении палатки (гл. корпус). Лекции читают доктор Тибо и кандидат любовных наук Дубинина.

М-да… Можно с уверенностью утверждать, что «Боевой листок» по возвращении не планировалось вывешивать на всеобщее обозрение — на доску объявлений УПИ, например. Издание исключительно для внутреннего пользования. Совсем недавно миновали времена, когда за шуточку из передовицы можно было получить реальный срок. Получали легко и просто: ст. 58–10, «контрреволюция в форме агитации» — и здравствуй, Ивдельлаг, или Воркутлаг, или еще какой «-лаг», и вместо диплома инженера — «карьера» вальщика на лесосеке. К 59-му году нравы в стране изрядно смягчились, но шутки о партсъездах все равно категорически не приветствовались. Шутники могли запросто распроститься и с институтом, и с комсомолом.

Вторая шутка куда более безобидная. И с двойным смыслом, понятным лишь своим. Автор (наверняка писал кто-то из парней) беззлобно подтрунивает над изрядно надоевшими «любовными семинарами». Заодно намекает на отношения Тибо и Дубининой, от любви далекие. Даже от дружбы далекие.

Но для нашего исследования интересны не образцы студенческого юмора, а тот факт, что к 1 февраля над Зиной Колмогоровой и ее зацикленностью на любви стало можно шутить (до того — не стоило, обижалась всерьез, в ее дневнике это отражено очень хорошо).

Однако к 1 февраля Зину, что называется, попустило. Особого значения этот факт уже не имел, жить девушке оставалось несколько часов — но свою роль сыграл.

* * *

В 80-е годы прошлого столетия (а именно на них пришлась юность автора этих строк) все было иначе. И воздух чище, чем сейчас, и трава зеленее, и прочая, и прочая…

Но вот в чем 80-е (да и 90-е тоже) серьезно уступают нынешним временам: очень портил ту эпоху переизбыток вредных, сварливых и даже злобных старушек. Они были повсюду, они вечно норовили затеять скандал или по меньшей мере громко и нелицеприятно довести до окружающих свое бесценное мнение. В очередях и в общественном транспорте, в парке и на улице — нигде было не укрыться от навязчивого старушечьего внимания. Всюду звучали их противные голоса, поучающие и попрекающие.

Те, кто жил тогда, — припомните и согласитесь: в 2000-х годах пожилые женщины стали гораздо адекватнее. В разы. На порядки. Встречаются, конечно, и сейчас скандалистки пенсионного возраста, но о всеподавляющем их засилье говорить не приходится.

Причины уже понятны, да?

К 80-м пенсионных лет достигли женщины поколения Семена-Александра Золотарева. Те самые, чьих мужчин безжалостно выкосила Великая Отечественная. Десятилетиями жившие в условиях самой натуральной сексуальной голодовки. Ну и вот…

Такое вот неожиданное получилось эхо войны.

* * *

Любовный треугольник Дятлов-Колмогорова-Дорошенко, в отличие от прочих, не был выдуман на пустом месте дятловедами, в первом приближении он действительно существовал.

Краткая история вопроса.

Между Зиной Колмогоровой и Юрием Дорошенко существовали некие отношения, исключительно платонические. В чем конкретно они состояли, теперь уже не установить, да это и не столь важно. Очевидно, некий стандартный набор ухаживаний: свидания, конфеты-букеты, совместные походы в кино и на танцы. Поцелуи, раз уж Зина поднимала эту тему в затеваемых диспутах (адресатом ее вроде бы для всех произносимых слов был Дорошенко и никто иной).

Не исключено, что дело дошло-таки до формального предложения руки и сердца. Или не дошло. В любом случае Дорошенко совершил вместе с Зиной поездку (поначалу считалось, что одну) в Каменск-Уральский к ее родителям — а знакомиться с родителями кавалеры отправляются либо после сделанного и принятого предложения, либо тогда, когда оно назрело и оба это хорошо понимают и ничего против не имеют.

Но после поездки что-то пошло не так — в октябре 1958 года отношения резко прекратились.

Те дятловеды, что пытаются превратить реальные биографии реальных дятловцев в жития святых, а их образы — в мироточащие иконы, трактуют этот разрыв так: Зина выбрала Дятлова, а Юрию Дорошенко дала отставку максимально тактичным образом: не обижайся, ты очень замечательный, но давай останемся просто друзьями. И Дорошенко остался ей другом: совет, дескать, вам с Игорем да любовь. Такую вот пасторальную версию рисуют дятловеды-лакировщики.

Такой вот бред сивой кобылы.

Никого Зина не выбирала, ее поставили перед фактом. Инициатором разрыва стал именно Дорошенко, и абсолютно не переживал по этому поводу. Немедленно и без труда нашел себе другую женщину. И отношения поддерживал с ней ни разу не платонические. По некоторым сведениям, именно эта не названная по имени сожительница опознала в морге труп Дорошенко, до того ошибочно идентифицированного как труп Золотарева.

А Зина страдала и переживала, причем накануне похода и в его начале страдания и душевные терзания приобрели особую остроту: еще бы, с ней вместе отправился человек, с которым совсем недавно произошел разрыв. В личном дневнике Колмогоровой хорошо отражено ее не самое радужное настроение.

24.01 Зина всего лишь констатирует свое настроение без пояснения причин: «Сегодня немножко грустно мне как-то. Но ничего».

26-го происходит один из диспутов о любви, и вот как Зина его комментирует: «Я говорила много того, что совершенно несвойственно мне и лишь иногда старалась, даже не старалась, а прорывалось искреннее. Но это все ерунда».

27-го случился крайне интересный эпизод с варежками. Вот какой: «Сегодня одела Юркины варежки, но как мне не хотелось одевать их! Но мне сказали, что не одевать — нехорошо, поэтому одела. Разговариваем. Слегка».

Как это понимать? Зина потеряла (промочила, забыла дома) варежки, и Юра Дорошенко предложил ей свои, запасные? Или варежки были подарены раньше, в безоблачный период отношений? В любом случае надевать их Зине так не хочется, что она готова поморозить пальцы. «Разговариваем. Слегка», — сказано лаконично и сильно, всего два слова — и не возникает вопросов, как парочка общалась в походе.

Хотя краткость в записях личного дневника Зины имеет и оборотную сторону. При желании можно истолковать ее намеки по-разному. Один так, другой этак — и вновь перед нами мироточащая икона комсомолки-спортсменки-отличницы, никаким сомнениям и терзаниям не подверженной. Но все подобные попытки одной левой отправляют в нокаут письма Зины, отправленные зимой 1958/59 годов задушевной подруге Лиде Григорьевой.