Периферия

— Так он мне энтим жизнь спас! — вклинился Сидор.

— Ты вообще помолчи там, пока не спрашивают, — рявкнул Давклий, и дворник поник в углу, куда еле падал свет.

Распорядитель сухим тоном продолжил:

— Откуда такой у вас?

— Как откуда? Сам собрал, ясное дело. Такие в Архызии не продаются.

— В Архызии, значит. Не продается, значит. Так и запишем. Для чего собирали?

— Как для чего? — растерялся Иван. — Ясное дело, для самообороны.

— И от кого вы обороняться собирались? От людей? Может, на границе от пограничников, которые бы вас пускать не захотели? — наклонившись вперед, резко чеканя слова, вещал распорядитель.

Иван мгновенно выпрямился на стуле. Он помнил такое обращение из прошлого. Так разговаривали только чиновники госохранки на неофициальных допросах, когда ты, вроде как, и не под стражей, но разговаривают с тобой уже как с заключенным. Он знал, как нужно отвечать в таких случаях, опыт имелся.

— Так если бы и от людей? По законодательству имею право на самооборону. Часть тринадцать Кодекса дозволенных деяний Архызии, глава, если мне память не изменяет, вторая. Там же, в этом Кодексе, сказано, что могу применять любое средство для самообороны, не входящее в список вещей запрещенных. Что-то я там электроразрядника не упомню, может, добавили его?

— Вы уж не подумайте, Иван Васильевич, что мы вас в чём-то обвиняем, — изменился в голосе Давклий, — но сами подумайте, мы должны ограждать прибывающих от нежелательных элементов…

— Это вы меня-то нежелательным элементом назвать пытаетесь? — хитро прищурился Иван.

— Нет, нет, что вы! — уже улыбнулся распорядитель, он понял, с кем имеет дело. — Нам интересно, как вы заполучили это… этот прибор.

— Так я же уже сказал — собрал я его. По должности являюсь электротехником высшего разряда, работе с грязной энергией научен. Вот и смастерил его на досуге, чтобы от волков всяких обороняться.

— Так-то оно так, но вы же знали, что применять оружие на посту не имеете право?

— Знал.

— Ну так что же применили? — глаза распорядителя заблестели, как у собаки, загоняющей дичь.

— А я и не применял оружие. Вы сами список оружия посмотрите, там всё и есть. Всё есть, да электроразрядника нету. И применил я его не по собственному усмотрению, а для самообороны, как мы уже выяснили. Уж больно этот лютоволк меня скушать хотел. Будь моя воля, и не применял бы, так и знайте!

— Да, и жизнь мне спас еще, — встрял в разговор Сидор.

— Ты сиди там давай, — грозно гаркнул распорядитель.

Остальные просто стояли тут, видимо, для антуража и нагнетания обстановки. Тем не менее заметно было, как эта самая обстановка разрядилась, и насколько проще стало дышать. Давклий продолжил:

— Так-то оно так, но вы уж предупреждайте главу отряда, когда нечто подобное с собой берёте. У вас, кстати, есть еще нечто подобное?

— Нет, этот единственный.

— Хорошо, хорошо. Мы вам верим. Тогда можете быть свободны. Сегодня отдохнуть можете от дежурства. Захотите в охранку — завтра подходите, мы вас снова запишем.

— Хорошо, а с Игорем что? Нашли его?

— С кем, с кем?

— Ну с Игорем. Третий член нашего отряда, что за мной шел.

— А, этот Игорь. Нет его. Утащили.

— Как так? Вы его не искали?

— Смеетесь над нами? Куда его сыщешь против стаи лютоволков голодных? Да и по инструкции не положено.

— Так какая инструкция, если человека жизнь на кону? — удивился Иван.

— Инструкция всему голова. Если в инструкции не сказано, то не наше дело думать. Наше дело исполнять, как, собственно, и ваше. Вопросов нет больше у нас. Может, у вас к нам?

— Да, собственно, никаких вопросов. Я электроразрядник свой возьму?

— А вот это ору… этот предмет у нас останется.

— Почему? Он же ж мной собран, соответственно, мой. Да и бесполезен он без заряда.

— А это уже мы будем решать, полезен он или бесполезен. Будет у нас находиться, во избежание… Скажем, нежелательных случаев. Свободны.

Иван, немного расстроенный, пошел к выходу, лишь коротко обернувшись на разрядник. Надо было вчера взять его с собой, и вопросов бы не было, но как такое предугадаешь. Сидор улыбнулся во все доступные ему зубы и показал большой палец, видимо, ему казалось, что допрос прошел отлично. Электротехник коротко вздохнул и вышел, закрыв за собой дверь.

***

Сумерки забирали себе всё больше и больше света. Иван продвигался сквозь нестройные ряды палаток и переносных убежищ в самый конец к небольшому островку, который он мог считать своим. Сейчас, после этого делано-доброжелательного допроса, он чувствовал себя скверно. Думал, что это осталось позади, но нет — он слышал на протяжении жизни истории о несправедливых обвинениях, видел, как люди пропадают, но не придавал этому значения.

Казалось, что это может случиться с кем угодно, но только не с ним. У него и его семьи всё будет хорошо, они выберутся и заживут без всего этого. Без автотранспорта с черными окнами и серых зданий посреди города, которые были вовсе без окон. Туда заводили людей, но ни разу он не видел, чтобы кто-то, кроме служивых в форме, выходил оттуда. Теперь просто терпеть. Просто соответствовать всем требованиям, какими бы дурацкими они не были. Осталось чуть-чуть.

Тем не менее эта потасовка с лютоволками нечто пробудила внутри. Чувство тревоги, которое Иван ощущал в районе сердца постоянно, усилилось. Сейчас, по дороге к его семейному гнезду, голова обрабатывала тонны различных мыслей, а сердце бешено колотилось. Чем ближе он подходил к палатке, тем ярче проявлялись эти эмоции. У палатки он и вовсе не мог вздохнуть нормально, будто у него одышка и горная болезнь разыгрались.

Откинув полог палатки, он вошел. Внутри царили тишина и безмятежность. Внутри был покой. Там никого не было. «Нормально, — подумал Иван, — видимо, жена с детьми вышла на прогулку и сейчас вернется». Он сел на стул. Тошнило, есть вовсе не хотелось. В попытке занять себя он пошел кипятить чай.

Иван прошел из одного угла палатки в другой, взял канистру с принесенной им заранее родниковой водой. Наполнил чайник и отнес ее в тот же угол, в котором она стояла до этого. Потом пошел в другое место, где должна была лежать походная плита, которую он также привез с собой. Плиты не оказалось, и он стал метаться в поисках ее, не в силах найти. Через пять минут, хватая ртом воздух, он сел за стол и обнаружил ее стоящую там, прямо на самом видном месте.

Иван засмеялся. В его голове разноцветные линии летали по палатке, он протер глаза, и за это время смех перерос в истерический хохот. Из глаз полились слезы, которые он не в силах был сдержать:

— Да что это такое? — вслух сказал он, отирая слезы и сопли, которые предательски полезли из носа. Он ничего с этим не мог сделать.

Истерика продолжалась несколько минут. Время совершенно потеряло какое-либо значение, сориентироваться было невозможно. Когда всё прекратилось, Иван всё же закипятил чайник и налил воды себе в чашку. Чашка была одна и стояла там же на столе, остальные три лежали не распакованными в вещмешке. Но ведь они пили чай вместе после приезда — или же нет?

Вариант с тем, что жена собралась именно сейчас, перед границей и ушла от него с детьми, казался маловероятным. Да, между ними были разногласия, но они, как могли, их решали вместе. В этом же смысл супружества? Он никогда не делал ей чего-либо плохого, в том числе не изменял, и очень любил своих детей, этих малюток…