Первая чаша

– Что ты решил? – не утерпел Иршаб, сделав шаг к Орею.

– Орей… прошу, помоги нашей семье. Мы не останемся в долгу, – Оттар приложил руку к груди, а монах кинулся с места к могиле, схватил небольшой камень сверху и рухнул на колени прямо посреди кладбищенской дороги.

По толпе прокатился дружный испуганный вздох. Арслан возмущенно вскрикнул, когда увидел камень с могилы брата, зажатым в кулаке Орея. Монах понял, что сделал нечто противоречащее местным обычаям, возможно даже преступное, но это было единственное, что он смог придумать в эту секунду. Он расчистил на дороге руками небольшой ровный квадрат.

– Что он делает?

– Он с ума сошел!

– Говорят, он блаженный…

Орей, игнорируя шепотки за своей спиной, камнем в дрожащей руке царапал на сухом песке неровную вязь.

– Он пишет? – Иршаб подошел ближе, за ним Оттар. Следом потянулись дядя Фархат и все остальные мужчины.

«Я сделаю всё, чтобы выяснить правду, но мне нужна карта для моего паломничества!»

– Карта?! – староста сразу прочел начертанные на песке слова, тогда как большинство мужчин что-то бормотали, хмурились и шевелили губами, разбирая написанное.

Орей поднял взгляд, увидел над собой людей. Всё внимание было приковано к нему, оно пронзало его насквозь, жгло кожу, щекотало, как… острые лапки сколопендры. Лица поплыли перед затуманившимся взором. Перегретая палящим солнцем голова закружилась. Сердце заколотилось, дыхание сперло, словно кто-то схватил его за горло и со всей силы встряхнул. Орей не дождался вердикта старосты, его разум рухнул во тьму.

7. Три чаши

«Соблюдение погребальных и поминальных обрядов чрезвычайно важно! В череде ритуалов кроется способ не допустить к телу зло и освободить душу для нового круга перерождений. Непосвященному это может показаться бессмысленным, но это не так. Тело может стать вместилищем зла, а неприкаянная душа – новым неупокоенным».

Отец Дагур, наставления перед обрядом погребения отца Мусаила.

Орей открыл глаза в просторной комнате, стены которой были увешаны разноцветными ткаными гобеленами. Справа сквозь приоткрытое окно внутрь проливался желтый солнечный свет. Монах смутно помнил, что произошло. Он что, снова упал в обморок? Сознание возродило в памяти вспышку неодолимого страха, когда мужчины столпились над ним на кладбище, и Орей резко сел на лежанке.

– Хвала Высшим, очнулся! – проскрипел слева от него старушечий голос. Монах повернулся, увидев впереди женщину в летах. Она полулежала на подушках, курила трубку, а её голову покрывал не только платок, но и расшитый золотистыми нитями головной убор. В памяти всплыло где-то давно вычитанное слово «тиара». Старуха выпустила в воздух комнаты облако сизого травяного дыма и снова откинулась на подушки. Рядом с ней что-то зашевелилось – пушистая рыжая кошка зевнула, потянулась и снова положила голову на лапы, продолжив дремать рядом с хозяйкой.

– Где я? – выпалил Орей вместо приветствия.

– Дома, у нас с Оттаром, – спокойно ответила женщина.

– Вы мать Рифуда?

– О, Арслан уже разболтал? – она улыбнулась тонкими губами. – Иди сюда, мальчик, поговори со мной. Хочу тебя получше рассмотреть, глаза мои совсем ослабли... Народ говорит, ты хочешь выяснить, как именно умер мой сын Хасан. Я тебе помогу всем, чем смогу.

Орей медленно поднялся с лежака, осматривая богатое убранство комнаты. Не то, что у Арслана. Здесь монах впервые увидел причудливые глиняные лампы, расписные блюда, ковры. Его неподдельный интерес не скрылся от матери рода Маас Фарек.

– Садись ко мне поближе, ещё налюбуешься. Если будешь меня навещать время от времени… – она позволила себе усмешку. – Мальчики все одинаковые. А Оттар ещё не хотел тебя со мной оставлять. Попрекал нашими законами, а что мне до них? Высшие скоро к себе позовут, – мать Рифуда открыто рассматривала Орея.

– А где сейчас Оттар? – монах вспомнил о почтительном обращении к главе семейства и поправил себя. – Оттар-лаа…

– Мужчины уже собрались на поминальный обед. Нам тоже вскоре принесут поесть. Мои невестки мастерицы готовить. А посмотри, как ткут, – она указала мундштуком трубки на гобелены и ковры. – Всё сделали своими руками. А вон тот, – кивнула на зеленый гобелен с деревом, – я сама ткала, когда была молода.

Орей скромно присел на колени у подушек, старуха пыхнула трубкой, прищурила глаз. Монах видел, что его пристально оценивающе разглядывают и начал нервничать.

Мать Рифуда протянула к нему руку, выпрямилась, дотронулась до щеки.

– Сирота, – утвердительно сказала она.

– Не знаю точно, – сейчас вспомнилась история об отце, рассказанная ему давным-давно. Вдруг тот жив до сих пор, раз оставил такое удивительное наследие?

– Мать рано потерял. Какие у тебя ясные карие глаза… но такие доверчивые и ищущие. Будто ждешь до сих пор, что она вернется.

Орей сглотнул. Проницательность матери семейства Маас Фарек откровенно пугала его.

– Оттар рассказал, что ты плохо говоришь. А сейчас вроде ничего. Ты боялся их?

– Нет, я… – он пожал плечами и рассказал старухе все, что с ним произошло в последние дни, начиная со смерти Шамета. И слова давались так легко, словно он снова в обители и общается с другими монахами. Ему было здесь спокойно, как раньше.

– Ты говорил с Зариме, так?

У Орея снова пересохло в горле, и он отрицательно замотал головой.

– А-а, говорил, – Рифуда его насквозь видела, не стоило и пытаться врать. – Девочка тебе рассказывала что-то?

– Просила не говорить о ней Арслану, – сознался Орей.

– Правильно, не говори. Ничего у него про неё не спрашивай, – старуха погрозила ему пальцем. – Если не дурак, не делай её жизнь ещё тяжелее.

– Это несправедливо, – сказал Орей, ощутив, как из-за этой вольности кровь прилила к щекам. Он не разобрался, на чьей стороне мать рода – своего сына или невестки, но уже позволил себе так открыто высказать своё мнение.

– Знаю. Но не в силах ничего сделать.

– Вы знали, что она проклятая? – монах тут же пожалел об этом вопросе, лицо старухи потемнело.

– Могу тебе Высшими поклясться, что она здорова. Я лично выбирала её для своего сына.

Орей опешил, больше ничего говорить о Зариме не стал. Он не слишком разбирался в тонкостях деторождения и не представлял, как другие женщины могут отличить здоровую от больной, но Рифуда определенно это умела. Монах заёрзал на месте. Одновременно хотелось расспросить мать рода об этом, но было неловко. Щеки вспыхнули, стало так жарко, что Орей снова принялся пальцами оттягивать воротник рясы.

– Почему тогда… такое происходит? Почему Арслан считает, что только она виновата во всем?

– Мужчины слишком горды, а ещё трусливы. Часто они не замечают нас, часто относятся пренебрежительно. Но что они без нас? Кого им защищать? Кого любить?

– Вы постоянно говорите «мы» и «они». Так же говорят и мужчины, будто вы… – Орей решился поделиться своими наблюдениями, – не один народ.

– Этой традиции тысяча лет. Спасибо Веку Крови и Аль-Кзаару. Будь проклято его имя тремя безднами! – мать Рифуда презрительно сплюнула.