Первая мрачная ночь

Еще десять минут размышлений, сопутствующих движению к дому, и я бы его потеряла из вида, так как лютый маньяк, весьма довольный собой, уже сворачивал с берега озера на углубляющуюся все дальше в лес тропинку. Как будто под гипнозом я следовала за ним, позабыв о страхе, холоде и обо всем на свете. Метров через пятьдесят Плащ (так я его для себя окрестила) неожиданно свернул куда-то вбок, зашелестела трава. Я прекратила тупую слежку и резко затормозила. Через мгновение шелест прекратился. Набравшись храбрости, я сделала несколько шагов вперед. Затем еще и еще и остановилась в том месте, откуда он свернул. Убедившись, что отсюда все равно ничего не разглядеть, шагнула очень осторожно между теми же деревьями, где прошел он. Хватило секунды, чтобы мельком взглянуть на незнамо каким образом втесненную в узкое пространство среди ровных стволов маленькую хижину и выбраться обратно на тропинку. Вот, значит, где живет извращенец! Хорошенько обмозговав ситуацию, я решила, что одна с ним не справлюсь, а вот отметить координаты его нынешнего местообитания для местных правоохранительных органов было бы очень неплохо. С этим я, внимательно оглядев свою ночную рубашку, выудила из нее одну из двух синих атласных ленточек, втиснутых туда для красоты между рюшей, обрамлявших края сорочки. После этого завязала ленточку бантиком на стволе того дерева, за которым нужно сворачивать с тропинки в глубь леса. Вернувшись к озеру, я подумала еще раз и на всякий случай привязала вторую, последнюю, ленточку к стволу перед поворотом, чтобы знать, на какую именно тропу нужно сворачивать. Затем, посчитав свою миссию завершенной, уже не чувствуя пальцев рук и ног от холода, возвратилась той же дорогой в сарай.

Утром разбудил меня Коля.

– Юль. Вставай! – потрясывая несчастную за плечо, заорал он мне на ухо.

– Зачем? – открыв один глаз и зевая во весь рот, заныла я.

– Ну как это зачем? За завтраком! Уже половина одиннадцатого, я есть хочу!

– А встреча? – открыв второй глаз и захлопнув первый, напомнила я, лишь бы отослать его куда-нибудь еще часа на полтора и спокойно доглядеть сон. – Твой, этот, Макс? Ты нашел его?

– Нашел! – радостно возвестил он, чем несколько меня расстроил. – Все прошло отлично! Вставай, соня! – Он потянул за конец одеяла, в результате оно свалилось на пол, а мне стало некомфортно. Подлый!

В столовую мы вошли почти одновременно с Петровыми. Семья состояла из трех человек: тети Полины, сорокачетырехлетней женщины, добродушной, вежливой, с чувством юмора и с длинной, почти до пояса, густой русой косой; дяди Миши, усатого мужчины лет пятидесяти, и их сына Юрки. Все они мне понравились.

Про Вадима Дмитриевича и говорить нечего – известный клоун и балагур. Как увидел меня – и сразу обомлел. Поцеловал протянутую ему для пожатия руку, усадил рядом с собой и искал ради меня самые зажаристые, а стало быть, самые вкусные, блины. Нужно ли говорить, что я превратилась в любимый объект его дружеских насмешек? Николай видел все эти ухаживания, несколько раз краснел, становясь похожим на вареного рака, но упорно, по-партизански молчал.

В целом завтрак прошел бесподобно: все шутили, болтали и смеялись, только Хрякин своей угрюмой рожей немного подпортил идиллию, да и Куприны отчего-то не желали спускаться.

Когда все собрались расходиться, в столовую явился художник Диего, имеющий в своей внешности такие нетривиальные атрибуты, как длинные, чуть ниже плеч, наверняка крашеные иссиня-черные волосы, пирсинг в губе, в языке и в носу и самую натуральную юбку поверх спортивных брюк. Впрочем, в нынешние времена это не считается таким уж экстравагантным прикидом. Он решил порадовать нас своей новой мини– (как я и предполагала вначале) картиной, которую сотворил за одно это утро, пользуясь, стоит сказать, детским набором фломастеров. И где только наши отечественные художники не пропадали! Как только я увидела его работу, мне стало не по себе. Настолько не по себе, что чуть не схлопотала инфаркт. Левую часть картины занимало озеро и радостно светившее над ним утреннее солнышко, а правую… Правую украшала сосна, на которой бантиком была завязана синяя ленточка. Ленточка от моей ночнушки!

– Работе я дал имя «Дерево с ленточкой у озера», – похвастал Диего.

– Чувствую, завтра вы принесете нам картину под названием «Дерево без ленточки у озера», – подколол художника Вадим Дмитриевич, и все засмеялись. Все, кроме меня.

Через час мы с Николаем надумали пойти на озеро. Петровы увязались за нами, и ничего другого не осталось, как идти всем вместе. Погода была самая что ни на есть летняя, я осмелилась напялить бриджи и футболку. В конечной точке нашего маршрута, то бишь на берегу водной глади, Хрякин предложил мне покататься на лодке и, получив согласие, выразившееся радостным воскликом «Ура-а-а!», сунул мальчугану, что был с лодкой, купюру за временную аренду посудины и помог мне взобраться на борт.

И мы поплыли… А Петровы, кстати сказать, остались на берегу, так что настало время для долгожданного одиночества вдвоем. Я скинула босоножки, храбро сунула ноги до середины голени в освежающе прохладную водичку (при этом бедная лодка едва не опрокинулась) и в тот момент была полностью и бесповоротно счастлива, чего не скажешь о налегавшем на весла Николае. Тот был угрюм, невесел и с каждым новым взмахом весел грустнел все больше, тем самым заставив задуматься его спутницу, уж не утопить ли он ее собрался. Я даже приступила к испуганному высматриванию сквозь полупрозрачную воду сильно отдаленного от поверхности воды песчаного дна водоема. Да, долго тонуть придется.

Поработав веслами примерно с треть часа, Хрякин неожиданно остановился. Таким вот образом мы застряли аккурат в середине немелкого озера.

«Точно подметил, Иуда, где поглубже будет», – пришло мне на ум.

– Что с тобой происходит? – взволнованно спросила я и взглянула в его бледное лицо.

Колька на миг поднял на меня глаза, но сию же минуту опустил их, словно они внезапно налились свинцовой тяжестью, и промямлил:

– Я трус, я негодяй, я полное ничтожество…

Боже, не хватало только раскольниковских мыслей в голове Хрякина! Дескать, вошь я или человек; слабохарактерная тряпка или ж крутяга киллер? Припоминаю, как подобные мысли закончились для ничего не подозревающей бедной старушки. Впрочем, та, будучи процентщицей, не сильно нуждалась, а стало быть, определение «бедная» к ней не подходит, но разве заслужила она этим смерть? Все зарабатывают на жизнь как умеют.

– Что ты, что ты! Ты не такой! – взялась горячо разубеждать его я, а то еще треснет с горя веслом по моей бренной головушке. И поминай как звали! – Ты не вошь!

– Что? Я разве сказал «вошь»?

– То есть ты не ничтожество. Ты хороший! Самый замечательный! Умный, добрый…

– Нет, – вторил сам себе Хрякин, – я полное ничтожество. Я дерьмо!

– Но почему?

– Я тебя обманул… Обманывал все время!

– Тише, не кричи. Когда ты меня обманул? – спросила я спокойно, решив, что речь идет о каком-то незначительном моменте. Как я ошиблась!

– Ну тогда… Помнишь, ты спросила, как ее зовут, эту Колесникову. Я мало того что не знал ее имени до того, как ты сама мне не назвала, так я ко всему прочему вообще не знаю, кто она такая!

– Как это не знаешь? – не поняла я. – Она же твоя знакомая. Детектив.

– Да какой она, в задницу, детектив?!

– Частный, наверно, – моргнула я.

Сосед по лодке оторвал наконец свой взор от деревянного днища, посмотрел мне в глаза и, глубоко вздохнув, изрек:

– Эта Колесникова была обыкновенной шантажисткой.

– Кем?! – подпрыгнула я от неожиданности, да так, что судно наше перевернулось, и оба мы оказались в воде.

Через пять минут, когда удалось залезть обратно в лодку, Николай стал рассказывать, почему же он такой подлец. Для этого нужно вернуться в день убийства Крюкова. Девятого числа Александр Игоревич ждал факса от одной крупной компании, с которой они собирались совершить взаимовыгодную сделку. Да, был праздничный день, но начальники обеих компаний договорились выйти поработать, чтобы к началу рабочей недели успеть согласовать все условия будущего сотрудничества. Видя, что шеф собирается уезжать, Николай напомнил о еще не полученном факсе, на что Крюков ответил:

– Не могу ждать, на свидание опаздываю. К тому же в праздник вряд ли они успеют на что-то решиться.

Коля, услышав слово «свидание», вытаращил глаза:

– А как же Наташа?

На что Крюков хитро прищурился и поведал:

– Есть у меня одна девушка. Ну просто конфетка! – В этом месте Санек, как полагается, со смаком причмокнул, после чего продолжил: – Я гендиректор, нам положено иметь любовниц. И не смотри на меня так. Я сейчас дую в Березовку, помнишь, где это? Мы еще там день рожденья отмечали, когда в загородном доме шел ремонт? – Хрякин кивнул. – Вот. Если что очень срочное, найдешь меня там.