Первая мрачная ночь

– Я! Я Юлия! – заорала я.

– Так вы и вправду ведаете, где маньяка искать?

– Знаю! Он там, куда я вас веду! Вторая дверь слева.

Участковый перешел на бег. Я еле за ним поспевала.

Ворвавшись туда, он вынул из кобуры табельный пистолет и произвел предупредительный выстрел вверх. Как по команде, оба дерущихся разом вскочили, топор остался на полу.

– А что, их два? – изумился мужчина. – Два маньяка?

– Да нет же, один.

– Который из них маньяк? И кто тогда другой?

Все трое в ожидании уставились на меня. Я решила сперва ответить на последний вопрос, потому потянула указательный палец к Николаю. Пусть участковый похвалит его за отвагу, торжественно пожмет руку и вручит какую-нибудь грамоту. Или орден. «За заслуги перед Отечеством», к примеру.

– Вот он… – и хотела договорить «меня спас», но не успела, так как мужик с пистолетом оказался, несмотря на хлипкую конструкцию, сверхмерно ловким и неожиданно для всех: и для меня, и для удивившегося указанному на него пальцу Николая, и для маньяка – произвел мощнейший апперкот в челюсть предпоследнему со словами:

– Чтоб он отсох у тебя, гнида! – Сбрендил, одним словом.

Хрякин без сознания свалился на пол.

– Да не он! – в бешенстве воскликнула я. – А он!

Чокнутый участковый проследил за моим пальцем:

– Ах, и этот тоже! Ну гниды…

Но Девочкин оказался проворнее, к тому же у него был запас времени мобилизовать силы, и, растолкав нас по углам, маньяк убежал прочь.

– А ну стой! – озверел полицейский и, поднявшись, погнался за ним.

Я наклонилась к стонущему на полу Николаю.

– Колечка, миленький, тебе больно? Миленький, бедненький…

Из последних сил мой герой приподнял голову и, сфокусировав на мне взгляд, с большим трудом произнес:

– За что-о?.. – И лишился сознания.

Прибежавшие через некоторое время домашние вкупе с участковым застали нас все в том же месте и в тех же позах: я оплакивала Николая, обнимая трюмо с разбитым моим же фейсом зеркалом, а сам Коля лежал на полу все так же без сознания, обнимая топор. Оказалось, что участковый, которого звали Данилой, встретился по дороге с незадачливыми рыболовами, которые, недоумевая, куда подевались двое их представителей, решили за ними вернуться. Он поведал им о нападении, и теперь все скопом кинулись меня утешать, а Хрякина – приводить в чувство.

– Где он? – очнувшись и вскочив на ноги, резко спросил Коля и, изобразив решительную мину на лице, собрался гнаться за маньяком, но Даниил остановил его:

– Ушел.

– Ничего, от нас не уйдет! – заявил первый и ополчился на меня: – Ты чего на меня указала?

– Да я хотела сказать, что ты меня спасал, а Данила истолковал неправильно. Прости меня, Коля!

– Прости меня, Коля! – вторил мне участковый.

– Да ничего, прощаю. Обоих, – смилостивился раненый боец и потер ушибленное место.

Тетя Поля полезла в шкаф за одеждой, дабы скрыть мой позор, а сама позорница обратилась к Анне Михайловне:

– А которую из комнат снимал Девочкин? – Анна Михайловна объяснила какую. – Все сходится, – вспомнив некоторый момент, выдала я. – Именно в его комнате этой ночью я видела силуэт человека с топором.

Все ахнули.

– Почему ты мне не сказала? – набросился на меня вторично Николай. Я надевала протянутую мне тетей Полиной кофту пятидесятого размера. Не впервой.

– Я решила, что мне показалось.

Мы зашли в комнату Вадима Дмитриевича и потянули носами.

– Чем здесь пахнет?

Посреди помещения стояла большая спортивная сумка. Черт дернул Куприна к ней наклониться и расстегнуть…

Его вырвало прямо на истерзанные куски плоти, на то, что ранее было его женой, остальные вскрикнули, а Хрякин поспешно прижал мое лицо к своей необъятной грудной клетке, стремясь оградить от этого триллера. Участковый пошел вызывать подкрепление и труповозку. Последующие три-четыре часа мы провели словно в фильме ужасов или, на худой конец, в кошмарном сне. Стоит ли говорить, что ужинать никто не стал?

У меня от этого всего извилины намотались на уши. Как такое могло случиться, что такой веселый, милый и коммуникабельный человек оказался жестоким полоумным маньяком-насильником и расчленителем? Нет ответа. Была ли маска балагура и обожателя прекрасного пола его единственной маской? Или это была не маска, просто он больной человек, у которого иногда случалось что-то вроде эпилептического припадка?

В пользу этой версии склонялась Анна Михайловна:

– Поверь, Юля, ты ничем не виновата, ты никак его не спровоцировала. Мой отец был психиатром, он говорил, что серийные маньяки – по-настоящему больные душой люди, у которых весной и осенью просыпаются их скрытые наклонности. Скорее всего, ты напомнила ему какую-нибудь одноклассницу, которая однажды ему отказала или посмеялась над ним. Первое время он боролся с собой, а когда вы остались наедине, внутренний тормоз отказал. То же случилось и с Диной.

Обменявшись переживаниями и эмоциями, мы стали расходиться по «номерам», но до этого решили навестить художника. Он долго нам не открывал, а открыв, заявил первым делом, что не любит, когда его отрывают от работы, и только после этого осведомился, а не случилось ли чего. На вопрос, не слышал ли он что-нибудь необычное сегодня, криков, выстрела, стонов или грохота, Диего отрицательно покачал головой, обратив наше внимание на то, что, похоже, он сидит на какой-нибудь наркотической дури, таким образом выпадая на некоторый период времени из суровой реальности. Только это могло объяснить его странное поведение.

Стоило переступить порог домика, как меня начало трясти – последствия пережитого стресса. Меня то знобило от холода, то бросало в жар, то снова знобило, короче, лихорадило по полной. А бедный Хрякин не знал, что со мной делать. Посадив на кровать, усердно поглаживал макушку, чуть не протер ее до дыры, приговаривая:

– Ну-ну, все закончилось, все позади, все будет хорошо…

Все было бесполезно, это меня только больше расстраивало, напоминая тот кошмар, который мне пришлось пережить. Додумавшись до этого, Николай с целью отвлечения от произошедших событий принялся меня целовать. Сначала осторожно, боясь напугать, но затем его поцелуи стали горячее, я на них ответила, и пошло-поехало…

Глава 16

– Ты что делаешь? – проснувшись, спросил меня в половине десятого Николай, застав возлюбленную за чтением. Сама возлюбленная пробудилась куда раньше и успела натянуть на себя позабытую вчера ночную рубашку, так как стеснялась предстать голышом.

– Изучаю категорический императив Канта.

– Кант, Кант… Философия, что ли? – проявил чудеса смекалистости Колька, вспомнив давно ушедшие времена и, как мне показалось, об их уходе жалея. Ну ничего себе, я-то уверена, что никогда по этим тюрьмам под названием «школа» и «институт» не заскучаю.