Первоначальное христианство

Однако, не следует думать, что оба императора — Диоклетиан и Максимин и гонитель христиан — цезарь Галерий действовали таким образом из соображений нравственных; хотя Галерий был ревностным язычником и имел фанатичную мать, но мотивы для гонений у него были чисто политические. Страстям ревнителей веры среди язычников был дан некоторый простор, и если предание у Евсевия не просто сказка, то преследования часто проводились с ужасающей жестокостью.

С другой стороны, существуют засвидетельствованные христианами сообщения о человечности многих из лучших язычников, укрывавших своих христианских друзей и родственников: цезарь Констанций Хлор, управлявший Галлией, Британией и Испанией, отнесся чисто формально к указу императоров, уничтожая церкви и священные книги, но щадя их владельцев. Наконец, тот факт, что в течение десяти лет гонений число жертв во всей восточной и центральной части империи не превысило, невидимому, двух тысяч, показывает, что масса христиан или покорилась, или спаслась от гонений.

Впоследствии возникли жестокие споры, напоминавшие такие же споры, возникшие в предыдущем столетии, о том, как надлежит обращаться с traditores (предателями), которые подчинились и отреклись от веры; наиболее ревностные церкви и секты налагали на согрешивших продолжительное покаяние или отказывались принять их обратно в свою среду. Так как такого рода курс грозил только ослабить их самих, большинство церквей соблюдало известную политичность в наложении взысканий.

Но вот наступило время, когда церковь из предмета ненависти со стороны государства должна была стать его орудием. Как раз перед своей смертью, в 311 г., Галерий, который был весьма посредственным государственным деятелем, начал понижать то, что несомненно уразумел бы Диоклетиан, если бы он жил дольше, и что внушил, вероятно, своим коллегам Констанций Хлор, — а именно, что правильной государственной политикой будет не сокрушение, а использование христианской организации. Если эта точка зрения не была усвоена еще гораздо раньше наиболее трезво разбиравшимися в политике императорами, то этому помешала первоначальная антигосударственность христианского культа.

Отстаивание учения о близком конце света, проповедь безбрачия, осуждение земных властей, ожесточенная борьба с существующими государственными культами, так же, как отказ приносить жертвы статуе императора, — все это долгое время заставляло видеть в христианах естественных врагов всякого гражданского управления. Но, по мере того, как численность и богатство церкви возрастало, епископы и священники все больше стремились сообразоваться с обычными нормами общественной жизни; а так как, если не считать самого государства и культа императоров, христианская организация была тогда единственной, раскинувшейся по всей империи, то государству, очевидно, оставалось или уничтожить ее, или ее прибрать к себе.

Великие гонения, поставившие себе целью первое, только обнаружили непригодность гонений для этой цели, так как сами язычники помогали укрывать ревностных христиан, а более слабым духом достаточно было временно склониться перед бурей. Уже Константин, действуя смело в духе принципов своего отца, предоставил христианам полную свободу исповедания в своей части империи; то же самое сделал и Максенций, борясь с ним за власть над Западом.

Даже на Востоке Максимин то преследовал, то терпел христиан, в зависимости от того, приходилось ли ему нажимать на Галерия, или мириться с ним.

Наконец, образ действий Галерия, отменившего свой указ о гонениях, доказывает, что он не только признал свою неудачу, но и научился от своих противников понимать, что можно привязать к монархии эту секту, гораздо более широко поставленную и гораздо более ревностную, чем другие популярные религии, хотя она тогда охватывала еще только небольшую долю всего населения.

С другой стороны, долгий период гонений несомненно научил христиан мудро отказаться от крайностей своего учения, заставлявших даже скептиков видеть в них опасность для государства. Понятно, что епископы вроде Евсевия Кесарийского, охотно могли обещать правительству лояльное внимание к его интересам в случае терпимости и дружественного отношения к церкви; а в священных книгах можно было найти тексты для оправдания любого политического поведения.

Государство, постоянно находившееся под угрозой со стороны варваров на границах, нуждалось во всякой силе единения, которую можно было бы использовать внутри империи; и вот церковь, которую, в конечном счете, можно было приспособить для этой цели, была единственной организацией, деятельность которой проникала или могла проникать всюду.

Наконец, для высших церковных деятелей союз с государственной властью был тем более желателен, что, с одной стороны, он означал бы прекращение гонений, а с другой стороны партийные лидеры могли надеяться с помощью государства одолеть своих противников.

Одним поколением раньше, в 272 г., император Аврелиан по прямой просьбе той епископальной партии, которая низложила Павла Самосатского, вмешался в этот спор и осуществил волю большинства, которая иначе не могла бы получить законную силу; а такие случаи, наверно, возникали часто. Нужен был только другой император — новатор, чтобы осуществить подготовленную таким образом коалицию.

2. Утверждение церкви и выработка исповедания веры.

После отречения обоих императоров, Диоклетиана и Максимиана, цезари Галерий и Констанций Хлор стали августами, причем первый, как старший, получил Восток, второй — Запад. Сразу же стали рушиться планы Диоклетиана; Галерий, вместо того, чтобы возвести в сан цезарей, как того желал Диоклетиан, Максенция, сына Максимиана, и Константина, уже прославившегося сына Констанция, предоставил эти вторые по рангу места своим племянникам Северу и Максимину.

Но последовавшая вскоре смерть Констанция обеспечила Константину его избрание на трон армией его отца, стоявшей в Британии; затем начались всевозможные раздоры, окончившиеся торжеством Константина. Максенций и вернувшийся к власти отец его Максимиан свергли Севера; Максимиан выдал свою дочь за Константина, создав таким образом положение вещей, при котором три императора объединились против четвертого императора и одного цезаря.

Скоро Максимиан и Максенций поссорились, и отец бежал сначала к Константину, затем к Галерию; однако, Галерий выдвинул еще одного императора — Лициния. Вслед за этим цезарь Максимиан поднял восстание и заставил Галерия провозгласить августом и его. Старик Максимиан тем временем вновь соединился с Константином, который заподозрил его в измене и велел его удавить. Скоро после этого, в виду смерти Галерия (311 г.), Максимиан и Лициний объединили свои силы, а Максенций, владевший Италией и Африкой, под видом мести за отца объявил войну Константину, владевшему Галлией; результатом этой войны было поражение и смерть Максенция, что отдало в руки Константина весь Запад (312 г.).

В 314 г. он напал на Лициния, успевшего тем временем уничтожить Максимиана, и отнял у него Иллирию, Македонию и Грецию. После этого Константин в течение десяти лет делил императорскую власть с Лицинием. Затем, вновь поспорив со своим соперником, он взял его в плен и удавил его; таким образом, он стал единственным самодержцем (324 г.).

Из этой отчаянной драмы христианство вынырнуло, как особо покровительствуемый культ Римской империи. Константин, как мы видели, с самого начала покровительствовал христианам, как это делал до него его отец; Лициний тоже усвоил эту политику, хотя во время его последней войны с Константином он преследовал христиан, чтобы привлечь к себе симпатии язычников. Тем не менее, много было споров о том, обратился ли Константин к христианству по политическим или по религиозным мотивам.

По-видимому, дело обстояло так, что он в обычном духе древних религий верил в помощь христианского бога в его великой борьбе с Максенцием, призывавшим бога язычников с его старинными дурными обрядами; а после своего первого крупного успеха Константин еще больше утвердился в своем выборе. Однако, рассказ о виденном им во сне или видении знамени — явный вымысел, возможный только при невежестве первых христианских историков, увидевших греческие буквы ХР (хотя предание утверждает, что сопровождавшие сновидения слова «сим победит» и были на латинском языке) в солнечном символе, появлявшемся на египетских и других монетах за несколько столетий до того и не имевшем никакого отношения к имени Христа; впрочем, Константин применял этот символ на своих штандартах вместо имени Христа.

Такую же сказку рассказывали и о его сыне Констанции, на монетах которого, однако, этот символ связан с языческой богиней победы. В остальном Константин был таким же христианином, как и другие. Еще его отец был монотеистом, защищавшим христиан на основании своих философских принципов, а из постоянных успехов Констанция во всех его начинаниях и из неудач его собственных соперников сын сделал вывод, что религия «единого бога» приносит счастье его дому. Его личный военный успех был всегда его главным аргументом в пользу христианской веры, а в те времена такой аргумент был довольно убедителен.