Первым делом самолёты. Семейный альбом
Шрифт:
Однажды я публично высказался в таком духе, что нам летчикам, так сказать, аристократам неба, следовало бы по справедливости руки механикам целовать: ведь их трудом живы мы, кто жив!
Тут мой старый друг, известный летчик-испытатель Галлай, подал реплику: "Ну, что касается целования ручек— это, пожалуй, слишком, не дамы все-таки, а по существу мысль верная: половина всякого успеха в полете подготавливается землей..."
Стоит полистать любую справочную книгу об авиации, и непременно обнаружится: почти нет источников, в которых бы не доказывался если не приоритет своей авиации, то ее особое, исключительное место в мире. Что тут можно сказать?
Охота людям и нациям первенствовать, пожинать сладкие плоды славы, ощущать признательность всего человечества... Тем дороже мне застенчивая
И вот о чем еще думаю, вспоминая Вуазена. Сегодня мы смотрим на себя, на старушку нашу Землю из Космоса и невольно понимаем, как малы земные просторы, как тесно связаны все, кто живет на этой планете, разумно ли
"делиться славой", упорствовать в схватках приоритетов?
Ведь именно на Вуазенах держались наши крылья на заре летания. Поглядите еще раз в его лицо, может быть, едва заметная улыбка усатого француза поможет вам преодолеть какие-то личные трудности, избавит от приступа "звездной болезни", как знать...
Я — за общее небо! И у меня было много, смею уверить, предшественников, на авторитет и заслуги которых я ссылаюсь сегодня.
с
каким, однако, пристальным любопытством наблюдают за мной глаза первого летчика России с этой фотографии. Снимок Михаила Никифоровича Ефимова подарила мне его племянница — Евгения Владимировна Королева. Кажется, как давно все было— Райты, Фербер, шумное щебетание зарождавшегося Парижского птичника — так обозначилось в истории авиации содружество пилотов-пионеров, возникшее под покровительством Аэроклуба Франции. И поди ж ты, меня, военного летчика образца сорок первого года, связывает с тем временем всего одно звено общей цепи!
МИХАИЛ ЕФИМОВ
Сколько же неожиданностей хранит в себе время. Свой первый самостоятельный полет Михаил Ефимов выполнил в летной школе Фармана 25 декабря 1909 года. Это произошло в знаменитом теперь Мурмелоне, колыбели многих выдающихся авиаторов начала века. А 21 января 1910 года, то есть двадцать семь дней спустя, Аэроклуб Франции торжественно вручает свой сертификат №31, по-нашему — пилотское свидетельство, представителю России, ее летчику № 1!
Тут стоит особо отметить: выполняя свой самостоятельный полет в декабре 1909 года, Ефимов продержался в воздухе 45 минут. По тем временам для новичка, первораз-ника это было колоссально много. И не зря он получил в этот день прозвище Мсье Карашо. Так сам Фарман оценил своего ученика.
"Аэроплан был сначала осмотрен и опробован самим
Фарманом, — повествует Ефимов, — сделавшим на нем путь в три версты. Я не верил, что совершу в этот день самостоятельный полет. Но мой учитель верил и вдруг после пробы сказал мне: "Садитесь!" Я сел на аэроплан, поджидая, что вместе со мной по-прежнему сядет Фарман. Но он отскочил от аппарата в сторону, дал знак окружающим посторониться... Я заволновался, но в тот же момент сосредоточился, схватился за рукоятку руля и поднял левую руку, давая этим сигнал освободить аэроплан.
| Михаил Ефимов |
Сделав разбег в 30 метров, я взмыл вверх на высоту десяти метров. В первые минуты меня смущали быстрые движения аэроплана, летевшего со скоростью 70 верст в час. На первом кругу я еще не успел освоиться с аппаратом и старался, главным образом, сохранять равновесие. Но через несколько минут я уже вполне ориентировался и продолжал затем лететь с уверенностью. И так я пробыл в воздухе сорок пять минут. Мотор прекрасно работал, но было
очень холодно .
Странное впечатление производит этот текст: он, несомненно, искренний, а вместе с тем звучит как-то
не по-авиационному, будто написан человеком, к летной среде причастным лишь косвенно... И только постепенно доходит— время! Время изменило лексику летающего народа, сегодняшние пилотяги говорят хоть и похоже, но совсем иначе. Время, время...5 февраля 1910 года, спустя две недели после официального признания летчиком, Ефимов вместе с Фарманом и Ван-ден-Бором приглашается провести приемные испытания новых аэропланов, заказанных военным министерством Франции. Чувствуете, как стремительно разворачиваются события, как наполняется его жизнь — испытатель! Уже. Это же фантастика!
Не стану пересказывать биографию Ефимова. Тех, кого заинтересует судьба Михаила Ефимова и его братьев -летчиков Владимира и Тимофея — снова братья! — отсылаю к обстоятельной книге "Соперники орлов" Е.В.Королевой и В.А Рудника, переизданной, если не ошибаюсь, раза четыре. Но один документ я должен привести непременно.
В свое время одесский Аэроклуб получил такую телеграмму из Франции:
"Нужда с детства мучила меня. Приехал во Францию. Мне было тяжело и больно: у меня не было ни единого франка. Я терпел, думал: полечу — оценят. Прошу Ксидиа-са дать больному отцу 50 рублей, дает 25. Оборвался, прошу аванс 200 рублей, дает 200 франков. Без денег умер отец, и без денег я поставил мировой рекорд с пассажиром. Эм-брос говорит: ждите награды! Кто оценит у нас искусство? Здесь за меня милые ученики заплатили 1000 франков, спасибо им. Фарман дал 500 франков. Больно и стыдно мне, первому русскому авиатору. Получил предложение в Аргентину. Собираюсь ехать. Заработаю — все уплачу Ксидиасу... Если контракт не будет уничтожен, не скоро увижу Россию. Прошу извинить меня,— Ефимов"
Поясняю: Ксидиас — банкир, богатый человек, он
послал во Францию Ефимова, полагая, что сумеет распоряжаться им, словно крепостным. Он требовал Ефимова в Россию, требовал немедленно, чтобы зарабатывать на ефи-мовских полетах деньги. Публичные полеты с ипподромов должны были принести солидные барыши предпринимателю. Авиация входила в моду, на авиацию был огромный спрос.
Но я уже говорил: полет учит нас ценить свободу, ощущать ее полной мерой. Ефимов, оказавшийся наделен-
ным редкими способностями к летанию, установив множество рекордов, приумножил свою славу вело- и мотогонщика, отказался горбатить на Ксидиаса. Он приехал в Одессу, бросил на стол двадцать шесть тысяч франков неустойки и вольным казаком поднялся в небо России — это было 8 марта по старому стилю 1910 года. Он хотел жить свободным и независимым, как птица.
Была ранняя весна. Пригревало солнышко. К привычным звукам портового города прибавился новый — несколько раз выстрелив, затарахтел самолетный мотор. И Ефимов отправился в очередной полет. Тот год был исключительно урожайным для Михаила Никифоровича. Только в одних международных соревнованиях в первый же день он получает четыре приза! Он завоёвывает по сумме очков за все дни состязания первое место. Сегодня те старинные рекорды, понятно, "не звучат": ну, что нам скорость в сто с чем-то километров в час. А вот отзыв русского летчика № 2 Николая Евграфовича Попова о Ефимове дорогого стоит: "Этот человек прямо создан для полетов. После третьего урока у Фармана Ефимов стал летать лучше своего учителя". Попов постоянно подчеркивал, что успехи Ефимова — это успехи России!
Совсем недавно в мире насчитывалось не более ста летчиков. Авиация была спортом состоятельных людей, потехой для обывателя. Но минуло два — три года — и самолет находит применение в армии. В России открывается первая школа военных летчиков.
И первым инструктором первой школы пилотов назначают Михаила Никифоровича Ефимова. По царским порядкам ему, сыну крестьянина, рабочему человеку, почти невозможно было получить офицерское звание, но использовать его необыкновенный талант авиатора для подготовки офицеров-дворян — пожалуйста, тем более, что Ефимов успел поработать летчиком-инструктором во Франции и зарекомендовал себя с самой лучшей стороны.