Первый командир, версия для конкурса

Петля облавы вокруг дерзких русских затягивается, и в стальных, колючих глазах пленного немецкого подполковника - торжество, хотя вряд ли он надеется пережить пленителей. Бледен до прозрачности, левая рука в крови: прилетело от своих, пуля - дура. Митька с брезгливым, жадным любопытством разглядывает врага вблизи. Остро ощущает его боль, страх, предсмертную тоску, но ничего этого фашист не выпускает на лицо. Силён духом фриц, оттого вызывает особую ненависть. Митька рад будет всадить в него предпоследнюю пулю. И очень надеется не дрогнуть, если последняя - себе.

Пока разведчик и пленный выясняют, кто кого переглядит, Горюнов тихо говорит командиру:

– Положение аховое, чуд. Я бы на твоём месте уже плюнул на режим секретности. Или батарейки сели?

Рэм поворачивается, смотрит на сержанта так, будто готов прожечь в нём дыру. Бросает надменным, прежде незнакомым Митьке тоном:

– Ты не маг. Наёмник?

Горюнов криво улыбается:

– Был. Ныне простой человек, боец Рабоче-Крестьянской...

– Что у тебя с собой, кроме различителя?
– резко, как на допросе.

– Ничего. Сам знаешь, откуда я пошёл на фронт.

Непонятный разговор, и Митьке очень не нравится повисшее в воздухе напряжение. А фриц, наоборот, взбодрился. Ему-то любая распря среди врагов на руку.

– Хорошо, давай договоримся. Ты сейчас не мешаешь мне в моём деле, я помогаю тебе остаться в живых и занять моё место. Хочешь быть взводным, Петрович?
– Рэм говорит так спокойно и уверено, будто держит ситуацию в руках, целиком и полностью.

– А с ними ты как намерен поступить?
– Горюнов кивает на Митьку и пленного.

Сержант не уверен ни в чём, и ему страшно, но с отчаянной решимостью отстаивает что-то своё. Митька, забыв о страхе, вцепился в автомат: лихорадочно соображает, не пора ли тут стрелять, и в кого именно? Рэм неприязненно, высокомерно улыбается Горюнову:

– Я не бросаю начатое на полдороге, это дело чести. "Языка" доставим Сарычеву. Рядовой пока нужен мне, а после решит сам. Договорились, товарищ старший сержант?

– Если угробишь мальчишку, пеняй на себя, - поединок взглядов, из которого Рэм выходит победителем. Горюнов склоняет голову.
– Договорились, командир.

– Следи за обстановкой, не хочу тратить лишнюю энергию.

Пока Митька хлопает глазами, лейтенант отодвигает его в сторону и садится на корточки рядом с пленным. Бесцеремонно вздёргивает немцу голову за подбородок, на мгновение что-то подносит к носу. Лицо пленника плывёт, глаза стекленеют и медленно закрываются. Судя по глубокому, ровному дыханию, уснул.

– Потащишь его, - командует Рэм Горюнову. Встряхивает Митьку за плечо.
– Идём, быстро. После я тебе всё объясню, - командир излучает заразительную спокойную уверенность, будто разведчики не оставили за спиной трупы семерых товарищей, и нет никакой погони на хвосте.

Они шагают с берега в открытый прямо над омутом портал, преследователям остаётся немного крови на примятой траве, больше ничего.

– Рэм, тепло, - то самое место, где в прошлый раз потеплел медальон, который Митька носит на груди. И сейчас - снова.

Рэм удостаивает солдатика мимолётным взглядом, кивает:

– Сюда и шли.

Приказывает Горюнову спрятаться вместе с "языком" в старой, полуобвалившейся землянке и ждать. Если Рэм с Митькой до темноты не вернутся, уходить к своим. Сержант недоволен: поспорил бы, да аргументов нет, потому соглашается.

Тёплое, погожее утро, берёзовые перелески в нежнейшей зелени, птицы поют. Фронта совсем не слышно. Лишь остатки старых, сорок первого года, окопов, ржавая колючка, белеющие кое-где кости, да в земле - неразряженные мины.

– Иди за мной след в след, - Рэм уверено шагает к деревушке на холме.

К бывшей деревушке. Ещё месяц-два назад здесь жили люди, а сейчас запах гари мешается с трупной вонью, и никого. Митька чует: совсем никого живого, кроме отожравшегося воронья, и это чувство пустоты, всеобщей лютой смерти так бьёт по нервам, что он встаёт посреди дороги столбом:

– Рэм, не пойду туда! Давай в обход.

Рыжий оборачивается, солнце светит ему прямо в лицо, заставляет щуриться. Он спрашивает с непонятной, пугающей интонацией:

– Не хочешь подогреть свою ненависть к врагу?

От ветерка с той стороны тошнота подкатывает к горлу, Митька мотает головой:

– Нет! Так бы их самих всех, под корень! Рэм, ты обещал рассказать, как.

– Я обещал объяснить тебе кое-что, но ещё не время. Идём.

И снова Митька подчиняется силе убеждения своего командира, пробегает вслед за ним сквозь мёртвую деревню. Хватает ртом чистый, не отравленный тленом и гарью западный ветер, выдыхает:

– Рэм, теплее.

Спуск к пруду, остатки усадьбы. Когда-то это был настоящий дворец посреди большого, ухоженного парка, с флигелями и службами. Сейчас от прежней роскоши остались полторы закопчённые стены да груды битого кирпича. Чем ближе они подходят, тем теплее у Митьки за пазухой и чернее на душе. Предчувствие?

– Рэм, вы с Горюновым... Почему он сказал, что ты угробишь меня?

– Нервы сдали, вот и напридумывал. Не бери в голову, Митька. Ты нужен мне живым и здоровым.

– А зачем ты обещал ему, про комвзвода?

– Если возьмёт себя в руки, будет мне достойной заменой.

– А ты?

– Найдём тайник, провожу вас, на том моя миссия окончится. Отойду в резерв.

– А что там, в тайнике, Рэм?

– Найдём - посмотрю.

– А я?

– Если поклянёшься никому не рассказывать, что увидишь, то и тебе покажу. Только хорошенько подумай. Заклятие такое, что нарушишь - сразу умрёшь.

– Рэм, это военная тайна или... сказочная?

– А ты думаешь, это разные вещи?

– Раньше не думал, теперь сам не знаю, что думать, - Митька совсем запыхался, но превозмогая колотьё в боку, спешит сказать и спросить всё, что до сих пор не успел.
– Ты можешь намного больше, чем делаешь, Рэм. Боюсь подумать, насколько. Почему ты сказал тогда про Гитлера - не имеем права?

– Это ваша политика, и мне запрещено в неё лезть. Категорически. Раз и навсегда. Даже такому, как ты, в лучшем случае позволят командовать полком, армией - уже нет.

– Что значит, даже такому? Разве ты и я - не одно? Мы оба умеем колдовать, ты лучше, но...

Рэм оборачивается, сверкает огненными зрачками с высоты своего роста:

– Как медальон?

– Очень тепло.

– Отставить разговоры, Сонин. Ищи, где станет нестерпимо горячо. Ты готов дать обещание?

– Рэм, а зачем ты повесил эту штуку на меня? Почему не на себя?