Первый/последний

Зеваю, взъерошиваю спутанные патлы и вылезаю из-за шкафа:

— Где изволили пропадать, ваше сиятельство?

— А, Владик, здорово! Да так, у Ерохина Женьки юбилей отмечали... — он достает из кармана ветровки бутылку и, поигрывая ею, загадочно подмигивает: — Будешь?

Я не отказываюсь. Сажусь за круглый, покрытый замызганной плюшевой скатертью стол и наблюдаю, как Князь с торжественным блеском в глазах наполняет стаканы.

Он водружает тощий зад на свой потертый трон, опрокидывает стопку за стопкой и быстро косеет: язык развязывается, на опухших веках выступают слезы. Глядя на меня, он становится сентиментальным и в миллионный раз заводит шарманку о том, каким хорошим был мой отец: отлично учился, не боялся рисковать и всего в жизни добился сам.

— А ты... — дед вытирает покрасневшие глаза. — Душа разрывается из-за тебя, Владик...

Задумчиво верчу стакан в руке. Разговор начинает напрягать — я заранее знаю, куда он вырулит.

— Помню я прекрасно, как он за нее переживал, — все нудит и нудит Князь. — И наказывал: в случае чего, ты должен о ней позаботиться. Только вот... Владик, разве же он просил его заменять?..

Я взрываюсь:

— Пошел ты!

Резко заливаю пойло в рот, грохаю стеклянным донышком по столу и шумно выдыхаю. Дед съеживается, и я моментально расслабляю сжатый кулак.

Я виноват перед отцом. У каждого своя карма. Этого не объяснить просто так...

— Полно, не злись, — примирительно улыбается Князь и приглаживает седую шевелюру. — Лучше расскажи-ка про учебу!

Я благодарен за возможность отвлечься от стыда и скорби и сменить тему — перечисляю профильные предметы и жалуюсь, что не потяну, но скоро выясняется, что его интересуют девки. Неужели я буду настолько же озабоченным в шестьдесят пять?

— Вынужден тебя разочаровать. Ни одной не помню. Не присматривался, — пожимаю плечами, а Князь расстроенно качает головой.

На самом деле я лукавлю: взгляд девчонки с соседней парты занозой впился в сердце. Худая, высоченная, бледная, с тонкими чертами и ярко-синими глазами... Ее холод замораживает кровь и не дает опьянеть даже с третьего стакана.

— Хватит на сегодня! — Отнимаю у Князя недопитую бутылку, под крики негодования собираю тарелки, плетусь на кухню и споласкиваю их под ржавой водой.

В темном коридоре нарываюсь на Юльку.

— О, страдалец наш. Дуй за мной.

Она подталкивает меня к своей комнате и вынимает из аптечки свежий бинт. Присаживаюсь на край кровати, закатываю рукав и наблюдаю за манипуляциями Юльки — она перевязывает мне раны, краснеет и часто дышит, светлые, еле заметные волоски на руках стоят дыбом. Девчонки всегда так на меня реагируют. Наверное, моя кожа источает неизвестный науке, дурманящий яд.

***

Проигнорировав утренний будильник, поворачиваюсь на другой бок и нахлобучиваю на голову одеяло, но яркие, навязчивые сны лишь усугубляют разбитость. От «княжеского» пойла ломит в висках, лицо опаляет духотой, и я разлепляю глаза. Обе стрелки настенных часов указывают в небо.

Грудь наполняет тяжелая свинцовая муть — в эти минуты вся моя прошлая тусовка находится на кладбище. Кнопку предают земле. Мне нельзя там показываться, и нет возможности сказать ей — только ей, — как же сильно, невыносимо и искренне мне жаль... Откидываюсь на каменную подушку и, глядя в серый потолок, реву как девчонка.

— Прости, Кнопка. Прости, что не ценил и не осознавал. И ничего уже не исправить... Как же все тупо...

— Ты чего, Владик? — за шкаф заглядывает встревоженный Князь и, хрустя суставами, садится на мой продавленный диван.

— Вилы, дед. Умер друг. — Я вцепляюсь в растянутый рукав дедовой тельняшки, и меня прорывает. — Как мне вывезти?! Зачем жить дальше?!!

— Просто делай, что должен, — вздыхает он и проводит жесткой рукой по моей голове. — То, что подсказывает сердце. Ты очень хороший, добрый мальчишка. Постепенно и ты выйдешь на правильный путь. Я верю: тебя найдет свет.

***

Мы до вечера разгадываем его любимые сканворды и смотрим какую-то лабуду по телику. Жую лапшу из бич-пакета, запиваю водой из-под крана, свыкаюсь с потерей и кайфую от окружающей нищеты, но проклятый айфон просыпается и немилосердно напоминает, что я — всего лишь приспособленец, конформист и мажор.

— Алло? — я готов послать Энджи на три буквы, но вовремя понимаю, что из трубки раздается не ее голос.

— Это Варвара! — торжественно картавит неведомая собеседница, чем несказанно озадачивает.

— Кто?

— Конь в пальто!.. Староста твоей группы! Персонально обзваниваю наших, по списку ты второй. Тебя не было, а мы с ребятами решили организовать совместную гулянку, пообщаться в неформальной обстановке и получше познакомиться! — ее тон по-настоящему пугает. Интересно, кто-то кроме нее еще употребляет слово «гулянка»?

Намереваюсь заговорить старосте зубы и слиться, но внезапно ее предложение перестает вонять тухлятиной.

Девчонка с синими глазами будет там. А мне позарез нужно к ней еще раз присмотреться.

***

Глава 12. Эрика

С самого пробуждения я занимаю себя делами: подметаю пол, вытираю пыль с полок, проверяю рюкзак, утюжу брюки. Отвлекаясь на чисто механические действия, проще принять простой и ужасающий факт: через пару часов мир навсегда попрощается с Кнопкой.

Еду в маршрутке со злой решимостью заглянуть в глаза этому бездушному чудовищу Владу, влепить оплеуху и высказать все, что о я нем думаю, но, войдя в аудиторию, ахаю от разочарования: его место пустует.

Вряд ли он сунется к семье Дины. И вряд ли скорбит настолько, что не нашел сил подняться с постели. Может, снова пьет... Или спит в объятиях очередной влюбленной дурочки.

Плевать.

Одногруппники кивают мне, и я улыбаюсь:

— Доброе утро!

Располагаюсь за партой, с облегчением расправляю плечи и без стеснения рассматриваю ребят. Они крутые — раскованные, шумные, яркие. Я завидую им, но только потому, что стремлюсь к такому же уровню свободы. А Костя всех презирал, хотя иногда мне казалось, что причина такого поведения — его боязнь опозориться и быть осмеянным.

— Как тебя зовут? — раздается над ухом приятный, чуть насмешливый голос, и я буквально зависаю: развернув пустой стул Влада, ко мне подсаживается тот самый классический голливудский красавец с пшеничными волосами и глазами василькового цвета.

Быстренько собираю волю в кулак и ничем не выдаю волнения:

— Эрика Александрова.

— Елистратов Макар, — он протягивает большую красивую руку. В моей прошлой жизни было бы страшной ошибкой ответить на его жест, и я, затаив дыхание, пожимаю теплые пальцы.