Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

Сейчас, когда большевики начали наводить в городе порядок и все чаще топали по ночным улицам патрули, нужно было обзавестись надежным «фасадом». Самыми революционными и самыми отчаянными считались теперь в Питере моряки. Вот и подыскивал себе Чикин «братишку» в клешах. Подходящего матроса он встретил на Лиговке в трактире одного старика, бежавшего из Варшавы от немцев вместе с женой и дочкой Зойкой. Сперва-то Чикин Зойку приглядел и оценил все ее достоинства. Но как только к ней зачастил клешник с баками, сразу отступился. Денег матросу требовалось много, Чикин охотно давал взаймы, строя планы на будущее. Колька-колосник вполне подходил ему для «работы». Риска не боится, наглости не занимать, на язык остер. Город знает. И по духу вроде бы свой брат-анархист.

У входа в трактир тускло горел фонарь. Чикин рывком распахнул дверь, в нос ударило запахом жареного лука. В полукруглом зальце сидело человек десять. Спорили двое пьяных. Не обращая на них внимания, Ленька прошел за стойку в «чистые комнаты», где жила Зойка вместе со своей дородной седой матерью.

Матрос Колька был, конечно, тут, играл со старухой в карты, а Зойка собирала на стол. И так хороша была эта чертовка, что Чикин забыл на минуту про дело, любуясь ею. Однако пересилил себя, сказал строго:

– Мир честной компании! Топай, Зойка, с матерью на пять минут, помоги отцу пьяных выставить.

Женщины знали: когда Ленька говорит таким тоном, лучше не возражать.

Чикин сел напротив матроса. Пристально посмотрел ему в глаза:

– Рассчитываться пора.

– Червонцев нет.

– Отработаешь.

– Это еще как?
– насторожился матрос.
– Дрова пилить не по нашей части. Времени нет, вот эту милку няньчу, - демонстративно взял он стоявшую возле шкафа винтовку.

– Пригодится твоя милаха. В полночь одного буржуя щупать пойдем. Постоишь в подъезде караульным. И чтобы красная повязка на рукаве была, понял?

– Сколько платишь?

– Если удача, половину долга сниму.

– И на руки, на пропой.

– Там видно будет.

– Говори точно, - потребовал Колька.

– Ладно, гульнем потом в мою голову. А сейчас пожрать не мешает.

Они поужинали вчетвером, не спеша и с разговором, почти по-семейному. Зойкина мать, вытирая руки о волосы, скрипуче жаловалась, что спекулянты придерживают продукты до весны, когда станет совсем голодно, когда люди золотом за пшено платить будут. Крупинка за крупинку. А ее муж был и останется дураком, потому что расходует запасы, кормит в своем вонючем кабаке всякую пьянь.

Ленька посмеивался: уж он-то знал кое-что о доходах этой семейки.

Часов в десять к дому подкатила черная пролетка на дутых шинах, с крытым верхом. Чикин тщательно проверил старый револьвер системы «Смит и Вессон», какими при царе вооружали тюремных надзирателей, сунул эту «машинку» за пазуху. Скептически посмотрел на Кольку, надевавшего бушлат, посоветовал натянуть фуфайку, а вместо ботинок - сапоги с портянками. Поехали не таясь. Возле Московского вокзала из какой-то подворотни вышли двое, прыгнули в пролетку к Чикину. Колька-колосник остался на козлах вместе с кучером. Поеживался, сжимая холодную винтовку.

Ветер гнал вдоль улицы мелкий сухой снег. Было пустынно и тихо. Окна повсюду темны. Один-единственный прохожий перебежал улицу и исчез под аркой.

Впереди несколько раз сухо лопнули в морозном воздухе выстрелы. Ленька Чикин высунулся, недовольно покрутил головой, велел ехать другой дорогой.

Ровно в полночь пролетка остановилась в переулке возле трехэтажного дома с балконами. У подъезда - два каменных льва. Чикин смачно харкнул прямо в раскрытую пасть одного из них. Нажал белую кнопку звонка. Долго давил ее, пока в темной глубине за остекленной решеткой возник огонек. Подошел швейцар, открыл слуховое оконце.

– Обыск, - сдавленным голосом произнес Колька.

– Подождите, сейчас спрошу, - испуганно ответил швейцар.

– Я те спрошу!
– разозлился Колька.
– Матроса не видишь? Открывай, пока жив, а то через дверь пальну!

Загремели засовы. Чикин распахнул дверь и с двумя помощниками побежал по широкой лестнице вверх. Извозчик безучастно сидел на козлах. Колька-колосник топтался в подъезде возле швейцара, клацавшего зубами от страха. Слушал, что там, наверху? Почудился женский крик. Потом вроде бы мебель начали двигать.

– Закурить дай, - приказал Колька швейцару. Тот достал из кармана портсигар, но никак не мог открыть его трясущимися руками. Колька сам вынул ароматную папиросу, повертел портсигар перед глазами, сунул себе в карман.

Ему весело стало. Вот, оказывается, как просто: приехал и взял. Башковит этот Чикин - не ждет, пока червонцы с неба посыпятся.

Прикуривая из рук швейцара, Колька заметил

блеснувшее на пальце кольцо. Золотое! Поколебался: брать или нет? С одной стороны, вроде неловко: в церкви ведь при венчании надето. Молитвой ограждено. Да ведь Зойка-то больно обрадуется.

– Сымай, - решительно сказал он.

Швейцар медлил. То ли не понял, то ли очень жаль было отдавать. Колька, свирепея, сам ухватился за кольцо, дернул с такой силой, что швейцар вскрикнул.

– Ни гу-гу!
– пригрозил Колька. Покосился на извозчика: не видел ли тот, не придется ли засчитывать кольцо при общей дележке. Извозчик сидел спиной к нему.

Вскоре Чикин и его помощники спустились по лестнице, нагруженные узлами и чемоданами. Быстро побросали вещи в пролетку, вскочили сами. Колька вновь занял место на козлах.

– Гони!
– велел Чикин.

– Не шибко разгонишься по такой гололедице, - впервые подал голос извозчик, однако лошадь подстегнул, и она пошла крупной рысью.

Из-под черного полога доносились короткие фразы:

– Бабу-то подушкой?

– Задохнулась, поди!

– А кальсоны розовые на ем! Ленька высунулся к Кольке-колоснику:

– Ну, матрос, мы спокойно нынче работали. Мы дальше барахло повезем, а тебя возле вокзала ссадим. Дойдешь?

– Деньги давай!

Чикин порылся в кармане, сунул комок мятых кредиток.

– Мало!
– нагло сказал Колька.

– Хватит! Двигай!
– подтолкнул Чикин матроса. Пролетка быстро растаяла во мгле, затих перестук подков. Колька зашагал по Лиговке. Полновластным хозяином чувствовал он себя на ночной улице. Кто тронет моряка с винтовкой?

Все здесь с детства знакомо ему. Направо за поворотом стоит мрачный дом с облупившейся штукатуркой. Там, в подвальной комнате с узким окошком, он жил вместе с матерью. Не жил, а рос, как паршивый щенок, на куче вонючих тряпок. Мать торговала пирожками. Раз или два в месяц наступал запой, и она пропивала всю выручку. Умерла от белой горячки где-то в общественной больнице. А Кольку взяли в приют. Он сбежал оттуда и пристроился к старому одинокому скорняку, который хотел вырастить наследника, передать ему свое дело. Но Кольке такая работа не понравилась. Нанялся в кинематограф - проверять входные билеты. Ребятишки звали его «вышибалой».