Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
– Да, уж силком середняцкую массу не повернешь.
– Работа предстоит кропотливая, трудная, длительная. Мы должны ни на минуту не забывать: от того, с кем пойдет середняк, зависит будущее нашей революции.
– Машин бы нам, - подавив вздох, произнес Калинин.
– Я вот папку завел, «папкой будущего» ее назвал. Складываю вырезки, фотоснимки, на которых новые сельскохозяйственные машины изображены. Чертежи, описания собираю. У шведов, у американцев хорошо это дело поставлено. Весной мы три трактора на общественные огороды пустили. За день такое поле вспахали, что целой деревне на неделю работы хватило бы. Крестьяне
– Лучшая форма агитации за крупное социалистическое хозяйство, - оживился Владимир Ильич.
– Если бы нам не три трактора, а тридцать тысяч тракторов, - он прищурился, усмехнулся.
– Нет, тридцати тысяч недостаточно будет, пожалуй?
– Мало, - подтвердил Калинин.
– Если бы мы могли дать сто тысяч тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами, то средний крестьянин сам сказал бы: «Я за комму-нию!» Скажет он так?
– Где их взять, машины-то, - вот вопрос?!
– Мы с вами понимаем, что это пока фантазия. Но то, что сегодня видится только в мечте, завтра может стать явью.
– Если труда не жалеть.
– Вот именно! Я, конечно, широко замахнулся, но будут у нас со временем сто тысяч тракторов, обязательно будут! И самые лучшие машины, что хранятся пока в вашей папке, пойдут по артельным полям.
3
В январский морозный день добрался до родной смоленской деревни Кузьма Голоперов. Знакомый мужик подвез его от станции. Степенно, чуть прихрамывая, зашагал он по длинной улице к холму, где красовался близ церкви пятистенный, под железом, дом бывшего старосты.
За плечами - туго набитый солдатский мешок. В руке - кожаный городской баул.
Прилипли к мутным стеклам бабы и ребятишки, долго глядели вслед, судачили: откель взялся, сердешный, какие вести привез?
Батя, Василий Васильевич, встретил единственного сына с радостью. Сам истопил баньку, приготовил березовый веник. Попарился заодно.
Кузьма разложил гостинцы: отцу - суконный отрез, матери - шаль. И замужнюю сестру не забыл, и племянниц. Мать руками всплескивала: домовитый сынок-то, заботливый! Отец пригладил светлые, поредевшие волосы.
– Не бедствуешь.
– Голова на плечах, руки пока при себе. А дураков на наш век хватит.
– И то ладно, - одобрил Василий Васильевич. Перед ужином отец достал из сундука бутылку первача. Сели за стол рядом, как ровня. Мать поставила чугунок горячей картошки, обливную миску соленых грибов.
– Ох, соскучился по ним!
– потянулся Кузьма.
– Этого добра вволю, - сказал Василий Васильевич.
– А вот с хлебушком плохо.
– Недород?
– Уродило средне, терпимо. Только продразверстка все загребла. Видел - сусеки пустые.
– Так уж и все?
– плутовато сощурился Кузьма.
– Ну, припрятал кое-что, до новин дотянем с грехом пополам, - неохотно ответил отец.
– Да ведь зло берет: себя не жалел, старался, ни один черт в работе не помогал. Подохни в поле - никто не почешется. А зерно привезти не успел - уже вот они, ждут с мешками. Городских трое и наши беспортошники из комбеда.
– Повсюду так, батя.
– Как поначалу мужик-то воспрял!
– сокрушенно вздохнул Василий Васильевич.
– Земля наша, паши ее, сей, хозяйствуй, как хочешь. А вышло, что зазря хребет гнули. Продать
– Это цветочки, - Кузьма уверенно наполнил большие граненые рюмки.
– Дальше еще хуже пойдет.
– На суку сидят, а его же и рубят. Кто им с такой продразверсткой работать станет?
– Мужиков много, батя, есть из кого масло давить.
– Это что же, программа у большевиков такая?
– Программа у них хитрая. Вроде опять басурмане на Русь пришли, только теперь не с саблей, не с боем, а незаметно влезли.
– Ты своей головой додумался, али подсказал кто?
– Барин растолковал, Мстислав Захарович.
– Вот оно что!
– заерзал на лавке Василий Васильевич и даже приподнялся от нетерпения.
– Ну, говори, говори, когда последний раз видел?
– А недавно, и месяца не прошло. Поскитались мы, батя, вместе со всей его семьей. Страстей натерпелись - не приведи господь. Без меня бы им верная крышка была, - похвастался начавший хмелеть Кузьма.
– Мстислав Захарович на Дон рвался, а нас вместо Дона аж на Волгу занесло. Теперь ведь едешь, не куда хочешь, а куда поезда идут. Пока отдышались там, подкормились - кругом фронт объявился.
– На Волге осели, значит?
– Сейчас, батя, дай мосол догрызть... Обскажу все по порядку.
– Кузьма ел с азартом, как молодой волк после долгой пробежки.
– Народ, батя, сам знаешь, надвое разделился: одни - за белых, другие - за красных. Везде драка. А мы тихо прижились. Дом на краю города. Садик свой, речка близко. Нашелся у барина знакомец, тоже знатного рода. Без правой руки вояка. Но вскоре расклеили по городу приказ: всем бывшим офицерам явиться на регистрацию. Только регистрация ихняя известно какая: через человека - на свалку.
– У нас многих офицеров в Красную Армию забрали...
– Тут место тихое, - пояснил Кузьма.
– А там с одной стороны казаки, с другой - белогвардейцы, с третьей - пленные чехи мятеж подняли. Такое дело! Вот и надумали мы промеж собой: никуда барину не являться. В саду стожок сена стоял, я в нем схорон сделал, погребок вырыл. И бог миловал, отсиделся Мстислав Захарович. Тут как раз белые чехи пришли. Эшелонами на вокзале стояли, в городе не ночевали, клопов опасались. А вшей у них своих дополна. Ну, однорукий сразу с мятежниками стакнулся, привез к нам ихнего полковника. Долго он с нашим хозяином толковал, уговаривал ехать к Колчаку в Сибирь. Тут и решил Мстислав Захарович послать барыню с детьми через море за границу. А мне приказал пока домой на разведку: посмотреть, как здесь. Ну, я с охотой, больно уж о вас стосковался... Выправил Мстислав Захарович через того полковника документ, будто я красноармеец и после ранения отпущен на отдых. Печатку нужную пристукнули. У них много печаток всяких...
– Значит, надолго ты?
– с надеждой спросил Василий Васильевич.
– Вдвах хозяевать будем?
– Ив уме не держи, батя, на дурноедов я работать не стану. Да и барину обещал воротиться.
– Где ж ты его сыщешь?
– Мстислав Захарович - фигура заметная, не затеряется. Адресок он мне дал в сибирский город Омск. Туда и подамся.
– Через фронт попрешь?
– А чего? Мне дорога открытая. Красным скажу, что белые меня изуродовали - изувечили, а белым обратно на красных наклепаю. Кто нонче проверит?