Первый выстрел

«Смешно, — подумал Юра, слушавший этот скучный разговор. — В Крыму — правительство Крыма».

— Конечно, — продолжал граф, — большевизм просачивается через Перекоп. В горах укрываются вооруженные большевистские банды — «зеленые», как их называет население. Поэтому в Крыму объявлено военное положение, назначена всеобщая мобилизация людей и лошадей. К сожалению, она не очень удалась… Но мы можем спать спокойно: в Севастополе, Феодосии и Керчи стоят корабли союзников. В одном только Севастополе двадцать две тысячи французских, английских, греческих солдат и матросов. А краевым правительством создано Особое совещание для борьбы с большевиками и сочувствующими советской власти. Контрразведке дано широкое право внесудебных арестов.

Петр Зиновьевич устало закрыл глаза. Граф откланялся.

Когда он ушел, Петр Зиновьевич сказал Юлии Платоновне:

— Держись-ка ты подальше от этих графов. Что общего у нас с ними? Ты должна понять, что, если бы не революция, ты бы к ним и в переднюю не попала!..

6

В последнее время мальчики часто возвращались из гимназии через Судак, чтобы узнать, какие продукты появились в лавках (матери просили об этом), и заодно посмотреть на деникинских офицеров. У многих из них была очень красивая форма: черкески с газырями на груди, здоровенные кинжалы, за плечами белые и алые башлыки. У некоторых шашки в серебряных ножнах, а всадники красуются в черных косматых бурках.

Неожиданно они увидели Никандра Ильича. Он сидел перед стаканом вина за столиком в глубине лавочки дяди Кости с молодым французским офицером и мирно беседовал с ним по-французски. Ребята уже разбирались в формах иностранных армий: в Судаке иногда появлялись английские, французские, итальянские, греческие и даже американские офицеры. Самая пышная форма была у итальянцев. У солдат даже перья на шапочках!

Офицеры эти на катерах приходили из Севастополя и Феодосии в Новый Свет, чтобы побывать в знаменитых винных подвалах князя Голицына.

Никандр Ильич заметил своих учеников и подозвал Юру.

— Я слышал от Надежды Васильевны, — тихо сказал он, — что твой отец был совсем плох после тифа, очень ослабел. Мне случайно подарили несколько больших банок американской консервированной ветчины. Сын моего старого друга, французского математика Мориса Салье… Я зайду к вам, принесу. Ветчина очень питательна, отлично восстанавливает силы.

Юра смутился, проговорил:

— Спасибо, не надо… — но очень обрадовался. Не столько подарку папе, а тому, что любимый учитель будет в их доме.

Вечер Никандр Ильич провел у Сагайдаков. Они очень понравились друг другу — Петр Зиновьевич и учитель. Уже через полчаса, сидя на веранде в плетеных креслах, они разговаривали, как старые друзья.

— «Единая неделимая»!.. — язвительно проговорил Никандр Ильич. — Я сегодня беседовал с французским лейтенантом, отличным молодым человеком. Поразительный фактик он сообщил мне. У него есть друг — офицер американской миссии адмирала Мак-Колли при штабе Деникина. Так вот-с этот американец видел в госдепартаменте Соединенных. Штатов карту России, на которой Белоруссия, Сибирь, Кавказ, Украина, прибалтийские области, даже Дон с Кубанью обозначены как отдельные государства, отторгнутые от России. А в комментарии к этой карте говорится: «Всю Россию надо расчленить на большие естественные области, при этом ни одна область не должна быть достаточно самостоятельной, чтобы образовать сильное государство». Понимаете, Петр Зиновьевич? Расчленить всю Россию!.. Вот с какими планами прибыли сюда «союзники». Вот что скрывается за трескучим лозунгом добрармии о «единой неделимой». Спрашивается, на какую сторону баррикады должен стать русский интеллигент, искренне любящий свою родину?

Никандр Ильич умолк, потом, усмехнувшись, продолжал:

— Командование иностранными экспедиционными войсками не очень довольно своими марионетками — добровольцами Деникина. Полковник Франсуа Готье сказал в присутствии моего молодого французского друга: «Черт возьми, мы и англичане вынуждены разоружить и выслать из Крыма значительную часть этих недисциплинированных и охочих до буйства и грабежей отрядов. Они своей разнузданностью только действуют на руку большевикам». И действительно, весь Крым стоит на вулкане. В городах и деревнях, по сведениям французской разведки, создаются боевые отряды из населения, ненавидящего «союзников», деникинцев и «краевое правительство». Мобилизация в деникинскую армию, объявленная краевым правительством, провалилась. Даже офицеры уклоняются. В Симферополе из тысячи тридцати семи человек, подлежащих мобилизации, явилось только сто пятьдесят… Меньше десяти процентов.

У Юры слипались глаза, но он изо всех сил старался не уснуть. Только вчера Сережа просил его запоминать всякие разговоры об иностранных войсках и печенегах и передавать ему. А Коле приказал: «Ты все время крутишься в парикмахерской, там полно офицерья. Прислушивайся, пересказывай мне. Это нужно для наших…»

— А в Судаке, — продолжал Никандр Ильич, — из двухсот мобилизуемых на призывной пункт явилось только двое! Остальные сбежали в другие города или в горы, к зеленым. А контрразведка свирепствует. Аресты, аресты… Вчера ночью арестовали бондаря Трофима Денисовича Куриленко, отца нашего лучшего ученика Сережи!

Юра вскочил. Сонливость мгновенно исчезла.

— Что, Трофим Денисович арестован?! — воскликнул он. — Я сейчас же побегу к Сереже.

— Сиди-ка ты дома, — охладил его пыл Никандр Ильич. — Чем же ты можешь помочь Сереже?

Через несколько минут он распрощался. Юра вышел проводить его.

7

Утром, чуть свет, Юра побежал к Сереже. В палисадничке его встретил… сам Трофим Денисович, опирающийся на костыль. Юра уставился на него, будто увидел какое-то чудо-юдо.

— Чего смотришь так? — спросил бондарь, усмехнувшись в желтые усы. — Полный порядок! Познакомился с господами офицерами. Не знаю, как они там на фронте воюют за «единую неделимую» Россию, но здесь лихо действуют и кулаками и ногами. Чуть ребра мне не высадили… — И он приподнял костыль. — Вот пришлось временной третьей ногой обзавестись…

Из дома вышел Сережа. Оказывается, Трофим Денисович просидел в контрразведке только сутки. Перед самой отправкой в Феодосию его выкупили за солидную сумму немцы-колонисты. И поручительство за него дали. Им никак нельзя было остаться сейчас без такого мастера: бондарь выполнял для них большой заказ. А следователь контрразведки, толстенький капитан, оказался сговорчивым человеком. Большой любитель пения: дважды в день выстраивал арестованных и требовал, чтобы они пели «Боже, царя храни…». Охотников оказывалось мало, так он действовал вовсю своим хлыстом.

— Хлопцы, а я вашего хорошего знакомого в контрразведке встретил. Привели меня на допрос к этому капитану, а у него сидит и вино с ним распивает кто бы вы думали?

— Не знаем, — в один голос сказали мальчики.

— Да этот ваш Макс, великий художник… Разодет что твой принц! Потом уже в арестантской мне о нем рассказали. А что он за человек? Ну-ка, ты, Сережа!

— Он пьянчуга. Черт его разберет! Удрал с немцами… Бабник он, вот кто. Каждый день с новыми гуляет.

— А ты, Юра!

— Макс — сверхчеловек, свободная личность.

— От кого ты это слышал?

— Это он сам так сказал. Он с немцами «Дейчланд юбер аллес!»

— Так этот сверхчеловек, «Дейчланд юбер аллес», сейчас за «единую неделимую». Деникинцы в Судаке. А он уже с ними разгуливает по улице под руку, пьет в шашлычной на брудершафт и укатил с ними в Феодосию. Там господа офицеры первым делом «освободили» товарные вагоны от мануфактуры, мыла, спичек, ниток, кожи, шерсти и других товаров, а цистерны — от керосина. Много успели вывезти немцы из Крыма, а не все. Вот господа офицеры и распорядились! Потом они разграбили цейхгаузы на пристани. Грабили благородно, не так, чтобы заграбастал тюк с мануфактурой на спину и давай бог ноги. Тут же господа офицеры перепродали свои трофеи спекулянтам, а гроши в свой карман. Ну, Макс, конечно, орудовал с ними. А в Судак прикатил на автомобиле. На голове золотистая каракулевая шапка, одет в дорогую шубу, на пальце кольцо с брильянтом, чтобы, когда курит, все видели…