Первый

– Я так понимаю, не журналистка?

– Почему?
– фыркаю обиженно.
– Буду чуть позже. Пока иду к своей мечте.

– И поэтому решила поиграть в шпионов?

Я отвечаю не сразу. Пока у меня нет стопроцентного доверия к Марату. Но и продолжать прятаться сейчас не выйдет. Тем более что он, как оказалось, уже знает мое настоящее имя.

– Коля ведь и правда пропал. Олеся сказала, что после твоего клуба его нигде никто не видел. Она же куда только ни звонила, но никто ничего не делал, не пытался его искать. Он ее брат, понимаешь?

– А ты, значит ,решила впрячься за подруженьку?

– неожиданно зло спрашивает Бессонов. Отстраняется и ловит мой взгляд. При этом в его глазах я отчетливо вижу раздражение.

– А почему нет? Мы вместе учились, и у нее случилось горе. Разве это странно, что я хотела ей помочь?
– тут же вскидываюсь, не понимая, с чего такое пренебрежение.
– Что нам было еще думать, если Коля пропал в твоем клубе?

– С чего ты вообще это взяла? Вика, очнись - твоя подружайка просто ловко использовала тебя. Ее брат кинул людей на бабки и свинтил. И она об этом знала.

– Ты не можешь быть в этом уверен, - мотаю головой, не желая окончательно разочаровываться в Олесе.

– А ты можешь?

– Я видела… - осекаюсь, понимая, что если реально есть записи с камер, то выходит, что все рассказы подруги - это чушь. Я же поверила ей. Сразу согласилась участвовать. Сбежала из дома, чтобы провернуть все. Она была в таком отчаянии, что я просто не могла остаться в стороне.

– Ты можешь показать мне записи?

Бессонов выразительно хмыкает.

– С чего бы, царевна? Ты мой сотрудник? Или у тебя уже твой журналистский нюх чует, что можно накопать что-то интересное?

– Да ты… - возмущаюсь его подозрениями.
– Да что ты знаешь! Ты не видел Олеську, не знаешь, какая она была! А если ее брат и правда тебя обокрал, то что ж ты не пошел с заявлением в полицию?

Повисает пауза. Нехорошая такая, вязкая.

– А какие у тебя варианты?
– тихо спрашивает Бессонов, прищурившись. Я же медленно отступаю под его холодным взглядом. Он что, заманил меня сюда специально? Тут же подвал, и можно легко скрыть все, что угодно.

В горле образуется горький ком. Я не хочу верить тому страху, что заползает в сердце. Неужели я вот так глупо попалась? я же…

– Серьезно?
– разочарованно тянет Марат.
– Ты теперь меня боишься?

– Ты мне однажды уже угрожал.

– Например?

– Что я заплачу, если ты узнаешь правду первым.

Бессонов многозначительно усмехается.

– Так и будет, царевна. Заплатишь. Подо мной. На четвереньках, например. Или сначала с моим членом во рту.

Вот как же мне научиться не вестись на его словесные провокации? Снова вспыхиваю как спичка, а ведь он просто выдал пару скабрезных фразочек.

– Ты говорил, что если я покину территорию, то мне оторвет ногу, - напоминаю, дрожащим голосом.

– Я сказал, что будет бабах. И кстати не соврал - стоило тебе выйти за радиус действия, как я бы получил оповещающий сигнал. Бабах.

– Ты грозил продать меня на аукционе, - цепляюсь за последний аргумент.

На лице Бессонова появляется снисходительное выражение.

– И как же я это тебе сообщил?

К сожалению, тут он прав. Я и сама понимаю, что его игра слов была точно продумана, и я сама себя накрутила, додумав всякое.

– Мне вот интересно, Вика, если ты так живо представила себе подобное, то… - он делает многозначительно паузу, - как же ты живешь?

Марат медленно приближается ко мне - так осторожно, неторопливо, словно боится меня спугнуть. Я, конечно, нервничаю, но уже поняла, что перегнула со своими предположениями.

– Нормально я живу, - сухо отвечаю и отвожу взгляд в сторону, не выдержав напора мужчины. И сразу же попадаю в его руки.

– Нормально?
– фыркает он.
– Уверена, что это реально так, если ты из пары фраз состряпала версию с продажей девушек на аукционе?

– Вообще мне по профессии положено иметь широкий кругозор!
– возмущаюсь его насмешкой. Марат трется носом о мою щеку. Этот жест говорит так много и одновременно слишком мало. Что он думает? Как давно знает правду? Что будет делать дальше? Почему раньше молчал?

– Что еще было правдой в том досье, что тебе так ловко сварганили?
– спрашивает Бессонов чуть погодя. Он ненавязчиво ласкает меня - его ладони уже спускаются мне на попу, чуть сжимают ту, а затем ощутимо вжимают меня в его бедра.

Так что я отлично чувствую, что у него стоит.

Опять…

– Ну, мне правда двадцать один, - пожимаю плечами, наслаждаясь лаской.

– То есть возраст согласия все же прошел.

Чуть отстраняюсь и возмущенно смотрю в глаза Марата.

– Я что, по-твоему, похожа на малолетку?!

– Нет, но теперь мне будет спокойнее трахать тебя, - абсолютно не смущаясь, выдает он.

– Ты можешь думать о чем-то кроме секса? Или у тебя все мозги в трусах?

В ответ получаю музыку. А заодно ловлю момент, когда в глазах Бессонова появляется то самое возбуждение, которое медленно переплавляется потом в похотливую тьму, уже не раз поглотившая нас обоих.

– У меня в трусах член, который стоит на тебя колом, а также яйца, которые вот-вот лопнут, если ты начнешь выкобениваться, царевна.

– Это, знаешь ли, не мои проблемы, - продолжаю упрямиться просто потому что. Сейчас, когда мне не нужно притворяться, чтобы поддерживать легенду и показывать ревность или делать что-то еще, чтобы погладить мужское эго, мне по-детски хочется отыграться.

Марат берет мою ладонь и укладывает себе на пах. От прикосновения к его члену меня буквально пронизывает волна возбуждения.

Чувствую себя какой-то ненормальной самкой во время течки. Это вообще нормально - вот так хотеть мужика? Что если я стану зависимой от него?

– Вот что у меня в трусах, царевна. И сейчас ты удобно устроишься на мате - встанешь на четвереньки, а я качественно выебу тебя - полетаешь от души.

С каждым его словом мои щеки начинают гореть все сильнее.

– Я не давала согласия, - возражаю севшим голосом.

– А у тебя нет права голоса, - ухмыляется Марат.
– Я знаю, что ты тоже хочешь, и что в твоих трусиках мокро. Твои соски торчат, а зрачки как у обдолбанного наркомана, потому что ты уже возбуждена.