Пес бездны, назад!

— Почему ребёнок дома? Почему она всё слышала? Вы совсем рехнулись?

— Что? — крикнула я и всё же вырвалась из рук Артёма, бросилась в коридор.

— Осень!

В коридоре никого не было. Я пробежала в нашу комнату, на кухню, распахнула дверь в туалет и ванную. Никого.

— А пусть услышит! Если она достаточно большая, чтобы трахаться со всеми и врать, так и…

Я выбежала на лестницу. На лифте светилась цифра первого этажа. Я нажала кнопку, и он послушно поехал вверх. Ни минуты не сомневалась, что Герман сказал правду: Осень была в коридоре и всё слышала. Ну или не всё, но достаточно. Бездна!

Артём с курткой в руках догнал меня.

— Я не понимаю, как она…

— Это неважно, Тём. Неважно, как…

На первом этаже никого не было. Консьержа — тоже. Видимо, отошла. Мы обежали дом вокруг, но никого не нашли. Я позвонила, затем снова и снова, но Осень не отвечала на звонки. Прохожие сворачивали головы, с недоумением пялясь на девушку, зовущую время года.

— Лиса, послушай, — Тёма схватил меня за руку, останавливая, — ну… случилось, что случилось. Что теперь сделаешь? Просто дай ей время успокоиться. И всё.

— Отвези меня домой, — попросила я.

— Домой?

— Да. Может, она решила вернуться туда?

— Может и решила. Лиса, ну дай девчонке поплакать. Обидно, да. Но она поплачет и вернётся. У неё же никого, кроме тебя нет…

Я обернулась и посмотрела в его глаза:

— А я её предала.

* * *

Осень задыхалась от гнева и боли.

Отправив лифт вниз, она забежала на чёрный ход и начала медленно спускаться по ступенькам. Слезы текли по щекам и падали. Осень вытирала их рукавом.

На свою беду, сидя в салоне в ожидании массажа, девочка залезла в телефон. «Шлюха, уходи из нашего класса!» — такая надпись значилась на всех аватарках одноклассниц. Ну или у тех из них, которые у Осени хватило сил просмотреть. У парней всё было ещё более выразительно и «почём шлюхочас?» оказалось самым милым из всего, что прочитала Осень. Класс организовал стихийный флешмоб в поддержку своего краша. А ещё они все её заблокировали. Все, кроме Эльвиры. Та прислала ссылку на видео, где одноклассница, подкручивая локоны, рассуждала о том, как удобно обвинить богатого масика в изнасиловании, чтобы потом стребовать с него деньги.

— Никто, понимаете, никто никогда не докажет, что секс был добровольным, — вещала она, покачивая ножкой. — Даже если масику было плевать на девочку, и та сама бегала за ним и вешалась при каждом удобном случае, это не значит, что он не мог её изнасиловать. Вы всегда можете именно так и заявить. Самый верный способ срубить баблишко. Верно, Осень?

И девочка вдруг поняла, что задыхается. Лёгкие пронзила боль. А вслед за ней желудок скрутил страх отсутствия кислорода в лёгких — верный спутник астматиков и повешенных.

Осень бросилась домой, не дожидаясь, когда красивая азиатка вернётся за ней в зал. Ей нужны объятия сестры. Такие уютные и надёжные. Прямо сейчас! Сию же минуту! «Вместе мы всё сможем», — говорила ей Алиса, и Осень вдруг поверила ей. И добежала как раз вовремя, чтобы услышать из комнаты яростные обвинения незнакомого голоса, каждое слово которых резало и жгло её гордость.

— Они все так думают, — шептала Осень, сгорбившись. Шла вдоль металлически поблёскивающей Карповки, сама не зная, куда идёт, и пинала камушки. — Все…

Кроме… него. Ну конечно!

У неё ведь есть Яша. Зеркальный ангел. И он точно знает, как всё произошло на самом деле.

— Убей их всех, — всхлипнула Осень.

И ей стало жутко от своих собственных слов. Она зажмурилась, замотала головой, остановилась, вытащила телефон и дрожащими пальцами отправила сообщение на его номер: «Ты мне очень нужен! Пожалуйста!». И телефон сухо проинформировал в ответ: «Вы не можете отправлять сообщения этому абоненту, он ограничил доступ…». Она не поверила. Зашла в мессенжер…

— Ты… ты меня заблокировал? Ты… тоже с ними?

И этот последний удар стал сильнее всех прежних.

Заиграла мелодия, в который раз, и на экране высветилось фото Алисы в голубом шарфике. Осень молча выбросила телефон в урну, натянула капюшон на лоб и пошла вперёд.

— Лучше бы меня прямо там изнасиловали и убили, — прошептала она.

С неба лил дождь, мешаясь с её слезами. Совершенно оглушённая, Осень не смотрела на дорогу. Какой-то автомобиль, чуть зацепив её капотом, громко засигналил, но девочка даже не оглянулась. Ей казалось — она атлант, который держит низкое свинцовое небо Петербурга на своих плечах.

— Я устала, — шептала она, — я просто устала. Очень.

Ботанический сад тянул к ней через решётку оранжевые ветви. Листья падали-падали, но не шелестели, а хлюпали под ногами. Осень дрожала, промокнув насквозь. Она уже не плакала, просто шла. Не потому, что хотела куда-то прийти.

— Такие, как я не должны жить, — прошептала она. — Просто не должны жить.

— А какие — должны?

Девочка чуть повернула голову и увидела слева от себя бомжа. Того самого, который кормил её рассольником в пафосном бизнес-центре. Сил удивляться не было.

— Хорошие, — голос её дёрнулся.

— А что такое — хорошие?

— Просто хорошие.

Осень снова всхлипнула. Грудь прострелило болью.

— Ну вот я — хороший?

— Не знаю. Откуда мне знать?

— А может хороший стать плохим? Или плохой — хорошим?

— Не знаю.

Они молча дошли до берега Невки.

— Мне очень плохо, — пожаловалась Осень. — Я не хочу жить.

— Бывает, — согласился бомж.

Девочка всхлипнула. Дед вдруг обнял её, она уткнулась в его драный ватник и разревелась. И узловатые пальцы погладили светлые волосы.

— Ты плачь, плачь, — шепнул старик, — слезами сердце очищается. Это плохо, когда человек не умеет плакать. Очень плохо.

— Я не знаю, как мне дальше жить теперь…

— Просто жить. «Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу, и долго перед вечером бродить, чтоб утомить ненужную тревогу…», слышала такое?

— Нет.

— Ахматова, Анна Андреевна. Непростая была женщина. И судьба у неё не простая. Да и не бывает их, простых судеб. И простых людей тоже не бывает. И свет, и тьма, всё перепутано в нас. Мы то тянемся к свету, то падаем во мрак…