Пес бездны, назад!
Шрифт:
— Баланс добра и зла?
— Нет такого баланса, девочка. Свет и тьма воюют, а не балансируют. Непримиримо воюют.
И они снова пошли вперёд. Осень продрогла и зубы её застучали.
— Возьмите меня с собой, — попросила она. — Я тоже стану бомжом. Не хочу больше ничего. Буду сидеть и просить милостыню на ступеньках храмов. Греться на теплотрассах. И… и кошек кормить.
— Кошек кормить — это хорошо, — согласился он.
На Гренадерском мосту обнял её, закрывая полой ватника от резких порывов ветра.
Я в сто пятьдесят
Яша поднял трубку сразу же:
— Да.
— Это Алиса, сестра…
— Я прочёл.
Точно. При звонке же сразу понятно, кто тебе звонит. Я собрала остатки хладнокровия:
— Осень пропала… Она не у вас?
Меня трясло, и голос совсем по-детски рвался. Трубка молчала.
— Яша, вы меня слышите?
— Да. Вы сейчас где?
Я оглянулась. Но из-за туч и дождя было так темно, что я не смогла прочитать название улицы. Угрюмые дома, угрюмый серый город. Мокрый асфальт. Выдохнула:
— Это неважно. Она не у вас?
— Нет. Возвращайтесь домой. Я её найду.
— Я с вами.
— Нет. Перезвоню сам. Дайте мне три часа. Максимум пять.
И он отключился. Я не успела сказать, что Осень не отвечает на звонки. Что у неё и вообще телефон отключен, что… ничего не успела сказать. Но если кто-то и найдёт сестрёнку, то это именно Яша. Не знаю, почему, но я была в этом совершенно уверена. Телефон снова зазвонил.
— Да, это я! — крикнула я в трубку. — Что Осень, она нашлась?
— Лиса, — зачастил Артём, — я созвонился с куратором поискового отряда Лиза Аллерт…
— Что? Какая Лиза?
— Неважно. Ты где? Я сейчас заеду за тобой. Тебе одной её не найти. А у этих ребят огромный опыт.
Он приехал не один. И не на своей машине. Я с недоумением уставилась на Германа. Этот-то ещё что тут делает? Шёл бы к своей женщине.
— Садитесь, — бросил Верин мужчина.
— Никуда я с ним не поеду! Это вы, это из-за вас произошло! Из-за вашей…
— Артём, успокой свою женщину. Пожалуйста.
Тёма притянул меня к себе и принялся гладить по волосам:
— Лисёнок, ну ты чего… всё будет хорошо…
В подвале оказалось сухо, только остро воняло кошачьей мочой. Бомж постелил ватник, накидал ещё какого-то тряпья.
— Тебе нужно укутаться, — проворчал, протягивая термос, — а то заболеешь.
Осень открутила крышку, налила в неё что-то горячее, вкусно пахнувшее. Чай со смородиной? Глотнула. Закашлялась.
— Много не пей. Он с коньяком. Для сугреву.
— Что?!
«А не всё ли теперь равно?» — вдруг подумала девочка, выпила ещё пару глотков, вернула термос, закуталась в тряпки и закрыла глаза. Ей казалось, что она качается, словно в лодочке. Кто-то мурлыкнул, прыгнул к ней и потёрся мордочкой о её лицо. А затем сунул ей под нос место с наиболее ярким запахом.
— Фу-у! — Осень отвела тощий хвостик.
Кошка снова начала мурлыкать и тереться. Потом легла к груди и закогтила тоненькими лапками.
«Теперь всё будет хорошо, — думала Осень, почёсывая зверька
за ушком. — Я стану бомжом. Мы будем переходить из города в город. Подбирать недоеденные куски шавермы на вокзалах, клянчить деньги и…». У неё никогда не было ни бабушки, ни дедушки, и сейчас девочка вдруг почувствовала, как хорошо быть внучкой. «Рано или поздно обо мне все забудут. Алиса поплачет… но Алисе я напишу записку и подброшу её под дверь. Алиса хорошая».И Осень снова расплакалась. Сладкими, умиротворёнными пьяными слезами. Она чувствовала, как по телу растекается жар, и это было очень приятно. Ещё бы глаза не болели так сильно.
«А Виталик будет жалеть… Ему обязательно станет стыдно. Он поймёт, как плохо поступил… И будет приносить цветы… А с Камиллой они всё же красивая пара… Пусть будут счастливы. Пусть все будут счастливы. Без меня».
По щекам катились слёзы, и Осени казалось, что пещеру заполняет озеро. «Но я не умру, нет… мы будем странствовать с бомжом… И это будет хорошо».
— Как тебя зовут? — прошептала она хрипло, с трудом разлепляя губы.
— А как тебе хочется, так и называй.
Бомж сидел, ссутулясь. Его облепили кошки, одна из которых топталась на голове, словно задалась целью расчесать седые, спутанные волосы. «Это хорошо, — думала Осень в каком-то восторженном умилении. — Когда нет имени, это вот прям совсем хорошо… Такая свобода. Как хочешь, так и называй… Очень хорошо… Совсем как Эй…». И сердце вдруг задрожало и заплакало. Осень быстро-быстро заморгала. А потом вынула из кармана зеркальце:
— Ты даже не попрощался, — шепнула с упрёком, — мог хотя бы сказать, что уходишь. Я бы поняла. Мог бы, но не захотел. Это было жестоко, Эй.
Она всхлипнула и отбросила зеркальце в стену. Закрыла глаза и уткнулась в рулон шмотья, свёрнутый на манер подушки. Обхватила его руками. Мир качался. Вверх-вниз, вверх-вниз. И кошки куда-то исчезли. Даже та, которая когтила Осень.
— Не захотел, — согласился Эй, поднимая девочку на руки.
Она положила голову на его плечо, уткнулась в шею, слёзы всё продолжали катиться.
— Ну и дурак, — прошептала сипло.
— Да не то слово, — сухо согласился он.
В лицо ударил порыв холодного воздуха. Осень сморщилась и заплакала.
— Отпусти меня, — потребовала, хныча, — я хочу стать бомжом. И кошек.
— Зачем?
— Свобода… странствие… путешествие.
Голова была тяжёлой-тяжёлой. От Эйя пахло собакой, слабо-слабо, но всё равно пахло. И пивом. Он процедил насмешливо:
— Вши, дизентерия, воры и шлюхи. А ещё крысы.
— Всё лучше, чем люди…
— Нет. Не лучше. И зима. Обмороженные ноги и руки, с которых потом мясо отваливается гнилыми кусками. И, если повезёт, тебя продадут в рабство. Будешь потом или батрачить где-нибудь в Азии, или удовлетворять мужиков сексуально. Весь аул по кругу. Или то и другое. Зависит от того, кому тебя продадут.
— У нас нет рабов…
— Думаешь? — Эй зло рассмеялся. — Напрасно.
Вспыхнули фары. Осень зажмурилась. Рядом зафырчал, останавливаясь, автомобиль, Эй забросил девочку на заднее сиденье, сел рядом и назвал адрес. Набрал номер: