Пешки в чужой игре. Тайная история украинского национализма

«Все это не имеет значения, и вы для меня являетесь г-ном министром», — резюмировал ШЕПТИЦКИЙ и далее безостановочно, с большой экспрессией продолжал: «Я вам сказал, что за весь период существования Советской власти я впервые вижу у себя ее представителя. Очень сожалею об этом. Отсутствие личной связи с представителями Советской власти мешало тому взаимному пониманию, которое необходимо как для государственной власти, так и для церкви, существующей на ее территории. Быть может по этой причине Советская власть и сомневается в моем благожелательном к ней отношении».

Из этих последних слов я понял, что ШЕПТИЦКИЙ отвечал мне на мой упрек о славословиях униатов немецким оккупантам, который я сделал в беседе с архиепископом СЛЕПЫМ.

ШЕПТИЦКИЙ продолжал: «И все же этому я не удивляюсь. Вы должны были отдавать себе отчет в том, как я мог относиться к Советской власти до войны. Различные инсинуации до прихода Советов в Западную Украину — о преследованиях религии, об истреблении духовенства, о закрытии церквей, — распространяемые в газетах, рассказываемые очевидцами, людьми иногда серьезными и уважаемыми мною, — все это не могло не отражаться и на мне лично. Наконец, такие же сообщения о положении церкви в Советах продолжали поступать ко мне и после того, как Советы пришли в Западную Украину, но на этот раз от людей, прибывавших из большой Украины. Они говорили, что там церкви закрыты, епископов не существует, духовенство выслано или разбежалось… Как мы могли относиться к Советской власти? Мы ожидали такого горя и для себя, но Бог избавил нас от него, правда, ценой больших страданий, которые народ перенес при немцах. Но благодаря этим страданиям Советская власть переменила свое отношение к церкви, чему я очень рад и за что признателен Советской власти…»

ШЕПТИЦКИЙ на этом сделал паузу, воспользовавшись которой, я счел необходимым объяснить ему, что Советская власть, раз определив свое отношение к религиозным организациям декретом об отделении церкви от государства и признав, что религия является частным делом граждан, за все время своего существования не меняла и не меняет своего принципиального отношения к церкви. Иное дело, что некоторые церковники раньше, другие позже, третьи только с началом или в условиях войны прекратили противосоветское политиканство, с которым Советская власть вела и будет вести борьбу, и стали на религиозно-патриотический путь. Поэтому всем таким религиозным организациям предоставлена полная свобода удовлетворения своих религиозных потребностей в той мере, в какой предусматривает это Советская Конституция… Я привел митрополиту ШЕПТИЦКОМУ историю борьбы реакционно-монархических элементов во главе с патриархом Тихоном против Советской власти в начале революции и в период изъятия церковных ценностей в пользу голодающих. Рассказал также историю борьбы и разгрома автокефальной церкви на Украине, возглавлявшейся митрополитом Василием ЛИПКОВСКИМ в период 1921–1929 гг., которая, по существу, являлась политической контрреволюционной петлюровской организацией и сама признала это на своем соборе в 1929 году в г. Киеве. «Я понимаю все это, — продолжал ШЕПТИЦКИЙ, — и оправдываю Советы в их борьбе с монархическим православием. Слышал также, что и автокефалисты-самосвяты политиканствовали. Все это достойно сожаления, ибо там, где церковь теряет вселенскость, — нет церкви. Наша церковь держится на идее вселенскости; исходя из этой идеи, я попытался было объединить православную церковь на Украине с греко-католической…»

Я ответил ШЕПТИЦКОМУ, что об этой его акции мне известно, но, по моему мнению, она безнадежно неосуществима… Объединение между православной церковью на большой Украине и греко-католической церковью Западной Украины под главенством Папы Римского не может быть осуществимо по той причине, что наш верующий народ воспитан на религиозно-патриотических традициях митрополита Петра МОГИЛЫ, который боролся с унией, как с изменой народу и православию. Верующие Западной Украины воспитывались на традициях митрополита Михаила РОГОЗЫ, продавшего православие католицизму и полякам. Поэтому какое бы то ни было объединение этих церквей возможно только как возвращение униатов в юрисдикцию православия, но отнюдь не наоборот.

Советская власть органически воссоединила украинский народ большой Украины и Западной Украины, но никакого объединения у нас, воспитанных на патриотических традициях Богдана ХМЕЛЬНИЦКОГО, с теми элементами, которые воспитаны в духе изменника Ивана МАЗЕПЫ, быть не может. Кстати сказать, в Западной Украине, как это я видел уже теперь, в оккупационных учреждениях везде стояли бюсты МАЗЕПЫ. (Такой бюст до сих пор стоит в кабинете уполномоченного по делам религиозных культов Львовского облисполкома.) Эпигоны Ивана МАЗЕПЫ, пытавшегося продать Украину шведам, в наше время стали ландскнехтами и агентурой немецких оккупантов и вместе с ними уничтожали украинский народ, пытаясь поработить его. Нас спас только союз с братским русским народом, с которым воссоединил Украину Богдан ХМЕЛЬНИЦКИЙ, а Советская власть сделала этот союз между украинцами и русскими идейно-органическим. Без этого братского союза, как это должно быть очевидным теперь для всех здравомыслящих людей, Украина была бы в рабстве у немецких оккупантов.

«О, для этих горьких слов вы имеете все основания», — ответил мне ШЕПТИЦКИЙ и далее с увлечением продолжал: «Я приветствую братский союз между украинцами и русскими, я люблю русский народ, люблю его литературу, знаю ее, знаю лучших представителей русской интеллигенции. Братский союз и единение между украинцами и русскими стало теперь силой, объединяющей всех славян в борьбе с немцами»…

Уже 7 сентября 1944 года в обращении к прихожанам митрополита Шептицкого говорилось: «Українська повстанча армія змушувала наших хлопців вступати в її ряди, і це було б оправданням молодих, що в УПА служили і священикі, які були їх капелянами. Таких одначе я не знаю, а радше знаю, що їх не було.

Може вільно би нам надіятися і чогось більшого. Комунізм своїм широким розмахом і тенденціями до всесвітньої організації може виробити бодай деяких людей, спосібних розуміти конечність замінити тісні основи Церкви, що обнимають оден нарід або одну державу, на всесвітові вселенські основи любови ближнього…»

В «совершенно секретном» оперативном донесении «О митрополите ШЕПТИЦКОМ и его ближайшем окружении» сотрудник госбезопасности указывал, что «с некоторых пор митрополит ШЕПТИЦКИЙ занял ярко выраженную просоветскую линию и пытался проводить ее в жизнь, что вызвало беспокойство и отрицательную реакцию среди его ближайшего окружения».

А один из представителей «ближайшего окружения», Костельник, писал: «Митрополит ШЕПТИЦКИЙ в отношении большевиков занял совершенно неожиданную позицию. Будучи по натуре человеком импульсивным и страстным, митрополит с экзальтацией, свойственной старческому возрасту, увлекся большевиками, увлекся настолько, что мы вынуждены принять меры к тому, чтобы сдержать его от излишне ярких проявлений своего чувства. Вы бы видели, как митрополит Андрей выступал перед собором духовенства, который у него до болезни собирался каждый четверг, — речь страстная, глаза от увлечения собственными словами блестят, ну настоящий большевик!

Конкретными просоветскими шагами митрополита были его речи на соборе духовенства, приветственное письмо товарищу СТАЛИНУ, которое должна была везти делегация в Москву, сбор средств на нужды раненых красноармейцев и обращение к бандеровцам.

Сдерживая митрополита от чрезмерных просоветских излияний, мы воспользовались его болезнью и поездку делегации в Москву оттягивали. В то же время обсуждаем вопрос, куда целесообразнее ехать — в Москву или Киев. Если решим ехать в Киев, то там будем просить аудиенции у Председателя Верховного Совета ГРЕЧУХИ.

Что касается сбора средств на нужды Красной Армии, у нас дело обстоит проще. Сбор средств на нужды раненых красноармейцев — это больше наша христианская обязанность, чем изъявление просоветских настроений. Поэтому всем церквам даны указания о сборе этих средств — и сборы проводятся.

Самым сложным для нас делом является вопрос с выступлением против бандеровцев… Бандеровщина, конечно, наше зло — трагедия нашей нации, но мы мало виноваты в том, что она появилась.

Оглядываясь назад, мы должны честно сознаться в том, что здесь, у себя в Западной Украине, мы издавна воспитывали наш народ в духе надежд на немцев, на то, что только немцы помогут нам стать на путь самостоятельного государственного существования. Больше того, мы не только воспитывали в таком духе наш народ в Западной Украине, но повлияли и на некоторые слои украинской интеллигенции на Восточной Украине…»

Воистину, лучше прозреть поздно, чем никогда. Но, увы, понятие «прозреть» не относится к таким чудовищным оборотням, как прославленный «оранжевым» кинематографом автор верноподданнических писем к Николаю Второму, Гитлеру и Сталину, «владыка Андрей»…