Пешком по Москве

У второго по значимости музыкального театра Москвы не очень примечательный фасад. Но тут уж ничего не поделаешь. Историческое здание, переделки невозможны. И вот при реконструкции в начале нынешнего столетия архитектор Сергей Романов решил театр украсить сзади. Античными элементами, ведь «классический балет есть замок красоты»… По Козицкому переулку над въездом в подземный гараж появился портик с фронтоном, а со двора колоннада в 30 колонн. Колонны постмодернистские, без капителей. Я, честно говоря, другой такой колоннады в Москве не знаю.

Немировича-Данченко всегда поминают вторым в творческом тандеме. Станиславский на слуху, он создатель системы, его именем называют фестивали и театры… Но Немирович-Данченко был не менее талантливым режиссером и театральным педагогом. Только не таким взрывным и громогласным. Станиславский – актер, ставший постановщиком, а Немирович-Данченко – драматург, перешедший в режиссуру. Возможно, поэтому он тонко чувствовал драматические нюансы пьес. Островского ставил от языка, Горького – через социальный протест, Чехова понимал как мастера настроения… Чехова в МХТ привел именно Немирович-Данченко, Станиславский сперва Чехова совсем не понимал. Да и сам писатель после провала первой постановки «Чайки» боялся снова выходить на публику. Сегодня Чехов – самый репертуарный русский драматург, не заслуга ли в этом и Немировича-Данченко?

При реконструкции Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко по современной моде двор превратили в крытый стеклянной крышей атриум. Это самое эффектное внутреннее пространство театра, ведь ширина получившейся площади больше 30 метров.

В тридцатые годы Немирович-Данченко попал в Новосибирске на спектакль о французской революции «Пламя Парижа». Сидевший рядом старик с такой же окладистой бородой, но может быть попроще одетый, толканул в бок режиссера: «Когда петь начнут?» «Это балет, – объяснил Немирович-Данченко, – здесь не поют, а танцуют». В это время на сцене кордебалет затянул революционную «Карманьолу». Сосед повернулся: «Вижу, дед, ты тоже первый раз в театре!»

Так сложилось, что о Станиславском знают все. Даже театров его имени в Москве два. А о Федоре Корше помнят только историки театра. Но ведь именно он первый поставил Чехова, познакомил московскую публику с Генриком Ибсеном и Эдмоном Ростаном. От Музыкального театра мы свернем в Петровский переулок, чтобы осмотреть здание в русском стиле, которое построил для тетра Корша в 1885 году архитектор Михаил Чичагов (Петровский пер., 3). На фасаде все узнаваемые элементы модного на тот момент стиля: богатый рисунок крыш с кокошниками, решетками, разнообразные наличники на окнах, арки с гирьками. Строили театр на деньги мецената Алексея Бахрушина и в рекордные сроки – за четыре месяца.

Открывалось новое здание постановкой отрывков из «Горя от ума», «Ревизора» и «Доходного места». Основной репертуар у Корша составляли водевили и музыкальные комедии с любовной интригой. В Москве подобные спектакли быстро стали называть «коршевскими пьесами». Это давало основную кассу, но благодаря легким пьесам в театре могли ставить и серьезные современные вещи. Корш понимал законы шоу: в первую очередь зрителя надо развлекать. Он не жалел денег на костюмы, декорации, спецэффекты. Его театр первый был электрифицирован. В одной из пьес декорация представляла вагон курортного поезда в Кисловодск. Под вагоном вращались колеса, за окнами проходила движущаяся панорама. При подходе к станции панорама замедляла движение, в окна вплывали станционные постройки и перроны с пассажирами и усатыми жандармами. Кроме того, в театре Корша в сезон играли по новой пьесе в неделю. Действительно, за первые 10 лет существования театра было поставлено 500 пьес. Это называлось «пятничные премьеры». Хотя пьесы были сырые, на каждую отводилось три-четыре репетиции, однако публике такая мобильность нравилась. Гиляровский подшучивал, что когда антрепренеру как-то пожаловался священник ближайшей церкви, что в храм мало ходят, Корш ответил: «Репертуарчик старенький у вас!».

Петровский пер., 3

Вечером после спектакля актерам раздавали новые роли. Уже в субботу назначалась считка. Пара репетиций с тетрадками в руках, в четверг – генеральная, в пятницу – снова премьера! Декорации, костюмы, освещение – отменные. Актеры – любимцы публики. А что роли не до конца знают, на это есть высочайшего мастерства суфлеры. Неудачные постановки сразу снимались с репертуара, зато имевшие успех шли годами. По просьбе Корша Чехов запоем за 10 дней написал первую свою пьесу «Иванов». Спектакль приготовили привычным способом за четыре репетиции. Автор был недоволен артистами, их трактовкой ролей, на ходу выбрасывал сцены, которые давали актерам возможность «выкидывать коленца». «Корш – купец, и ему нужен не успех артистов и пьесы, а полный сбор», – подытожил Чехов. При этом пьеса прошла хорошо, автора вызывали. Но Чехов все равно ее переписал: «Если и теперь не поймут моего „Иванова”, то брошу его в печь и напишу повесть „Довольно!”».

В репертуаре театра Корша были и переводные современные пьесы. Говорят, Корш посылал стенографистов на модные премьеры в Европе, и уже через пару недель ставил тот же спектакль в Москве, не извещая автора. А еще Корш ввел утренники. Это были спектакли основного репертуара с теми же актерами, но утром и по дешевым билетам. Студенты и мало зарабатывающая интеллигенция могли благодаря утренникам увидеть ведущих артистов на сцене. Сегодня в здании Корша работает Театр наций. Но, к сожалению, традиция утренников не поддерживается, я думаю, москвичи с удовольствием бы сходили на спектакль с участием Евгения Миронова и Чулпан Хаматовой утром за полцены…

По Козицкому переулку мы выйдем на Тверскую и перейдем на другую сторону, ведь следующий театр на нашем маршруте – Учебный театр ГИТИС. Он занимает театральный подвал дома Нирнзее (Большой Гнездниковский пер., 10). Архитектор и домовладелец Эрнст-Рихард Нирнзее задумал построить самый высокий дом в Москве – первое девятиэтажное здание в городе. Журналисты немедленно окрестили громаду «тучерезом». Это был дом холостяков: по сторонам бесконечного коридора (потом дети катались там на велосипедах) расположены небольшие квартиры-студии – малюсенькая прихожая, большая жилая комната и ванная комната. Кухонь не было. В здании на последнем этаже был ресторан, а на каждом этаже дежурил половой, готовый принести обед в квартиру. Так как общая площадь студии была около 50 квадратных метров, то со временем жильцы начали делать из одной комнаты две, а в ванной выгораживать закуток для плиты.

Большой Гнездниковский пер., 10

Дом был построен в 1912 году, в это время ни один значимый проект не обходился без культурной составляющей. На крыше здания открыли кафе. С сорокаметровой высоты открывался лучший вид на центр Москвы. А затем еще и построили наверху съемочный павильон товарищества «В. Венгеров и В. Гардин». В подвале же оборудовали небольшой театрик, где все как положено, только маленькое. Сцена – небольшая, рампа – невысокая, есть даже ложи, но с потолком чуть выше человеческого роста. Это помещение занимали театр-кабаре Никиты Балиева «Летучая мышь», Театр сатиры, театр «Ромэн», а сегодня в нем играют студенты ГИТИСа.

После «Иванова» прошло почти 10 лет. Чехов решил вернуться к драматургии. Он собрал в своих апартаментах в меблированных комнатах «Мадрид» (Леонтьевский пер., 21/1, стр. 1) московских деятелей театра и прочел совершенно новую пьесу – «Чайка». Сегодня «Чайка» идет как минимум в пяти московских театрах, а в конце XIX века новая драматургия Чехова казалась невыразительной. Нет броских концовок, нет главного героя, бытовые подробности и случайные реплики размывают сюжет. И после чтения «Чайки» Корш объявил, что невозможно вывести на сцену персонажей, не имеющих ярко выраженного лица, и пьесу он не возьмет. Поверил в «Чайку» Немирович-Данченко.

Тверской бул., 22

Из Леонтьевского переулка через Большой Гнездниковский мы выйдем к Тверскому бульвару. Бульвар длиной почти километр, и на нем стоит несколько театральных зданий. Художественный театр, созданный Станиславским и Немировичем-Данченко и осененный чеховской чайкой, так разросся в XX веке, что не помещался в двух своих старых зданиях, и архитекторы Кубасов, Моргулис и Уляшов возвели в 1973 году огромное новое здание с залом на 1345 кресел (Тверской бул., 22). Инициатором строительства была министр культуры Екатерина Фурцева. Это ее последнее московское начинание, здесь с министром и прощались. Артисты Фурцеву уважали. Она, как и положено было коммунисту и министру культуры, искала антисоветчину даже в произведениях Пушкина, Достоевского и Островского. При этом была умна, тонка и иной раз ее можно было переубедить. Фурцева, пожалуй, первый министр культуры, за которого не было стыдно. Одевалась у лучших портных, дружила с яркими людьми, искренне радела за порученную ей отрасль.

Деятельный министр культуры всемерно поддерживала МХАТ. Главреж Олег Ефремов был в числе ее любимчиков, его поощряли в поисках и прощали в прегрешениях. А вот Высоцкого Фурцева всячески закрывала: запрет на грамзаписи, книги, даже было негласное указание не давать ему положительных ролей в кино.

Кто-то из авторов сравнил культурную жизнь 1970-х с русской народной игрой. Одна команда поет: «А мы просо сеяли-сеяли». Другая отвечает: «А мы просо вытопчем-вытопчем». Спектакли запрещали, но театральные здания строили. Особое положение мхатовцев, театра номер один, в артистических кругах их называли «театральные слоны», плюс любовь Фурцевой к Ефремову породили самый богатый фасад 1970-х. В Москве все возводили из бетона, а на новом здании МХАТа использованы светлый травертин, армянский шоколадный туф, большемерный кирпич, черный метал «под бронзу».