Пешком по Москве
Шрифт:
Хлебный пер., 20/3, стр. 1
Пересечение Малого Ржевского и Хлебного переулков, по моему мнению, – самый красивый перекресток Москвы. Здесь с трех сторон три особняка, построенные в начале XX века в совершенно разных стилях: один стилизован под английскую готику, следующий смешивает средневековые элементы с асимметрией и гибкими линями модерна, а дальше – тончайшая лепнина на античные темы. Четвертый участок занят концертным залом, сооруженным в середине прошлого века. Для сибирского золотопромышленника Ивана Некрасова архитектор Роман Клейн построил в 1906 году особняк (Хлебный пер., 20/3, стр. 1). Мы знаем классический Пушкинский музей работы Клейна, готику ЦУМа, а здесь обращение к английскому викторианскому стилю. Дом напоминает небольшой замок с готическими деталями. Два больших плоских фасада, увенчанных щипцами, сходятся на углу к полукруглому многогранному эркеру, который состоит из окон выходящих сюда малых гостиных. Между окнами витые колонны. Верхний карниз эркера оформлен орнаментом в готическом стиле.
Рядом – дом архитектора Сергея Соловьева 1902 года постройки (Малый Ржевский пер., 6).
Малый
Дом Льва Кекушева. Глазовский пер., 8
Собственный дом архитектора – это всегда манифест. Архитектор должен быть на острие современных тенденций. Может быть, поэтому Шехтель последовательно построил в Москве три дома для себя. Меняется мода, меняется сам автор – он хочет нового.
Когда Кекушев построил себе первый дом в 1899 году, то дом оказался настолько оригинален, что немедленно нашелся покупатель. Кекушев продал его предпринимателю Отто Листу и начал возводить для себя второй дом – на Остоженке… Вот и архитектор Соловьев выстраивает оригинальную композицию из элементов модерна и средневекового зодчества. Архитекторы – не самые богатые домовладельцы. Поэтому там, где мог бы быть гранит, Соловьев делает бетонные колонны, но с «каменной» фактурой. Зато много художественных деталей. У входа лев – царь зверей, символ силы, власти и победы – работы скульптора Андреева. Щель почтового ящика охраняет летучая мышь. На колоннах сидят филины. Самое большое окно на фасаде – окно бывшего кабинета архитектора на первом этаже, где он работал над чертежами. Над этим окном расположены четыре майоликовых полукруга – музы четырех искусств: ваяния, живописи, архитектуры и музыки. Еще выше – лепная Афина Паллада в крылатом шлеме и майоликовое панно «Сумерки».
Все керамические работы – и панно, и декоративные муравленые изразцы под окном гостиной второго этажа – выполнены на Абрамцевском заводе по эскизам Зинаиды Якунчиковой. На Абрамцевском заводе делали и облицовочный кирпич «кабанчик».
Название плитки «кабанчик» возникло из-за ее внешнего вида. Кирпичик с двух сторон был покрыт глазурью. На торцах заготовки имелись два круглых сквозных отверстия, напоминающие свиной пятачок. При ударе каменщика молотком заготовка раскалывалась на две отдельные глазурованные плитки с шероховатой задней частью, которая хорошо схватывалась с раствором при укладке. Если бы не одинаковая отделка «кабанчиком» на соседних домах, ни за что не скажешь, что готический особняк работы Клейна и дом Соловьева – современники.
Третий особняк построил для предпринимателя Михаила Тарасова в 1909 году архитектор Михаил Гейслер (Хлебный пер., 21, стр. 1). В столицу три брата Тарасовы приехали из Армавира, как в Москве говорили, «в вагоне третьего класса в овчинных шубах с мешком сухарей». А через пару лет стали купцами первой гильдии. Тарасовы владели фирмой «Товарищество „Мануфактура братьев Тарасовых”», Северо-Кавказским банком и строили железную дорогу Армавир – Туапсе. Особняк Михаила Тарасова выполнен в неоклассическом стиле. Никаких оригинальных архитектурных решений на фасадах нет. Главное украшение дома – виртуозная лепнина. Фантазия и изысканность рисунка напоминают гротески Рафаэля. Можно долго разглядывать эти вазоны, маскароны, лепные фризы, головы фавнов и баранов. Это редкий вариант особняка на две семьи. Такое случалось, когда женившемуся сыну выделяли часть дома. Так поступил отец Константина Алексеева (Станиславского). Но здесь сразу спроектированы две квартиры. С Малого Ржевского располагался вход в хозяйскую часть из 12 комнат, находившихся на первом и подвальном этажах. А с Хлебного переулка – вход в квартиру на втором этаже, которая сдавалась внаем. Арендатором был потомственный почетный гражданин Александр Бер.
Хлебный пер., 21, стр. 1
Дальше на нашем маршруте бывшая 110-я школа (Ножовый пер., 2). Она несколько раз меняла названия, побывала даже недолго имени Че Гевары, но именно из 110-й уходили на фронт вчерашние школьники, и я буду называть ее так. Во дворе этой школы я застал самый пронзительный монумент памяти погибших в Великой Отечественной войне. Бронзовые солдатики стояли просто на земле, как бы забытые ушедшими на войну мальчишками… Я учился недалеко от Никитских Ворот и видел этот памятник еще детскими глазами. Он производил сильнейшее впечатление. Солдаты были меньше тебя! Как в фильме «Застава Ильича»: герой картины просит совета у отца, а тот спрашивает: «Тебе сколько лет?». «23». «А мне – 21». Так и у этой школы – ты понимал, что уже старше погибших…
alexkich Shutterstock.com
Попав к школе через какое-то время, памятник не узнал, почему-то он оказался на стене. Стал выяснять, в чем дело, сходил на выставку скульптора Митлянского. Оказалось, что Даниэль Митлянский сам – выпускник этой школы, прошедший войну. А больше ста его соучеников с фронта не вернулись. В 1967 году он поставил этот необычный памятник. Пробивали его со скандалом: чиновники считали, что монумент умаляет образ советского воина. Затем начались хулиганства – портили статуи, ломали штыки… в 1993 году памятник победили окончательно: его превратили в мемориальную доску, солдатиков сделали еще меньше и закрепили на стене. Но я помню первый вариант. Для меня он ярчайшее доказательство того, что не обязательно возносится на 100 метров и изводить всю бронзу, чтобы попасть прямо в сердце.
Мы вышли на Большую Никитскую, где, как и на Поварской, много посольств. Владение по адресу Большая Никитская ул., 43а, стр. 1 в конце XIX века принадлежало знаменитому Савве Морозову, директору-распорядителю крупнейшей ткацкой фабрики, председателю комитета Макарьевской ярмарки. Места для честолюбивого Морозова на Никитской стало мало, да и семья росла, и он купил участок на Спиридоновке, где построил огромный дворец в готическом стиле. А бывший морозовский дом в начале XX века архитектор Валериан Зеленин перестроил для предпринимателя Валентина Балина. Многие московские купцы тянулись за дворянством. Доходами они чаще всего превосходили своих именитых соседей, но им хотелось, чтобы их еще и считали ровней. Как говорил один купец про знакомого князя: «Что мне с того, что он меня приглашает, пусть он ко мне сам приедет, увидит, как я смогу его принять»… Дома ставили с анфиладами парадных комнат, по моде того времени каждый зал должен был быть оформлен в своем стиле: готический, романский, классический, рококо… Балины владели прядильной и ткацкой фабриками, механическим, лесопильным и кирпичным заводами, мельницами, хуторами во Владимирской губернии. Для себя возвели роскошный дом в центре Москвы на аристократической Никитской. Но и для рабочих возле их фабрики в Юже были построены, помимо добротных домов с баней и прачечной: больница, две церкви, родильный приют, санаторий, два училища, читальня, библиотека, богадельня и народный дом с театром.
После национализации в доме Балиных разместили миссию известного норвежского исследователя Фритьофа Нансена. Нансен в это время занимался от Лиги Наций возвращением на родину лиц, перемещенных в ходе Первой мировой войны. Именно он предложил для беженцев так называемые «нансеновские паспорта». Также он организовывал помощь голодающему Поволжью.
Большая Никитская ул., 43а, стр. 1
В центре Москвы много памятников. Как-то, когда еще пользовались бумажными картами, я взял циркуль и прочертил круг радиусом метров четыреста с центром на площади Никитских Ворот. Внутри круга я насчитал дюжину памятников. В 1957 году в небольшом скверике недалеко от квартиры Алексея Толстого скульптор Георгий Мотовилов поставил памятник этому писателю. Толстой сидит в характерной вальяжной позе, запечатленной на множестве портретов, он в хорошем костюме, волосы зачесаны назад – такую прическу Толстой носил всю жизнь. С памятником произошел следующий курьез. Когда Мотовилов планировал монумент, колокольня соседней Вознесенской церкви была снесена, в самом храме был научный институт с входом сбоку. Но «возвращается ветер на круги своя», церковь вновь открыли, колокольню восстановили. И получилось, что сибарит, «глазастый чувственник» Алексей Толстой сидит, развалившись, прямо напротив входа в храм, словно все никак не решится встать и зайти…
Большая Никитская ул., 36, стр. 1
Особняк Степана Рябушинского построенный в 1902 году архитектором Шехтелем, – самое, пожалуй, известное произведение стиля модерн в Москве (Малая Никитская ул., 6/2, стр. 5). Большинство домов в стиле модерн – традиционные двух-трех-пятиэтажные коробки, декорированные снаружи в соответствии с новой модой. Здесь не так. Здание само развивается изнутри по спирали, в стилистике модерна, и наружные стены – вынужденная дань традиции, погоде… Шехтель создал живой дом-цветок. Здесь нет четкого деления на этажи и фасады. Каждая плоскость, балкон, окно, как лепесток цветка, индивидуальны. Участок омывает решетка-волна. Ограждения балконов – сети, брошенные в пучину. В окнах гибкие рамы, напоминающие плодовые деревья. А под карнизом тянется мозаичный фриз. Эти орхидеи собственноручно нарисованы архитектором. Модерн любил цветы ассиметричные и с гибкими стеблями: орхидеи, лилии, кубышки…
Малая Никитская ул., 6/2, стр. 5
Если любимая линия модерна – спираль, то зримое воплощение спирали – волна. Волна окружает дом, затем, когда мы входим, мелкой пеной разбивается в рисунке паркета, предстает прозрачным мелководьем в мозаике прихожей. Оставляет нам дверные ручки – морских коньков. Но это все подготовка к главному – девятому валу. В центре дома вздымается двухэтажная каменная волна-лестница. Каменная пена поддерживает светильник в виде медузы. Помещения завиваются вокруг лестницы-волны, как лепестки. Все элементы этого дома нарисованы в мастерской Шехтеля. Конечно, утеряна мебель, камин, но это как облетевшие осенью листья. Остался стержень и самые выразительные детали – окна, двери, витражи.
Хозяин дома Степан Рябушинский не только владел семейным бизнесом, издавал газету «Утро России» и организовал автомобильное производство в Москве, но и был специалистом по старинному иконному письму. Собирал иконы, завел реставрационную мастерскую, где старые доски «расчищали», организовывал выставки. Только в Третьяковке более 50 уникальных работ из его коллекции. Рябушинский был причастен к открытию в начале XX века прекрасного мира древней русской иконы.
После революции хозяин особняка спешно эмигрировал в Италию. И в господском доме произошла рокировка: Рябушинский уехал в Италию, а писатель Максим Горький приехал из Сорренто и вселился в дом на Никитской. Сегодня в особняке Рябушинского музей Горького, и каждый может осмотреть этот шедевр модерна. А на задворках империи Горького, как когда-то шутили в Москве, поселили Алексея Толстого. На заднем дворе Рябушинского находился гараж, служебные помещения, жила прислуга. На втором этаже служебного флигеля и была устроена квартира писателя Толстого. Сегодня здесь музей, и сюда стоит прийти не только любителям литературы. Писатель собрал неплохую коллекцию мебели XVIII–XIX веков и украсил стены отменной живописью. Есть картины и XVII века.