Песнь дружбы
Шрифт:
Антон беспощадно напустился на него.
— Мы не такие подлецы, Герман! — ревел он. — На фронте мы погибли бы вместе, если бы пришлось, — почему же нам вместе немного не поголодать? Стыдно тебе, Герман!
Это были нужные слова: они попали в цель. Не еда и не питье самое главное. Антон прав. Герман обидел друзей, он слишком мало ценил их. Да, ему стало немного стыдно.
— Поэтому я спрашиваю тебя еще раз, — крикнул Антон. — Если мы захотим остаться, тогда ты тоже нас вышвырнешь? Да или нет, и больше ни слова, слышишь?
— Разумеется, нет!
— Отлично! В
Бабетта успокоилась. Похоже было на то, что затевается ссора, этот плотник — малый горячий. Но теперь все опять в порядке. Герман плохо повел дело, — где ему тягаться с Антоном.
А Герману действительно было немного совестно. Да, получилось так, словно он и впрямь хотел обидеть товарищей.
Карл-кузнец нащупал его руку и спросил:
— Ну скажи сам, Герман, куда бы я девался с моими больными глазами?
— Ты, разумеется, мог бы остаться здесь, Карл.
— А я? — нерешительно проговорил Рыжий. — Я тоже один на белом свете и не знаю, где мне голову приклонить!
— Ты ведь опытный каменщик! Теперь, после войны, так много строят!
Рыжий почесал свою огненную бороду.
— Да, это-то верно! Но не все обстоит так, как надо!
Больше Рыжий не сказал ничего. Ведь здесь он чувствует себя как дома и в полной безопасности; неужели Герман не понимает этого?
Антон расстегнул жилетку. В подкладке был карман, в нем звенели деньги.
— Возьми, Генсхен! — Антон великолепным жестом бросил деньги на стол. — Принеси пива! У тебя ноги помоложе, чем у Бабетты! Я угощаю! — Он крепко хлопнул Германа по плечу и рассмеялся. — Я покричал немножко, но это не со зла. Ты уж не обижайся, Герман!
12
На следующий день они работали в сарае. Они вычистили загородки, где стояли раньше Краснушка и теленок, и начали устраивать себе жилье на зиму. Больше откладывать было нельзя: ночи стояли уже довольно холодные, с востока дул пронизывающий ветер. Антон сколачивал из нетесаных досок нары.
После обеда Генсхен попросил у Бабетты горячей воды. Он смыл с себя всю грязь и побрился. Прихорашивался он долго и обстоятельно, как кошка, и когда наконец окончил, его было просто не узнать. Это был красивый парень со светлыми блестящими волосами, с лукавыми серо-голубыми глазами, стройный и ловкий. Он хотел наведаться в Хельзее — не найдется ли для него какого-нибудь заработка. Он парикмахер, кельнер, повар; ведь такие профессии нужны везде! Взяв свою бамбуковую тросточку, он стал весело спускаться с горы.
— Красивый малый! — сказала Бабетта. — Просто принц, да и только.
— Да, парень хорош! — согласился с нею Герман. Все они гордились его красотой.
В первом же трактире Генсхен остановился выпить рюмочку. Он спросил, какой парикмахер самый лучший в городе. Нюслейн, разумеется, только Нюслейн, на рыночной площади, рядом со Шпангенбергом, ошибиться нельзя.
Генсхен был в задорном настроении, он так и излучал жизнерадостность
и веселье. Он молод и здоров, денег у него, правда, нет, но он ощущает в себе такой избыток сил, что их с лихвой хватило бы на покорение всего этого города.Парикмахер Нюслейн несколько напоминал внешним видом чудаковатого ученого. У него была жидкая седенькая бородка, на узком остром носу слегка косо сидело золотое пенсне.
— Я— парикмахер! — представился Генсхен с изящным поклоном. — Я говорю также на иностранных языках: Parlez-vous francais, englich spoken, se habla espanol! Ведь у вас здесь, в Хельзее, бывают летом приезжие?
Нюслейн в изумлении отступил на шаг назад. Ничего подобного с ним еще не случалось. Вот так молодой человек! Он брызжет весельем, да и красотой этот парень тоже может похвастаться! Он привлечет всех дам города, конкуренты могут прикрыть лавочку!
— Подойдите поближе, молодой человек! — вежливо сказал Нюслейн.
В данный момент в городе работы не так много, летом дело шло лучше, но он все же решил открыть специальный дамский зал, пока лишь на пробу! Он хочет сначала посмотреть, как пойдет дело.
— Если вы дамский мастер, молодой человек, то у меня для вас найдется работа.
Дамский мастер? Да ведь это, сказал Генсхен, его специальность! Он получил в Сан-Франциско приз за дамские прически!
— В Сан-Франциско? Значит, вы бывали в Сан-Франциско?
— Да, я везде побывал — в Бомбее, в Иокогаме. Я работал парикмахером на пароходе.
Это было не совсем так: Генсхен плавал на грузовом пароходе в качестве повара и заодно стриг матросов.
Нюслейн гладил свою реденькую седую бородку и благосклонно смотрел на Ганса.
— Занятный молодой человек! — воскликнул он. — Надеюсь, однако, что все это не пустое хвастовство!
Нюслейн сверкнул стеклами пенсне и ударил себя в грудь.
— Таков уж я — люблю сразу узнать все до конца и заглянуть человеку в самое нутро! — сказал он и хлопнул в ладоши. — Долли! Долли!
Молоденькая девушка просунула голову в дверь.
— Да, папа!
Долли была маленького роста и склонна к полноте; волосы, обрамлявшие ее лицо, похожи были на сноп спелой ржи, колеблемой ветром.
— Этот господин — дамский парикмахер, премированный в Сан-Франциско. Я хочу посмотреть, не преувеличивает ли он. Он тебя причешет, Долли, садись! Вы здесь найдете все, что вам понадобится, сударь!
Нюслейн с достоинством поклонился и вышел из салона.
Долли со смехом бросилась в кресло.
— Таков уж папа, видите ли: придет ему что-нибудь в голову, и все должны плясать под его дудку!
Она оживленно болтала, ее отражение в зеркале кокетничало с Гансом. Вдруг она вспомнила, что уже видела его однажды. Вместе с Германом Фасбиндером! Ведь правильно? Да, Германа она знает очень хорошо.
— Я, к сожалению, не очень-то слежу за своими волосами, мне прямо неловко!
Ганс с видом знатока пропустил сквозь пальцы прядь ее волос.
— У вас изумительные волосы, милая барышня, — сказал он с льстивым поклоном. — Они только слишком отросли. Если вы соблаговолите довериться мне…