Песнь об Ахилле

Но оно не упало. Его черный наконечник пробил грудь лучника, чьи онемевшие пальцы отпустили тетиву. Он рухнул на песок и более не поднялся.

С кораблей позади нас раздались победные кличи и звуки рога. Новость летела по рядам кораблей греков, во все концы — первая кровь за нами, пролита богоравным царевичем Фтии.

Лицо Ахилла было бесстрастным, почти мирным. Он не выглядел человеком, сотворившим чудо. На берегу троянцы потрясали оружием и что-то гортанно кричали. Несколько из них встали на колени подле упавшего. Позади меня Феникс шепнул что-то Автомедону, который метнулся прочь. Через несколько мгновений он появился с охапкой копий. Ахилл, не глядя, взял одно, воздел его и метнул. Теперь я видел и грациозный изгиб его руки, и то, как он поднял подбородок. Он не замирал, подобно другим, чтобы прицелиться или посмотреть, куда попало его копье. Он точно знал, куда оно летело. На берегу упал еще один.

Теперь мы были близко, и с обеих сторон полетели стрелы. Одни ушли в воду, другие вонзились в мачты и борта. Несколько человек вскрикнуло на наших кораблях, несколько человек на берегу упало. Ахилл спокойно взял поданный Автомедоном щит. — Стань позади меня, — сказал он. Я так и сделал. Прилетевшую стрелу он отбил щитом и взял еще одно копье.

Солдаты обезумели — их стрелы и копья летели теперь слишком далеко и шлепались в воду. Чуть подальше в линии судов Протесилай, царевич Филаки, хохоча, спрыгнул с носа корабля и поплыл к берегу. Может, он был пьян, а может, кровь его воспламенила жажда славы. А может, он хотел превзойти царевича Фтии. Копье, пущенное рукою самого Гектора, пронзило его, и вода вокруг его тела окрасилась кровью. Он был первым погибшим среди греков.

Наши люди соскользнули по веревкам и, прикрываясь от стрел щитами, бросились к берегу. Троянцы были стойки и мужественны, но на берегу не было природных укрытий и мы превосходили их числом. По команде Гектора они подняли своих павших товарищей и отступили с побережья. Свое дело они сделали — показали, что победить их будет нелегко.

Глава 20

Мы достигли берега и вытащили первый из кораблей на песок. Прежде войска были посланы лазутчики, чтобы избежать возможной засады троянцев, у кораблей была выставлена стража. Несмотря на жару, никто не снимал доспехов.

Хотя корабли еще толпились в бухте позади нас, многие из них вытаскивали на берег, чтобы отметить места для лагеря каждого из царей. Отведенный фтиянам участок находился на дальнем конце побережья, в стороне от будущей рыночной площади, далеко от Трои и от остальных царей. Я бросил быстрый взгляд на Одиссея — именно он назначал места. Лицо его было так же спокойно и непроницаемо, как всегда.

— И как далеко нам идти? — спросил Ахилл. Поставив ладонь козырьком, он вглядывался в северный край побережья. Песчаный берег, казалось, тянулся бесконечно.

— Пока песок не кончится, — отвечал Одиссей.

Ахилл подал знак нашим кораблям, и капитаны мирмидонян принялись отводить их от остального флота, чтобы проследовать к месту лагеря. Солнце палило — казалось, тут оно ярче, но, может быть, это впечатление усиливалось белизной песка. Мы шли, пока не добрались до поросшей травой возвышенности, отходящей от песчаной полосы берега. Она имела форму серпа, окаймляя место нашего будущего лагеря с трех сторон. На самом верху ее рос лес, простирающийся на восток до поблескивающей поодаль реки. С юга на горизонте виднелась Троя. Если выбор принадлежал Одиссею, нам следовало поблагодарить его — место было наилучшим, тихим, зеленым и тенистым.

Мы оставили мирмидонян под началом Феникса и пошли обратно, к главному лагерю. Везде кипела работа и делалось одно и то же — вытаскивали на берег корабли, ставили шатры и навесы, выгружали припасы. Лихорадочно, с целеустремленностью одержимых — «наконец-то, прибыли».

Путь наш пролегал через лагерь знаменитого родича Ахилла, гиганта Аякса, царя острова Саламин. Мы лишь издали видели его в Авлиде и слышали рассказы о нем — что палуба треснула, когда он ступил на нее, что он нес на плечах быка целую милю. Мы увидели, как Аякс стаскивает громадные тюки со своего корабля. Мышцы его были словно огромные валуны.

— Сын Теламона, — приветствовал его Ахилл.

Гигант повернулся. Разглядел того самого меткого мальчишку, глаза его сузились, но требования вежливости взяло верх. — Пелид, — хрипло ответил он. Опустил свой тюк и протянул руку, заскорузлую, с мозолями размером с оливку. Я немного сочувствовал Аяксу — если бы не Ахилл, именно его титуловали бы «аристос ахайон».

Придя в главный лагерь, мы встали на холмике, отделяющем прибрежный песок от травы, и принялись рассматривать то, для чего сюда прибыли. Трою. От нас ее отделяла поросшая травой равнина, а с двух сторон города протекали широкие реки. Даже с такого расстояния каменные стены сияли в отраженных лучах солнца. Мы зачарованно смотрели, как блестел металл знаменитых Скейских ворот, чьи бронзовые петли, рассказывали, были в рост человека.

Позднее я увижу эти стены вблизи, увижу, как плотно пригнаны друг к другу их обтесанные камни — говорят, это работа самого бога Аполлона. И снова вопрошу себя — как вообще можно взять такой город? Стены слишком высоки для осадных башен, слишком мощны для катапульт, и никто бы не смог вскарабкаться по их божественно гладкой поверхности.

* * *

Когда солнце склонилось к западу, Агамемнон созвал первый военный совет. Огромный шатер уставлен был сидениями в несколько рядов, они образовали полукруг. Впереди сели Агамемнон и Менелай, сопровождаемые Одиссеем и Диомедом. Цари приходили и один за другим занимали места. Наученные чтить старшинство с самого детства, мелкие цари занимали менее почетные места, оставляя передние ряды для самых знатных. Ахилл без колебания занял место в первом ряду и указал мне сесть рядом с ним. Я сел, ожидая, что сейчас начнутся возражения и все потребуют, чтоб я удалился. Однако и Аякс пришел со своим сводным братом-бастардом Тевкром, и Идоменей привел своего оруженосца и колесничего. Очевидно, для лучших были сделаны послабления.

В отличие от тех советов, что проходили в Авлиде и на которых мы слышали только жалобы (преувеличенные, бессмысленные и бесконечные), этот совет был посвящен конкретным делам — обустройству отхожих мест, поставкам провизии, стратегии. Цари колебались между войной и дипломатией — не следует ли нам попытаться сперва договориться, как разумные люди? К удивлению, Менелай громче всех ратовал за переговоры. «Я и сам охотно отправлюсь говорить с ними, — сказал он. — Это мой долг».

— Что, мы проделали весь путь, чтобы ты уговаривал их сдаться? — пробурчал Диомед. — Я бы мог остаться дома.

— Мы не дикари, — упрямо возразил Менелай. — Возможно, они внемлют нашим доводам.

— Скорее, нет. Так к чему терять время?

— К тому, дражайший царь Аргоса, что если за переговорами и отлагательствами настанет черед войны, мы не будем выглядеть злодеями, — это сказал Одиссей. — Что означает — города Анатолии не будут чувствовать себя столь уж обязанными оказать помощь Трое.

— И вы тоже за этот план, Итака? — спросил Агамемнон.

Одиссей пожал плечами. — Есть множество способов начать войну. Я всегда думал, что вылазка, захват прилегающих земель — хорошее начало. Почти то же самое, что дипломатия, но с большей выгодой.

— Да! Вылазки! — бросил Нестор. — Прежде всего остального мы должны показать свою силу.

Агамемнон потер подбородок, переводя взгляд с одного царя на другого.

— Я думаю, Нестор и Одиссей правы. Сперва вылазки. Затем мы, возможно, пошлем послов. Начинаем завтра.

Ему не нужно было вдаваться в детали. Захват прилегающих земель — обычная тактика при осадах: вы не нападаете на город, но атакуете селения вокруг него, снабжающие город зерном и мясом. Тех, кто сопротивляется, убивают, остальные становятся рабами. Вся провизия теперь ваша, а жены и дочери становятся заложницами, обеспечивающими лояльность окрестных мелких правителей. Уцелевшие будут искать убежища в городе, что скоро сделает его многолюдным и привнесет хаос. Возрастут болезни. И в конце концов ворота города будут открыты — если не из гордости, то от отчаяния.