Песнь шаира или хроники Ахдада

Прижавшись друг к другу, мы плыли, сидя на этой доске отталкиваясь ногами, и волны и ветер помогали нам.

Ваш покорный слуга со спутниками провели в таком незавидном положении день и ночь. А на заре следующего дня, поднялся против нас ветер, и море забушевало, словно в плавании легендарного Нуха, между тем волнение и ветер усиливались, пока вода не выбросила нас на неизведанный остров. К тому времени, я и мои товарищи по несчастью, пребывали в состоянии близком к обморочному от переизбытка чувств, а также сильной бессонницы, утомления, холода, голода, страха и жажды.

По прошествии некоторого времени, обретя слабое подобие чувств, некоторые из нас, и ваш покорный слуга в числе этих некоторых, взялись исследовать остров. В скором времени, мы обнаружили множество растений. За неимением лучшего, полажась на Аллаха великого и милостивого, мы употребили их в пищу, чтобы задержать дух в теле и напитаться. Таким образом, была проведена еще ночь на краю острова, а когда настало утро и засияло светом и заблистало, мы поднялись и стали ходить по берегу направо и налево, пока один из нас не увидел вдали некую постройку.

Немного посовещавшись, мы решили двигаться в указанном направлении. Не стану утомлять высокое собрание тяготами пути, но по прошествии продолжительного времени, я со спутниками, подошли к постройке и увидели, что это не что иное, как городская стена. И путь наш оканчивался как раз у единственных (единственно видных нам) ворот этой самой стены.

Пока мы стояли там, совещаясь, что предпринять далее, ворота открылись, и из них показалась толпа совершенно голых людей. Вместо приветствия, аборигены схватили нас и отвели - как позже выяснилось - к своему правителю.

11.

Продолжение рассказа пятого узника

Как я уже говорил, юноша протяну руку к подолу, он поднял его; и отец увидел, что нижняя половина его каменная, а от пупка до волос на голове он - человек.

И увидев юношу в таком состоянии, отец мой опечалился великой печалью, и огорчился, и завздыхал и воскликнул:

– О юноша, ты прибавил заботы к моей заботе! Я хотел узнать о городе и о дороге, а теперь приходится спрашивать о тебе. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поспеши, о юноша, рассказать свою историю!

– Отдай мне твой слух и взор, - отвечал юноша.

И отец воскликнул:

– Мой слух и взор здесь!

И тогда юноша сказал:

– Поистине, со мной произошло удивительное дело, и будь оно даже написано иглами в уголках глаз, оно послужило бы назиданием для поучающихся.

– А как это было?
– спросил отец.

– Господин мой, - сказал юноша, - знай, что мой отец был царём этого города, и звали его Махмуд, владыка чёрных островов. Он жил на этих четырех горах и царствовал семьдесят лет; а потом мой отец скончался, и я стал султаном после него. И я взял в жены девушку из простонародья, прекрасную, словно луна в четырнадцатую ночь, с родинкой, подобной кружку амбры, над верхней губой. И она полюбила меня великой любовью, так что, когда я отлучался от неё, она не ела и не пила, пока не увидит меня подле себя. Она прожила со мною ровно год. Однажды, в один из дней, она пошла в баню, и тогда я велел повару поскорее приготовить нам что нибудь поесть на ужин; а потом я вошёл в этот покой и лёг там, где мы спали, приказав двум девушкам сесть около меня: одной в головах, другой в ногах. Я расстроился из за отсутствия жены, и сон не брал меня, хотя глаза у меня были закрыты, душа моя бодрствовала. И я услышал, как девушка, сидевшая в головах, сказала той, что была в ногах: "О Масуда, бедный наш господин, бедная его молодость! Горе ему с нашей госпожой, этой проклятой шлюхой!" - "Да, - отвечала другая, - прокляни Аллах обманщиц и развратниц! Такой молодой, как наш господин, не годится для этой шлюхи, что каждую ночь ночует вне дома". А та, что была в головах, сказала: "Наш господин глупец, он опоён и не спрашивает о ней!" Но другая девушка воскликнула: "Горе тебе, разве же наш господин знает или она оставляет его с его согласия? Нет, она делает что то с кубком питья, который он выпивает каждый вечер перед сном, и кладёт туда бандж, и он засыпает и не ведает, что происходит, и не знает, куда она уходит и отправляется. А она, напоив его питьём, надевает свои одежды, умащается и уходит от него и пропадает до зари. А потом приходит и курит чем то под носом у нашего господина, и он пробуждается от сна".

И когда я услышал слова девушек, у меня потемнело в глазах, и я едва верил, что пришла ночь. И моя жена вернулась из бани, и мы разложили скатерть и поели и посидели, как обычно, некоторое время за беседой, а потом она потребовала питьё, которое я пил перед сном, и протянула мне кубок, и я прикинулся, будто пью его, как всегда, но вылил питьё за пазуху и в ту же минуту лёг и стал храпеть, как будто я сплю. И вдруг моя жена говорит:

– Спи всю ночь, не вставай совсем! Клянусь Аллахом, ты мне противен, и мне ненавистен твой вид, и душе моей наскучило общение с тобой, и я не знаю, когда Аллах заберёт твою душу.

Она поднялась и надела свои лучшие одежды и надушилась курениями и, взяв мой меч, опоясалась им, открыла ворота дворца и вышла.

12.

Продолжение рассказа второго узника

На третий день, совершив более ценный, чем жизнь, предрассветный намаз, взяв сеть, Халифа-мудрый отправился к Пруду Дэвов и принялся ждать, скрашивая ожидание мыслями о том, на что истратит очередные сто динаров.

Ожидание оказалось недолгим, вскоре показался магрибинец верхом на муле и с мешком. И он был одет еще наряднее, чем два первые.

– Мир тебе, о Халифа, - сказал магрибинец, едва подъехав.

Халифа ответил на приветствие, не забыв добавить, мол, сколько можно ждать.

– Проезжали ли в этом месте магрибинцы?
– спросил путник.

– Двое, - ответил Халифа.

– Куда они направились?

– Я их связал и сбросил в этот пруд, и они утонули, и для тебя исход будет такой же.

И Халифа стянул магрибинца с мула и принялся его вязать.

– Что ты делаешь, добрый человек?
– спросил тот не без удивления.

– Вяжу, чтобы бросить тебя в пруд, разве ты не за этим сюда пришел?

– Именно за этим.

– Еще до полуденного зноя я хочу вернуться на рынок и получить положенные сто динаров, мне некогда с тобой разговаривать, так как, пока я ждал, я уже придумал, куда истрачу их, и мне не терпится совершить задуманное.

– У всякого живущего своя судьба, - сказал магрибинец.

А Халифа прикрикнул на него:

– Вытяни руки, чтобы можно было крепче связать, я спешу!

– Но помни, - напутствовал магрибинец, - если увидишь, что я высунул из воды ногу, зная, что я мертв и делай, что задумал. Но если из воды покажется рука, прежде чем покажусь весь, накинь на меня сеть и вытащи меня поскорее.

– Да, да, - и Халифа не без удовольствия столкнул того в пруд.

В нетерпении прохаживаясь по берегу, Халифа принялся ожидать, что будет.

И вдруг показалась рука магрибинца, а за ней и голова, и он крикнул Халифе:

– Кидай сеть, о бедняга!

И Халифа накинул на него сеть и вытащил его. И вдруг оказалось, что магрибинец держит в каждой руке по рыбе, цвета красного, как коралл.

– Открой мешок и вытащи из него две шкатулки сандалового дерева, - велел магрибинец.

– Слушаю и повинуюсь.

И халифа развязал мешок, и нашел там две шкатулки, и открыл их.

Магрибинец положил в каждую шкатулку по рыбе, закрыл их, а потом обнял Халифу и поцеловал его в щеки, справа и слева, и воскликнул:

– Да избавит тебя Аллах от всякой беды!

Клянусь Аллахом, если бы ты не накинул на меня сеть и не вытащил меня, я не перестал бы держать этих рыб и погружался бы в воду, пока не умер, и я не мог бы выйти из воды.

– Заклинаю тебя Аллахом, - сказал Халифа, - расскажи мне, каковы дела тех, что утонули раньше, и что такое поистине эти рыбы, и в чем дело с евреем?