Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность
Шрифт:
Хлесткий звон пощечины разорвал оглушительную тишину. Принцесса вернулась в спасительную ярость.
– Ты... как ты... как ты мог оставить меня!
– Удар. Ещё удар. Его голова бессильно моталась от каждой оплеухи из стороны в сторону, из треснувшей губы бежала алая струйка.
– Почему? Как ты посмел?
Шу отскочила от него, как ошпаренная, встретив снова пронзительно синий взгляд, полный жгучего тёмного пламени.
– Зачем? Разве тебе было плохо со мной? Разве я обижала тебя?
– голос срывался, глотая непрошенные, злые слёзы.
– Как ты посмел сбежать!? Ты предал меня!
– она устремилась к нему, желая
– Предал?! Разве может предать раб? Разве может предать бессловесная тварь?
– впервые Шу видела его таким. Горящие болью и яростью глаза, раздувающиеся ноздри, капающая со сжатых губ кровь.
– Неправда!
– Да ну?! Не ты надела на меня ошейник? Не ты сделала меня домашней зверушкой?!
– Ошейник, который ты мог снять в любой момент! И не говори, что ты этого не знал!
– Откуда? Ты лишила меня речи, ты даже имени моего не узнала!
– Если помнишь, я тебя купила! Как приговоренного каторжника!
– О, да. За десяток золотых. Вы удивительно щедры, Ваше Высочество!
– Да, за десяток. Да какое это имеет значение? Я бы и тысячу отдала...
– Шу отвернулась, не в силах смотреть на него, слышать горькие слова. Она сознавала, что он прав, что она поступила с ним жестоко и несправедливо, но признаваться в этом? Тому, кто сбежал от неё?
– Как тебя зовут?
– стоя в нескольких шагах от него, принцесса все ещё не осмеливалась повернуться и снова взглянуть ему в глаза.
– Зачем тебе?
– в голосе юноши звенела злость.
– Зачем тебе имя мертвеца?! Ты играла с Тигренком, не спрашивая имени, так зачем сейчас?
– Затем, что я так хочу!
– чувство вины снова сменилось злостью.
– Ах, хочешь. Ну и что?
– Хилл упрямо посмотрел на неё исподлобья и усмехнулся.
– Ты соскучился по плетке?
– Что, это твой единственный довод?
– Зато доходчивый, - принцесса подошла к нему совсем близко и провела ладонью по тяжело вздымающейся груди. В напряженном молчании они буравили друг друга яростными взглядами, не желая уступать. Быстрые, сильные толчки сердца под ладонью отдавались в ней жаркими волнами желания. Шу так хотелось прижаться к родному горячему телу, целовать его, почувствовать его руки. Она позволила себе наконец стереть с его губ алые капельки и ощутила, как он вздрогнул, как на миг прервалось его дыхание.
– Так как твое имя?
– почти прошептала она, задержав руку на его щеке.
– Хилл. Меня зовут Хилл.
– Обжигающая боль долгожданной ласки чуть не вырвала стон из его горла, но он сдержался, отшатнувшись от неё, насколько позволяли цепи.
– Хилл...
Его порыв накрыл Шу ледяной волной разочарования и тоски. Ему противны её прикосновения... боги, как же больно! Она отошла на шаг, проклиная про себя идиота братца, лезущего куда не просят.
– Ты оскорбил меня, Хилл.
– Чем же? Я был недостаточно послушной игрушкой?
– Его насмешка раздирала на части то, что ещё оставалось от её сердца.
– Неужели ты думал, что от меня можно сбежать? Что я не найду тебя?
– она кричала, пытаясь вытеснить боль яростью.
– Зачем? Зачем я тебе?!
– он кричал в ответ.
– Ты не наигралась со мной?
– С чего ты взял, что я наигралась? Я не отпускала тебя!
– Ну конечно, как же! Твои желания!
–
Да! Именно! Ты моя собственность!– Я живой человек, а не имущество!
– Живой? Кто тебе сказал, что ты останешься в живых, сбежав от меня?
– А мне было, что терять? Сколько живут твои игрушки? Неделю? Месяц? Сколько мне ещё оставалось? День? Или одна ночь, до утра?
– Ты... ты...
– обида и горечь пронзили её, не давая вздохнуть. Вся его страсть, вся нежность последней ночи только для того, чтобы...
– Ненавижу! Ненавижу тебя!
От пощечины на его лице остался красный след, но он даже не шелохнулся.
– Значит, все это было притворством? Ты спал со мной из страха? Спасая шкуру?!
– Принцесса вцепилась ему в волосы и приблизила его лицо к себе. Она вглядывалась в упрямо сжатые губы и пылающие гневом почерневшие глаза.
– Нет. Не поэтому.
– Хиллу нестерпимо хотелось впиться в алый рот, зализать крохотную ранку на искусанной губе.
– Какая теперь разница?
– Если бы не удерживающие его цепи, он повалил бы её не пол и взял. Как в самый первый раз.
– Ну, признайся! Тебе же все равно нечего терять!
– Мне давно уже нечего терять, - он шептал прямо в её губы, вдыхая головокружительный запах. Её запах. Кувшинки, речная свежесть, дикий мед...
– Ты не ответил.
– Ты этого хотела, - Хилл ухмыльнулся ехидно. Он так и не смог сказать ей правду. Только не так! Она не хотела слышать его, когда он молил о любви. Теперь же это будет звучать, как просьба о пощаде. Нет. Больше никаких просьб.
– Ублюдок! Ненавижу тебя!
Отскочив от него, Шу еле удержалась на ногах. Она чувствовала себя так, будто из неё вынули сердце и душу, оставив одну только пустую оболочку, до краев заполненную болью. Жаркой и ледяной, острой и тяжелой, ноющей и разрывающей на части, пригибающей к земле и сжимающей грудь в удушающем объятии.
Он стоял, гордо выпрямившись и прожигая её ненавидящим взглядом. Если бы Шу могла, она бы умерла прямо сейчас, только не видеть его, только не чувствовать этого отчаяния и муки. Её ласковый, нежный и пылкий Тигренок превратился в жестокое яростное чудовище. Все такой же красивый и желанный, по-прежнему любимый... и совсем чужой. Далекий и недоступный. Боги, зачем эта встреча? Пусть уж лучше она никогда больше не увидела бы его, чем так. Пусть бы у неё осталась иллюзия, зыбкая и призрачная, но позволяющая надеяться на чудо. Теперь же Шу чувствовала, что все закончилось. Не осталось ничего, никаких недомолвок, никаких надежд.
– Ты знаешь, как поступают с беглыми рабами?
– в её голосе, в её глазах завывали стылые бураны, вымораживая даже сам воздух.
– Понятия не имею, - осколки полярных синих льдов его голоса ранили бы её, если бы в ней осталось хоть что-то живое.
– Неужели не поинтересовался ни разу?
– Зачем?
– он сжимал зубы, чтобы не завыть. Лучше бы он выбрал смерть от рук Рональда, все равно, как бы тот не изощрялся в пытках, такой боли он причинить бы не смог. Не смог бы отнять у него последнюю мечту, пусть глупую и неосуществимую, но дающую возможность жить. Дышать. Но после слов Шу не осталось ничего, даже мечты. Хилл уже сам не понимал, что он говорит и зачем. Забыл, почему так и не сказал ей того, что собирался. Теперь это все уже не имело значения. У него оставалось ещё совсем немного времени, но и оно казалось лишним. Уж лучше поскорее.