Песни и сказания о Разине и Пугачеве

То, очевидцем чего был мой отец.

Покойный отец говорил:

— Когда Пугачев прибыл в Казань, тогда я был мальчиком, приблизительно, лет десяти. Во-первых, казанский губернатор. . получив сведения о приближении Пугачева, запретил би-стикцам (жителям татарской слободы) выезд на макарьевскую ярмарку. По прибытии Пугачева в Казань, в эти времена предводителем казанских татар был некий Ибрашм. . Ибрагим распорядился собрать вместе все припасы — лепешки, баурсаки, сухари, хлеб, мед, масло, яйца, брагу и прочие припасы, приготовленные на макарьевскую дорогу — и разложить на скамейках, поставленных для этой цели во дворе мечети. Это и было сделано. Через некоторое время стали подходить башкиры из пугачевской армии, чуваши, черемисы и прочий сборный народ, некоторые из них были в поповском облачении, некоторые одеты в штофные одеяния и некоторые в женских халатах; некоторые были одеты в шелковые и штофные женские (русские) платья и вооружены пиками, ружьями, железными вилами, косами, а иные пикообразными жердями, с обожженными острыми концами. Все старики, во главе с упомянутым Ибрагимом, собрались у мечети. Прибывшие из пугачевских войск башкиры спрашивали: «В мире ли вы или во вражде?» Старики отвечали; «В мире, в мире»,

Башкиры: «Если вы в мире, то идите к батюшке нашему и дайте присягу в верноподданстве»* После чего казанцы, высадив их с коней, кормят и поят, а затем башкиры, уходя, повторно предлагают пойти к их батюшке и дать присягу в верноподданстве.

Господин Айтов Мухаммедзян говорил: за

год до похожа Пугачева на Казань из нашей Казани 'было отправлено несколько человек на военную службу в Бугульминск. Среди них были — не то отец красильщика Мухаммедьяра-Губайдулла, не то его дед мулла Юсуф — человек воинственный. Встретив в Бугуль-миноке упомянутого муллу Юсуфа, пугачевский полковник, некий Аит, спросил; «Знаешь ли ты Mjoero друга Аита, прожив а ющето в (татарской) слободе?» Получив утвердительный ответ, полковник передал шапку из куыицъг, говоря, что эту шапку он снял с только что застреленного им насмерть русского полковника. Однако нам неизвестно, как могли встретиться люди противоположных лагерей.

После такого рода двух-трех дневных мытарств и беспрестанных предложений, старик Ибрагим заявил народу: «Теперь делать нечего». Вооружив и посадив на коней семнадцать человек и повязав на правые руки синие тряпки — знаки пугачевцев, под руководством (Ибрагима), вооруженного луком и дубиной, обходом белых песков, кругом Мокрого, направились они на Арское поле. Увидев в это время в направлении московской дороги поднятую большую пыль, он сказал: «Ой, джигиты, сойдите с коней, подкрепите ремни от

седел и перевяжите синие тряпки «а левую руку». После этого, распорядясь сесть на коней, сказал: «Эта пыль, очевидно, поднята

войсками генерала Михельсона, идущего от падишаха (царицы) на помощь городу. Идите к нему». Эти джигиты, поскакав галопом, присоединились к отрядам Михельсона. В то самое время пугачевские войска, шныряя по улицам, убивали первого попавшегося русского. В то время, когда мы высматривали через щель лавки (магазина), увидели, как один башкир, догнав поповского сына, колол его пикой около лавки. Поповский сын раздирающе крикнул. Однако пика, оказывается, не задела его. Он влез в расщелину нашей лавки. В эти дни, боясь держать дома, отправили нас в Новую слободу — меня, Мусу и одну из девиц-прислуг. Почему-то мы влезли под какую-то лодку под Новой слободкой. Муса был молод и шаловлив. Когда он под лодкой начал шалить и голосить, то это очень испугало прислугу, — она завопила, что он погубит нас. После этого вечерком мы вернулись домой. Тут и там валялись павшие кони, разбитые седла, пики и шашки. Оказывается, гусары, объезжая все улицы, уничтожали пугачевцев. Все происходило после прибытия Михельсона. Пугачев был разбит и рассеян. Население крепости изголодалось. В течение нескольких дней запрещали открыть городские ворота. Старик Ибрагим все собранное продовольствие относил к крепости и через пушечные бойницы раздавал солдатам. Затем в городе было организовано судебное учреждение, и, приступив к разбору дел пугачевцев, некоторых повесили, некоторых зарубили (избили). Был один беглый солдат, Исмаил по имени, который, оказывается, состоял (командиром батареи. Его повесили между двумя (татарскими) слободами (в настоящее время на Этом месте находится изгородь для конского косяка). Еще одного повесили на берегу озера. Один донской казак, не осведомленный о разгроме Пугачева, явившись в город, спрашивал: «Где наш батюшка?» На вопрос «кто

твой батюшка» — он ответил: «Петр Федорович». Он был человеком с большой бородой. Тут же ему вытянули и отрезали язык.

Затем был разговор в судебном учреждении о бунтовщиках. Говорили, что казанские татары заодно с пугачевцами, всех их нужно истребить. Все члены судебного учреждения согласились с этим. Но>, оказывается, в войсках Михельсона был один генерал из крещеных татар, — 'он не дал своей подписи. Он сказал, что татары своими ружьями (или припасами) помогли нашим войскам. Затем и запертые в городе солдаты заявили: «Если не кормили бьг нас татары, то мы умерли бы; после выхода Пугачева из города нас кормили татары», — после чего казанцы были прославлены как помощники русских войск, сказывал он.⁵²

В этом году прибытия Пугачева в Казань, то есть в 1774-м, Пугачев дотла сжег и разрушил Казань. До прихода Пугачева вокруг крепости было несколько башен («минаретов»), — они им разрушены. Время прихода Пугачева в Казань стариками, в минувшие дни, было употребляемо в качестве исторической даты и эпохи. При определении возраста спрашивали друг друга: «Сколько лет было тебе в пугачевщину?» Одним было десять лет, другим — три года, а некоторые говорили, что он родился в пугачевском году, или: «я еще находился в утробе матери».

31

Мне пришлось побывать в большом вотском селе Завьялове, находящемся на пути между теперешней столицей вотяков (ныне удмуртов. А. Л,) г. Ижевском и камской пристаньте Гальяны. Завьялове расположено на удивительно живописном месте в 17 верстах от Ижевска.

Здесь мне предложили познакомиться с проживающим в Завьялове «Пугаченком», т. е. потомком Пугачева, как упорно об этом говорит молва…

Передо мной предстал пожилой степенный крестьянин с густой седой бородою, высокого роста и крепкого сложения. В завязавшемся оживленном разговоре Ив. Дм. Иванов действительно подтвердил, что его род связывают с именем Пугачева, и показал на висевший на стене большой, почерневший от времени портрет своего прадеда, Андрея Григорьевича Иванова. Под портретом имелась теперь уже стершаяся вотская надпись «Пугач — пи» — «Пугачевой» и фамилия художника, писавшего портрет, О. М. Евграфова. Портрет изображает довольно представительного с окладистой бородой и выразительными глазами мужчину, с низким

15

О Разине, и Пугачеве

лбом и суровым видом. Это и был, по преданию, ближайший потомок Пугачева.

Местное предание говорит, что проезжавший через Завьялове Пугачев, направляясь от Камы к Ижевскому заводу, пробыл в вотском селе Завьялове не более дня, чтобы дать отдых людям и лошадям, уставшим от езды по непроходимому лесу.

Местное население при внезапном приближении Пугачева большей частью разбежалось, убежал и предок Иванова.

Однако его жена осталась дома. Пугачев нашел у ней на дворе много наваренного пива и кумьппки и расположился на ее усадьбе.

Близости Пугачева к гостеприимной хозяйке народная молва приписала укрепившееся за родом Ивановых характерное прозвище «Пугаченки».

32

Прозванье рода Ивановых «Пугаченками» или «Пучонками» объясняется тем, что принявшая Пугачева вотячка только недавно перед этим разрешившаяся сыном, встретила Пу-гачева у себя на дворе летом, став на колени и подняв ребенка кверху. Пугачев обласкал ребенка и выразил большое удовлетворение, что она не убежала от него, в то время как другие крестьяне его перепугались. Пугачевцы говорили: «Не бойся, не тронем, не на крестьян идем, а на Ижевск». Вотячка отдала все наваренное для крестин ребенка пиво и вино. Это еще больше понравилось Пугачеву. «Две бочки— ведер 15 выпили». На прощанье Пугачев оставил ласковой хозяйке кошелек с золотом.

33

И!з рассказа калмьгчки-монахини, А. В. Невзоровой

— Скажи-ка ты мне: сколько тебе отроду лет?

— Много, много, дитятко: кажись^ сотенный годок пошел, — отвечала Августа.

— В Пугачев, что ли, год родилась?

— Ой, нет, дитятко! в Пугачев год я была годов десятку, коли не больше.

— Значит, помнишь Пугачева?

— Как не помнить?! Хоша многого-то и не помню, а все-таки кое-что осталось в памяти. Как теперь смотрю на него, голубчика: такой был мужественный, величавый, настоящий царь…

— Как царь? — перебил я. — Бродяга, как есть бродяга! А вы царем его считаете. Смешно!

— Ах, дитятко! Что ты говоришь! Можно ли его царскую особу так обзывать? — возразила монахиня* — Он был настоящий царь, ис-» товый Петр Федорович! А что он был бежавший, это правда, дитятко, точно что. бежавший,

супротив этого спорить не буду. Да ведь это со всяким может случиться: век пережить — не поле перейти: нынче князь — завтра в грязь…

— Как бежавший? — (опросил я.

— Да так, просто-напросто бежавший, от налога, значит, бежал, и царство не взлюбилось, — отвечала монахиня. — > Между нами будь сказано, — продолжала она, погодя немного, — невмоготу стала жизнь ему в Питере. . Да тъг, кормилец, (не поставь мне в осуждение моя простые, бесхитростные слова, — оговорилась монахиня.