Песни народов Северного Кавказа

3. «Пусть будут джигиты как на подбор…»

Пусть будут джигиты как на подбор, Словно свинцовые пули литые, Пусть будет много у них сестер, Одна в одну, как цветы полевые. В плохие ли, в светлые времена Пусть братья с сестрами не разлучатся И пусть достойные их имена Недоброю славой не омрачатся. В отчих горах, на равнинах родных Пусть имена их не будут забыты, Пусть не переводятся гости у них, Добрые люди — певцы и джигиты. И пусть, стоящие средь двора, Будут их коновязи золотыми, И пусть скакуны их будут лихими, И будут подковы из серебра.

167. АЛЬБИКА И ЖАМАРЗА МАДИЕВЫ

Люди добрые, подходите, В мою сторону слух обратите И послушайте речь мою. Так считается и считалось, Что, кому воевать случалось, Тот искусен в грозном бою.

* * *

С места восхода солнца До места захода солнца Белый царь-государь чуть свет Офицеров, князей благородных, Трону верных, себе угодных, На великий скликал совет. Офицеры совет вершили, Сытно ели и много пили, Говорили, пьяным-пьяны: «Благородные мы дворяне, Кто свершит кроме нас деянья Те, что мы совершить должны?» Долго ели они и пили, О делах своих говорили. Уморились и пить, и есть. И явился к ним царь московский. И вскочили они молодцовски, Государю отдали честь. И поведал им царь великий, Мол, тоскует он по Альбике, Хочет встретить ее скорей. Что увидит у ней обнаженным, То закроет златом червонным, Не жалея казны своей. «Вы скорее в горы идите. Вы Альбику там отыщите, Вместе с ней воротитесь назад. И да будет вам помощь господня, Ибо ведомо, что сегодня Ускакал Жамарза, ее брат». Радо воинство отличиться. И рассвет не успел опуститься На предгорье и воды реки, Как аул, где жила Альбика, Окружили ратью великой, В три ряда засверкали штыки. Встали старцы, чтоб помолиться, И увидели, что творится, И услышали звон штыков. Старики судили-рядили, Почему кольцом окружили Их аул — девять тысяч дворов? Подошли они не без страха И сказали: «Ради аллаха, Объясните нам, господа, По какой по такой причине Наш аул окружили ныне Вы, нежданно придя сюда?» «С государевой ратью великой Мы за вашей пришли Альбикой. Белый царь нас отправил в путь, Ибо он — правитель законный — Хочет златом покрыть червонным Руки, плечи ее и грудь. Вон штыков — как колосьев в поле, Так что лучше по доброй воле Вы отдайте, и мы увезем, Помолившись господу богу, Вашу девицу-недотрогу. А не то весь аул сожжем». Злой бедой омраченные старцы, Сединой убеленные старцы Поплелись по домам своим. Шли они, и от горькой печали Их обильные слезы стекали По усам, бородам седым. Старики в аул возвращались, И гехинцы им повстречались. Были ловки джигиты, сильны. Были сабли их посеребренны И стволы их ружей гранены, Были резвыми скакуны. И промолвили старцы чинно: «Добрый день, удальцы Гехина. Плачем мы от несметных бед. Понаехали с ратью великой Офицеры за нашей Альбикой». Но джигиты молчали в ответ. И с заботой своей несчастливой Старцы к дому Альбики красивой Подошли, постучались в дверь. Смотрит девица — что за чудо? Старцы к ней не стучались покуда И к добру ль стучатся теперь? И тогда закивали старцы. «Мир тебе», — ей сказали старцы. «Мир и вам, спасибо за честь. Заходите, степенные люди. Проходите, почтенные люди. Не хотите ли пить и есть?» «Глотки так пересохли наши, Что не то что бузу из чаши, Мы бы выпили горный поток. И настолько изголодались, Что сжевали, когда б попались, Даже камни со дна и песок. Но питье твое пить мы не будем, — Продолжали почтенные люди. — И не будем мы есть ничего, Ибо кровью твой брат истекает И на помощь сестру призывает, Чтобы раны омыла его». Встрепенулась и закричала, Собираться Альбика стала. Стан стянула платком головным И сказала такое слово: «О почтенные, я готова Ехать в горы за братом своим. О почтенные старцы седые, Пусть скорей ваши кони лихие Нас по тропам помчат туда, Где лежит, как подбитый сокол, Брат мой милый в траве высокой, Где застала его беда». И тогда по чьему-то слову Подкатили карету цареву, Разукрашенную серебром, И Альбику в нее посадили, Двери наглухо затворили, На окошки шелк опустили, Окружили тройным кольцом. В путь карета царя пустилась. И тогда-то, что с ней случилось, Всё Альбика вдруг поняла. «Что же вы, удальцы Гехина, Мне даете гибнуть безвинно? — Закричала она со зла.— Вы украдкой меня встречали, Речью сладкою обольщали. Неужели все ваши слова, Ваши клятвы все и присловья, Как досужие сплетни вдовьи, Позабылись, родясь едва? Этот край, где меня обманули, Пусть свинцовые вражьи пули Поливают, как дождь весной. Я ж на верную смерть отправляюсь, Слава богу, тем утешаюсь, Что не ранен мой брат родной». В этот час Жамарза невредимый Возвратился в свой дом родимый. «Эй, Альбика! — кликнул сестру. — Табуны я гнал, уморился, И скакун мой разгорячился. Поводи его по двору». Жамарзе навстречу седая Тетка бедная, причитая, Вышла, полуслепа, стара. Закричал Жамарза: «Что случилось, Ты мне, тетка, скажи на милость? Где родная моя сестра?» «Я за вас умереть мечтала, — Тетка старая отвечала, Утирая потоки слез, — Но сестру твою царь московский В серебрёной своей повозке На потеху себе увез». И ловчей сизаря лесного, Что слетает с сука кривого, Жамарза на коня лихого, Не помедлив, прыгнул с крыльца, За любимой сестрой в тревоге Поскакал по царской дороге, Не щадя своего жеребца. Полетел Жамарза, как птица, Видит: даль впереди пылится. Слышит: плачет его сестра. За каретою он рванулся И девичьей спины коснулся Кнутовищем из серебра. «Не пугайся, моя сестрица. Бог поможет, беды не случится. Распадется черная мгла. Верен мне мой скакун горячий. Я догнал тебя, это значит — Смерть врагов твоих догнала. Ой, сестра моя, бог поможет, Нас он не обречет, быть может, Ни на гибель, ни на позор. Не изменит мне дух мой ратный, И послужит кинжал булатный, Как служил мне он до сих пор». «Жамарза, — сестра отвечала, — Кровью не обагряй кинжала. У меня ты — единственный брат. Коль беда случится с тобою, Буду я совсем сиротою. Лучше ты возвращайся назад. Кровь кипит в твоих жилах горячих, Но, кто знает: нынче удача Суждена ль тебе, Жамарза? Может быть, после битвы бесплодной Станет кровь в твоих жилах холодной И погаснут твои глаза. Пленных девушек — я слыхала — У царя в столице немало. Укради, Жамарза, одну И красавицу молодую На сестру обменяй родную, Что томиться будет в плену». «Не купец я, чтоб торговаться. Мне, сестра, подобает драться. Вслед не зря скакал за тобой». Он промолвил такое слово И с коня своего лихого Спрыгнул наземь и начал бой.

* * *

В этот час мать Тайми Байбулата Шила, щурясь подслеповато. Отложила она шитье И далекий бой услыхала — И по звуку тотчас узнала: Бьет вдали Жамарзы ружье. Всё вдали гремело и рвалось, И старухе доброй казалось, Будто капли во время грозы, Пули вражеские впивались Там, где выстрелы раздавались, В тело храброго Жамарзы. Байбулат после пира-веселья В дальней горнице спал с похмелья. Прибежала старуха туда. «Эй, вставай, мой сын, поскорее, Скакуна седлай порезвее, Потому что стряслась беда. У тебя, мой сынок родимый, Был на свете ли друг любимый Кроме храброго Жамарзы? А сейчас твой дружок пропадает. Пуль поток на него упадает, Словно дождь во время грозы. Что лежишь ты, потупясь долу, Как корова после отела, И не слышишь ты ничего. А вдали всё смешалось в гуле, И литые пронзают пули Друга верного твоего». Сын промолвил такое слово: «Ты прости меня, сына плохого, Извини, что сплю допоздна. Не казни ты меня сурово, Я встаю, а ты вороного Подведи к крыльцу скакуна». Взял ружье Байбулат с собою. Саблю взял с резьбой золотою. Вышел он, с вороного смыл Пыль и глину теплой водою. Смыл репейник холодной водою. За луку схватился рукою И, как птица, в седло вскочил. На прощанье мать говорила: «Я во чреве тебя носила, Сберегала, и, видит бог, Родила я тебя, растила, Молоком я тебя кормила. Ты кусал зубами сосок. Пусть мое молоко грудное Обратится кровью свиною, Опоганит всю жизнь твою, Коль забудешь ты всё, что свято, Если бросишь друга и брата, Если струсишь в смертном бою. Для меня, вдовы несчастливой, Лучше мертвый сын, чем трусливый» — Так промолвила сыну мать И отправила Байбулата. И помчался он друга и брата От смертельной беды спасать. Гнал коня он без сожаленья, И увидел он место сраженья, Где, лицом бескровен и бел, От бессчетных ран присмиревший, Грудь свою ружьем подперевший, На песке Жамарза сидел. «Эй, вставай, Жамарза, не робея. Прискакал на помощь тебе я. Бог хранит тебя, друг мой и брат. Всё, что с нами свершиться может, Лишь по воле вершится божьей», — Жамарзе сказал Байбулат. «Знаю, только по божьей воле Я с врагами на этом поле Бился храбро и бился б еще, Но сейчас от тяжелой сабли Белы руки мои ослабли И болит от стрельбы плечо». И два друга, страха не зная, В бой помчались, врагов карая. Или, может, за птичьей стаей То два сокола гнались лихих. Два джигита рубили вместе, Шапки вражьи сносили вместе С головами владельцев их. К Жамарзе возвратилась сила, И рука его вновь рубила. Он Альбику освободил. Он сестре не сказал ни слова, Он на круп коня вороного Дорогую сестру посадил. Байбулат сказал: «Ради бога, Жамарза, погоди немного. Мы карету отбили в бою. Серебрёною да узорной, Мы диковинкой этой рессорной Подтвердим победу свою». Так друзья неразлучные эти В той рессорной царской карете Прикатили средь бела дня, Вверх из ружей они палили, Малых, старых — всех всполошили. Полюбила их мать Чечня. Всюду стали их люди славить, И к тому, что сказал, прибавить Я что-либо смогу навряд. Пусть любимые вас уважат, Этой песни конец доскажут Или новой повеселят.

168. ПАРТИЗАНСКАЯ ПЕСНЯ

В тот день, когда сера горит Синим огнем, В тот день, когда стелется дым, Черный как ночь, В тот день, когда пули летят Свинцовым дождем, — Отвагу джигитов тогда Мы узнаем. В тот день, когда пороха взрыв Ресницы палит, В тот день, когда насмерть стоят Мужчины в бою, В тот день, когда в женском кругу Трусы одни,— Отвагу джигитов тогда Мы узнаем. В тот день, когда между высот Аргуна, где тур не пройдет, Тачанки летят, В тот день, когда роты солдат На склонах Казбека на льду Ставят шатры, В тот день, когда в смертном бою Старейшего слово звучит И враг отступил,— Отвагу джигитов тогда Мы узнаем. В тот день, когда деверей вдруг Невестки стыдливые их На помощь зовут, В тот день, когда девушек вдруг Кидают, за локти схватив, На спины коней,— Отвагу джигитов тогда Мы узнаем. В тот день, когда мягкий свинец Обжигает грудь, В тот день, когда пороха взрыв Щеки палит, — Отвагу джигитов тогда Мы узнаем. Пусть наши джигиты живут! Пусть счастье сопутствует им! Ты сердце для боя готовь! Когда идти надо вперед, Дым выстрелов опережай, — К тебе пусть удача придет! Коль сердце От бегства забьется, Пусть на бегу Задохнется!

169. ПЕСНЯ О СЕРГО

И немолчными дубровами Горцы шли. И нагорьями суровыми Горцы шли. Со знаменами багровыми Горцы шли. С пистолетами кремневыми Горцы шли. Увидали: в далях туманных — Белые господа. У могильников безымянных Вражья стоит орда. У могильников безымянных Бой закипел тогда. Над могилами у надгробий Стояли горцы. Под защитой старых надгробий Стреляли горцы. Не много имели железа Ингуши, — Имели зато Эржкинеза Ингуши! Имели вождя бедноты Ингуши, И свергли власть темноты Ингуши! И попала тогда гадючья пуля В седовласого партизана. Крохотная была эта пуля — Заалела большая рана. Наклонился над стариком Серго Эржкинез. Повязал ему рану платком Серго Эржкинез. Был отважным большевиком Серго Эржкинез, Был у соколов вожаком Серго Эржкинез! Поглядите на полет Ласточки чернокрылой, Певуньи чернокрылой. Опустилась — и поет Над высокою могилой, Над братскою могилой. О нашем крае она поет, О нашем счастье она поет, О партизанах боевых, За нас боровшихся, поет. О том, кого уж нет в живых, Об Эржкинезе она поет.

ПЕСНИ-ПЛАЧИ

170. ПЛАЧ МАТЕРИ

Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, покуда На гладкой бумаге цветы не пробьются. Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, покуда Не встанет аул на фарфоровом блюдце. Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, покуда Морозной зимою дожди не прольются. Самой бы уйти мне в ту область, откуда Назад ни тебе, ни другим не вернуться. Мне, матери, лучше б самой умереть, Чем жить и на мертвого сына глядеть. Сынок, почему ты так мало жил? Зачем ты оставил всё, что любил? Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, пока Во льды не оденется летом река. О если бы вместо тебя умереть мне, Я знаю, что смерть мне была бы сладка.

171. ПЛАЧ СЕСТРЫ

Мне не увидеть, как брат мой милый Скачет во весь опор, Не любоваться, как брат мой милый Въезжает на отчий двор, Не слышать посвиста кожаной плети, Не слышать топота на рассвете. Стоят нетронуты полные блюда, Что друзьям приготовил мой брат. Брат мой ушел в те края, откуда Никто не приходит назад. О мать, тебе не сидеть, как бывало, У печки, что сын разожжет. Не лечь на подушки, как ты мечтала, Что на ночь невестка взобьет. Трудно смириться с долею злою, Глядя, как гаснут сейчас Угли, засыпанные золою, Что раздул он в последний раз. Нельзя эти угли в топке багровой Заставить всегда гореть. Двери связал ты тесьмой коноплевой, Как их теперь отпереть? «Будет свадьба на всё селенье! Плясать будет стар и мал». Подарки на круглые наши колени Ты положить обещал. Мы ждали свадьбу со звонкой зурною, И ты обещанье сдержал. И вот удивил нас свадьбой какою, Какие подарки нам дал. Что с матерью будет твоей седою, Когда будут тебя хоронить? Когда оружье твое золотое Товарищи станут делить?

172. СТАРИННЫЙ ПЛАЧ О ПОГИБШЕМ НА ЧУЖБИНЕ

Нету верной сестры, чтоб рыдать по тебе В далекой чужой стороне, Нету матери, чтоб причитать по тебе В далекой чужой стороне. Но печальная птица там плачет навзрыд,— Эта птица тебе не сестра ль? И волчица там черною ночью скулит, — Это мать изливает печаль. Там, где синюю птицу настигнет мрак, Эта птица уснет и спит. Где отважному воину встретится враг, Там падет он иль победит. Это синее небо, что, очи воздев, Над собою мы видим сейчас, Словно старую бурку, на плечи надев, Кто до дыр износит из нас? Эту черную землю, где нам умирать, Где немало могил и дорог, Разве кто-нибудь может из смертных стоптать, Как подошвы своих сапог? Если в мире живым ты не вкусишь плода, Если здесь своего не возьмешь, То его ты не вкусишь, ушедши туда, В край далекий, куда ты уйдешь. Где-то ланей сзывая, олени трубят, Где-то соколы кличут своих соколят. Это слышится где-то не соколов зов, Вдалеке не олени трубят. Это в битву скликает труба удальцов, Чтоб, уйдя, не прийти им назад.

ПЕСНИ-ЖАЛОБЫ

173. ПЕСНЯ КАТОРЖНИКА

Раньше чувяки носил из сафьяна я, Нынче обувка на мне деревянная. Раньше носил я сукно хоросанское, Нынче надел я рядно арестантское. Сняли папаху из меха тяжелого, Дали тюремный колпак мне на голову. Руки болят: непривычна лопата Им, что оружье сжимали когда-то. Цепи в дороге звенят и болтаются, Резвые ноги мои подгибаются. Ноги мои лишь с недавнего времени В тяжкой цепи — не в серебряном стремени.

174. КАК ТРУДНО ТЕБЕ

Чтобы в небо взлететь, нету крыл у тебя, Чтобы в землю уйти, нету сил у тебя. В этом ссыльном краю тебе не прижиться: Там снега непролазные, земли бесплодные, В чистом поле там красные воют лисицы, Ночью по лесу рыскают волки голодные. Неотомщенными там остаются убитые. Непогребенными стынут они, неомытые. Там не знают границы Между злом и добром, И тебе не прижиться В этом крае чужом.

175. ВЫ НЕ ЗЛОРАДСТВУЙТЕ

Вы не злорадствуйте, говоря, Что нету отца у меня. Вы не злорадствуйте, люди, зря: Много другой родни у меня, Мне отца заменит родня. Вы не злорадствуйте, говоря, Что матери нет у меня. Вы не злорадствуйте, люди, зря: Много другой родни у меня, И мать мне заменит родня. Вы не злорадствуйте, говоря, Что брата нет у меня. Вы не злорадствуйте, люди, зря: Много другой родни у меня, Мне брата заменит родня. Вы не злорадствуйте, говоря, Что нету сестры у меня. Вы не злорадствуйте, люди, зря: Много другой родни у меня, Мне сестру заменит родня. Случалось вам видеть иссохшую в зной Землю, жаждущую дождя? То — не земля, иссохшая в зной, А сердце бедной девушки той, Которую бросил отец сиротой, В иные пределы уйдя. Видите: дождик весенний идет, Водой омывая весь свет. Это не дождик весенний идет — Несчастная девушка слезы льет, У которой матери нет. Случалось ли вам осенней порой Видеть, как падает в грязь Лист пожелтевший с ветки сухой? Это не лист — это сердце той, Что без брата на свет родилась. Случалось вам видеть цветок молодой, Увядающий до поры? Это в саду не цветок молодой, А сердце несчастной девушки той, У которой нету сестры.