Песни/Танцы

– А какой номер квартиры?

– Пятьсот семьдесят два.

– Хорошо, договорились. Магазин далеко?

– На проспекте, через два дома.

– Понял.

Я вышел из квартиры в парадную. Вызвал лифт. Пока ожидал прибытия кабины на этаж, успел прочитать несколько надписей на стенах. «Коля любит Иру», «Цой жив» и что-то еще в таком роде. Культура художественной росписи стен во всех районах и городах нашей огромной страны, в общем-то, имела общую тематическую составляющую и одни фольклорные корни.

На улице было морозно и свежо. Я прошел через двор, миновал площадку с мусорными контейнерами, обогнул дом и вышел на проспект. В памяти были слова Юли о том, что магазин через два дома, теперь оставалось определиться, в какую сторону идти. Я достал из кармана куртки пачку сигарет, извлек из нее одну штуку и закурил. Затем наугад выбрал направление и пошел искать магазин. Встречных прохожих не было, поэтому спросить, правильно ли я иду, было не у кого.

Впрочем, этого и не понадобилось. Через два дома проспект выплеснулся на оживленный перекресток, утыканный торговыми павильонами и киосками с шаурмой. Значит, я шел в верном направлении.

Я зашел в первый подвернувшийся магазин. Внутри было безлюдно, только одинокая продавщица с усыпанным прыщами лицом лузгала семечки возле кассы. Ассортимент не поражал воображение, но все необходимое здесь можно было отыскать. На прилавках громоздились коробки с шоколадными конфетами, упаковки лапши быстрого приготовления и батареи пивных бутылок. Было и вино, и шампанское. Недолго подумав, я взял две бутылки шампанского брют. Присовокупил к этому еще пачку сигарет для себя и одну для Юли. Продавщица сложила бутылки и сигареты в полиэтиленовый пакет. Вроде все.

Я расплатился и вышел из магазина. По пути заглянул еще в киоск с шаурмой и взял две штуки – желудок настоятельно рекомендовал подумать о завтраке, а в содержимом Юлиного холодильника, да и вообще в ее кулинарных способностях я, положа руку на сердце, сомневался.

Сложив все в пакет, я направился назад, к Юлиному дому. Можно было продолжать наш праздник жизни. Хотя бы на время забыть об убийцах, об их тихих шагах в душной пустоте покинутых городов.

Мимо меня проехал троллейбус, я успел разглядеть на маршрутной табличке, вставленной в боковое окно, что одной из остановок было кладбище. Вот так-то. Не стоит забывать. Жизнь – это троллейбус. И главное, чтобы на крутом вираже рога не слетели с проводов. Ага.

Подойдя к Юлиной парадной, я вдруг понял, что забыл номер квартиры. То ли пятьсот семьдесят два, то ли пятьсот восемьдесят два. Набрал наугад первый вариант. Через некоторое время ответила Юля:

– Да?

– Это я.

– Заходи.

Домофон запиликал, и дверь открылась. Мой маленький квест окончен, я возвращаюсь. Дождавшись кабины лифта, я поднялся на седьмой этаж. Дверь в Юлину квартиру была открыта. Я вошел и закрыл за собой дверь.

– Быстро обернулся, – констатировала Юля, завидев меня.

– А чего медлить? – ответил я вопросом.

Юля промолчала в ответ.

– Я тут взял шампанского и немного еды, ты не против?

– Нет.

– У тебя есть микроволновка?

– На кухне.

Через пять минут я открывал шампанское и разогревал купленную шаурму в микроволновке. Еще через пять минут мы сидели в комнате и пили шампанское. На большой тарелке лежали остатки шаурмы.

– Знаешь, иногда мне кажется, что люди меня совсем не понимают, – я достал сигарету и закурил.

– Неудивительно. Ты говоришь странные вещи.

– Не столько странные, сколько страшные. Им жутко признавать, что этот мир не принадлежит им.

Юля последовала моему примеру и тоже достала сигарету из пачки. Я чиркнул зажигалкой и помог ей прикурить.

– Вообще-то он не принадлежит и тебе.

– Мое отличие от них в том, что я это признаю.

– Ты считаешь нас, – Юля сделала неопределенный жест, видимо показывая свою идентичность с остальным населением планеты, – глупее себя.

– Я этого не говорил.

– Но подразумевал…

– Нет. Я не умнее. Единственное в чем я действительно превосхожу остальных – так это в смелости. Я не боюсь признаться себе, что я – никчемная тля, прыщ на поверхности Земли.

– С этим знанием вообще-то трудно жить.

– Трудно. Поэтому цена жизни и высока. По крайней мере, я хотя бы представляю ее. А что будет легко – никто и не ожидал.

– Надо быть проще.

– Возможно. Только кому от этого станет легче?

– Ладно, – Юля сдалась, – не стоит обсуждать такие сложные темы. От них только голова начинает болеть, а ничего не меняется.

– Вот тут ты права. Давай еще выпьем.

– Давай.

Мы выпили. Я налил еще. Полет в бездну продолжался, останавливаться никто не думал. Лучше так, чем бессмысленно истлеть, никогда не рискуя. Молодость мира – это звон натянутых нервов.

– Как ты думаешь, любовь существует? – спросил я Юлю.

– Не знаю. Смотря, что вкладывать в это понятие.

– Да хоть что-нибудь. Например, привязанность к какому-нибудь человеку.

– Ну, тогда это и будет привязанностью, а не любовью.

– Ага.

Мы закурили. Я сделал большой глоток шампанского.

– Давай на брудершафт?

– Давай.

Выпили на брудершафт. Поцеловались.

– Ты выйдешь за меня?

– Нет.

– Почему?

– Ты слишком много пьешь и говоришь странные вещи.

– Тогда хотя бы займись со мной сексом…

Время давно перевалило за полдень, за окном медленно, но верно близился к концу короткий зимний день. Шампанское было благополучно выпито. Мы даже успели поспать еще пару часиков.

Я сидел у ноутбука и думал, что бы такое включить. Рядом в пепельнице тлела сигарета. Юля ушла принимать душ.

Мои мысли витали где-то далеко, за пределами этого мира, даже за пределами города убийц, вне его лабиринтов и зиккуратов. Я думал о вечности, о ее незыблемости, о нерушимых столпах времени, в сравнении с которыми все мы – ничто.

С одной стороны мне было страшно, что моя жизнь – лишь одна жизнь в череде многих – бессмысленно сгорит, не оставив за собой даже искры, с другой стороны – я прекрасно понимал предопределенность такого конца. Невозможно быть мошкарой и при этом соотносить свое существование с масштабами планет.