Песни в пустоту
Шрифт:
Андрей “Дрон” Орлов
Я играл в группе “Юго-запад”. Концертов не было, я искал работу. Начальник – Толик Соколков, который работал тогда в Рок-клубе, – сказал, что в котельную требуется кочегар. Я тогда вообще не знал, что такое “Камчатка”, она не была еще так знаменита. Он сказал: идешь по Зверинской, потом во двор, а там дверь за угольной кучей, два удара – специальный стук. Ну я и пошел. Прихожу, дверь открывает замученный Машнин, весь в угольной саже, худой, только одни очки торчат… Вот и первое знакомство. Чай, сигареты, два котла, кошка Муся да телик ч/б с растянутым изображением. Потом была пара смен стажировок с портвейном и разговорами, во время которых Андрей писал или просто показывал мне свои песни. Песни сразу понравились.
Андрей Машнин
Больше всего не нравится то, что здесь хреново. Лучшее, чем можно заняться в стране, – это сидеть в котельной. Но если здесь посидеть
(Из интервью Наталье Чумаковой, август 1990 года.)
Наталья Чумакова
Примерно до 89-го года я про рок-музыку толком ничего и не знала, а тут она как-то вся на меня обрушилась. Так вот, я стала общаться с Олей Сергеевой (теперь она Оля Машнина), а она каким-то образом как раз к этому моменту со всеми познакомилась, уж не знаю как. И, когда я в очередной раз приехала в Питер, Оля позвала меня в “Камчатку”: дескать, там так хорошо, есть такой замечательный Андрей, и вообще отличное место и люди. Я сначала застремалась, но Оля меня все равно туда привела, хотя сама была знакома с ними максимум неделю. И там Андрейка в его традиционном тогда виде: весь чумазый, худой, в какой-то кацавейке, в очках. И при этом при гитарке – песенки стал петь. А песенки-то хорошие! И поскольку он сам чудесно-душевный, то мы очень быстро подружились.
Андрей Машнин
С Олькой мы познакомились у меня на квартирнике, в 90-м году. Была такая знаменитая квартира Филаретовых, прямо на Невском. Там играли все и всегда, включая Летова, на которого приходили сотни человек. Причем хозяева были совершенно благообразные интеллигентные люди, квартира такая антикварная, папа сам все делал; заходишь – будто в салон какой-то попадаешь. И на этом фоне сидит Летов с гитарой, 300 человек в одной комнате, со стен вода течет, с потолка капает – при этом все цело и расходятся потом все чинно, по одному. Ну вот, и я там играл – а меня вообще никто не знал, я из котельной не вылезал. И пришел Фирсов с целой толпой девок. Познакомились, там Ольга была, я ей как-то понравился.
Наталья Чумакова
Все, кто работал в “Камчатке”, относились к ее истории с большим пиететом. Чувствовалось, что место особенное. Оно было невероятно крохотным, но в этом маленьком пространстве было сосредоточено очень много всего. Стены с миллионами подписей и рисунков, веселые наклейки, коллажи… Если кто-то заходил в туалет, мог полчаса не выходить, пока все не прочитает, только хохот оттуда слышался. В “Камчатке” по-прежнему работали музыканты. Уже, конечно, не было Цоя и Башлачева, в тот момент там работали Титов, Бондарик из “Аукцыона”, кто-то еще… Я не всех хорошо помню, я же бывала наездами. Но для меня “Камчатка” стала родным местом.
Андрей Машнин
Когда я попал в “Камчатку”, я совершенно не знал, что в жизни делать. Понимал, что на стройке мне не место. Но что делать? В другой институт идти? Я пошел, поступил на филфак между делом. Причем думал, что мне туда не поступить, а в итоге так легко поступил, что, когда дело дошло до учебы, даже ходить не стал. И тут вдруг эта котельная. Ну и естественно, меня вообще всего перевернуло. Понятно, что это была для всех временная работа. Как только появлялась возможность ее бросить, народ оттуда сваливал. И правильно делал, потому что работа была супервредная, не соответствовала вообще никаким нормам: потолки низкие, ты этим говном, которое из котла идет, дышишь круглые сутки. Это работа для гопников. Которые там и были, пока к начальству не пришел Толик и не сказал – давайте, мол, наберу своих людей, буду за все отвечать, горячая вода и батареи горячие у вас всегда будут. И набрал – Фирсова, Цоя, Башлачева. Работяги, конечно, все те еще, но Толик всех контролировал. И место быстро раскрутилось, все стали хотеть туда попасть – а я-то вообще, не я туда напросился, а меня туда позвали. И никаким я поэтом не был, это Толик решил, что я перспективный мальчик.
Была характерная история с моим вступлением в партию. Когда я на стройке работал, нам казалось с друзьями, что коммунистическая партия будет всегда, что надо что-то менять. И мы решили пойти вступить в партию, чтобы переделывать ее изнутри. Толпой написали заявления, я год ходил кандидатом и как раз за месяц до перевода из кандидатов в члены попал в эту котельную. Сидим с Толиком ночью, я говорю: “Мне
завтра на собрание идти, в партию вступать”. Толик: “Андрюша, да ты что, у них же руки по локоть в крови!” Я такой: “Да…” На следующий день пошел, все вступают – один, второй, третий. До меня дошло, я говорю: “Я это… Не буду вступать”. Все такие – как так?! “Да что-то вот не знаю, блин, не вступается мне…” Первый случай такой был в этой конторе. То есть до такой степени “Камчатка” влияла.Наталья Чумакова
Я помню, мы записывали Андрея на какой-то магнитофон в “Камчатке”. Записали тогда все песни, что у него были. Пока писали, ужасно напились, и начался какой-то совсем цирк. Он пел, например: “Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не нужна”. Вместо “не видна”. Там все было перековеркано, и мы очень хохотали. Скорее всего, это так потом никуда и не пошло, осталось для внутреннего пользования. Но хорошая была запись! И тогда же я взяла у Андрея интервью. Очень приличное интервью, кстати. Думаю, его первое и единственное на тот момент. И дальше судьба интервью сложилась интересно. Один приятель Машнина, Алексей Плуцер-Сарно, составлял словарь русского мата. И когда он его издал, то для меня стало большой неожиданностью, что в словарь вошла масса цитат из этого интервью – по применению мата в русском языке. Со ссылками на интервью А. Машнина Н. Чумаковой тогда-то и тогда-то. Я, кстати, не уверена, что интервью это было еще где-то опубликовано. Думаю, Машнин его Плуцеру-Сарно просто передал, они же были приятелями. А еще, я это точно знаю, Машнин напридумывал в этот словарь кучу матюгов, которых на самом деле в русском языке нет. Причем придумал вместе с примерами их употребления. Они вместе с Плуцером-Сарно сидели, сочиняли примеры употребления этих матюгов и валялись под столами.
Сергей Фирсов
В Рок-клубе Машнин стал известен сразу – во многом благодаря мне. Я его туда привел, ну и потом, к нам же на “Камчатку” все приходили бухать. Когда в одном кругу 200–300 человек варятся, все друг друга знают. Так что, как только он стал что-то делать, он сразу же стал известен в узком кругу. Но я бы его не притащил в “Октябрьский” в 90-м году, если бы не было чего показать. Вообще, начало 90-х время было шибкое. Постоянные концерты и квартирники. В той же “Камчатке” постоянно что-то делали. Там подвал рядом был пустой – “Чукотка”, и мы в нем устраивали концерты. Машнин, собственно, именно там начал на народ выступать. Хотя его первое публичное выступление было как раз в “Октябрьском”. Он приехал в кирзовых сапогах прямо со смены и потом обратно на смену уехал.
“Рок-бард” – это ведь, в сущности, оксюморон, по крайней мере, уж точно полумера – а полумеры в те времена, которые наступили вскоре после сценического дебюта Андрея Машнина, не работали совершенно. Ситуация, в которой Андрей Машнин оказался вскоре после своего сценического дебюта, полумер не принимала. Всего одна его акустическая песня была выпущена официально – на очередном отчетном сборнике Ленинградского рок-клуба. Вскоре после этого сборники выходить перестали, да и Рок-клуб из реальности превратился в миф. Шум времени начал звучать так громко, что песен под одну гитару уж точно бы никто не услышал, так что логично было вставить эту гитару в розетку. Что и было сделано – при помощи будущего корифея российского рока нового типа и основателя Tequilajazzz Евгения Федорова. Вместе с Машниным они сделали “Тихо в лесу”, собрание песен негромких, слегка язвительных и как будто затаившихся. В по-своему изысканном, свингующем электрическом звуке этого альбома чувствуется некое внутреннее напряжение, которое неизбежно должно когда-нибудь получить свой выход, сам Машнин поет то почти бесстрастно, то словно с издевкой, как бы удивляясь самому себе, как бы ища собственный голос заново.
Сергей Фирсов
Все менялось. Старая эпоха отходила, появлялась новая. Поэтому все и стали играть новую музыку. Машнин пел под гитару, потому что не было группы. Под его тексты не очень подходит русский рок или классический рок-н-ролл, ему больше подходит какой-нибудь андеграунд. Поэтому такой стиль и получился. Ну и потом, Машнин такую музыку очень любил.
Андрей Машнин
Я, конечно, в котельной на гитаре бренчал, но звук мне такой совсем не нравился. На “Камчатку” постоянно вписывались всякие эти барды, и так они мне остопиздели… Везде вставляли частицу “да”, ну и прочее такое посконное: какие-то истерики непонятные, какая-то Русь их волнует, притом что совершенно ничего в этом не понимают, страшно далеки от народа. В общем, я решил, что бардом не буду. И под гитару стал уже сочинять что-то более электрическое. Тем более что и слушал я тогда The Cure, всякий там западный рок. Потом как-то раз на одном дне рождения мы познакомились с Ай-яйяем (прозвище Евгения Федорова. – Прим. авт.), и он мне надавал всякого рэпака – Айс Ти, Айс Кьюба. Я думаю – о, вот это класс. Я как раз вот такое очень люблю – свободный размер текстов, такую работу с речью; решил, что так и надо писать.