Песни в пустоту
Шрифт:
Евгений Федоров
Мы с Машниным познакомились случайно. Мне нужно было где-то работать, и я решил попробовать устроиться истопником в “Камчатку”. Мы уже довольно активно играли тогда, но музыка никаких денег не приносила, надо было горбиться. На “Камчатку” я в итоге почему-то не устроился, но познакомился с Андрюхой и послушал его песни – и они оказались очень интересные и веселые. В то время в нашей компании очень мало кто пел осмысленные песни по-русски, в основном по-английски пытались, а здесь чувствовались очень хорошие традиции, но при этом было и хулиганство, и замечательный русский язык.
Андрей Машнин
Меня все всегда везде таскали, я сам никогда жопу не оторву и сам никуда не пойду. То меня Начальник везде таскал, потом появился
Евгений Федоров
Машнин меня попросил помочь ему записать на альбоме бас. Мы сели в студии, практически без репетиций, все было очень спонтанно и по-тусовочному – в итоге мне пришлось сыграть и на гитаре, и на клавишных. Альбом записали за одну ночь, в конце там еще Сашка (Воронов, барабанщик Tequilajazzz. – Прим. ред.) появился. Но на сцене мы вместе никогда не играли. Андрей быстро нашел каких-то музыкантов. До “Тихо в лесу” он был такой рок-бард, а после как раз стал играть с группой. Может быть, действительно наши совместные музицирования были каким-то толчком в этом смысле. Мы тогда все слушали рэп, причем радикального толка, – ну и ему это тоже близко оказалось.
Машнин не был единственным, кто сменил акустическую гитару на электричество – сначала умеренное, потом радикальное. Новый злободневный звук был злым, лютым, отчаянным, прямо как жизнь, которая его породила. Выборгский юноша Эдуард Старков переименовал свой хипповый ансамбль “Депутат Балтики” в “Химеру” – что было потом, мы уже рассказали. Коллега Машнина по кочегарскому ремеслу Андрей Петров из осколков команды “Дурное влияние”, первой пересадившей на российскую почву готический рок, собрал банду “Бондзинский” и заиграл джаз-кор (на их дебютном альбоме, к слову, вокалистом был как раз Андрей Машнин). Да что там говорить, даже Александр Ф. Скляр, лидер вполне себе успешного столичного “Ва-Банка”, записав задушевный русско-роковый альбом “На кухне”, взял курс на тяжелые хардкоровые риффы, кардинально поменял имидж, возглавил движение “Учитесь плавать” и стал вести на радио одноименную программу, посвященную тяжелой музыке.
Сталь в звуке “Машнинбэнда” закалялась постепенно. “Тихо в лесу” – это еще было, в полном соответствии с заголовком, довольно тихо, Машнин пока не столько искал свое новое амплуа, сколько прощался с прежним. Дальше была запись “Трезвыезлые”, где к Машнину среди прочих присоединился экс-участник “Странных игр” и будущий создатель “Deadушек” Григорий Сологуб, – звучал этот альбом примерно как мелкопоместная версия Rollins Band: мощный тяжелый бас, гитары, срывающиеся в перегруженные риффы, грубый и наглый голос. Машнин здесь уже похож на того бесповоротно взбунтовавшегося очкарика, каким он станет через несколько лет, но в музыке все еще слишком много стиля и слишком мало мяса. По-настоящему оголтелыми, зубастыми и прицельно точными песни Машнина становятся с приходом в группу еще одной мятежной души – Леонида “Ильича” Замосковского, с которым и были записаны главные альбомы “Машнинбэнда” – “Жэлезо” и “Бомба”. И да, впечатление они производили вполне в соответствии со своими названиями.
Леонид Федоров
Машнин поначалу пел под гитару. Но его сразу в эту сторону тянуло. Он же работал в “Камчатке” – с Фирсовым, с Витькой нашим, басистом. И кто-то ему предложил – давай сделаем песню. Сначала было не очень жестко, а потом он уже нашел своего этого гитариста-басиста Ильича – ну, он там на всем играл, – и они сделали уже такой “Машнинбэнд” жесткий.
Андрей Машнин
Женя с Дусером начали свой звездный путь в составе Tequilajazzz, а мы с Дроном стали думать, как жить дальше. И вот опять
как-то вдруг, холодным осенним вечером 94-го года, зашли в старый добрый Рок-клуб и повстречали там нашего Диму Винниченко, а с ним и Григория Сологуба. Через неделю мы уже вместе начали репетировать в “Горе”, причем продюсером нашим стал также бывший камчатский кочегар Сергей Фирсов.Первый раз мы выступили на открытии студии ЛДМ, и сразу же со скандалом. Мы там спели рэп, где матюгов было, наверное, больше, чем нормальных слов (как и полагается по закону жанра), а потом еще и драку устроили посреди зала. А там такие все в красных пиджаках, секьюрити сбежались, разобрались потом, что мы не виноваты были.
Еще позже был скандал на “Радио ‘Катюша’”, когда там прокрутили запись нашего концерта в “Там-Таме” целиком – неожиданно даже для нас. Я сам на кухне, помню, сидел, слушал, думаю – ничего себе! Вот ведь радио какое прогрессивное. Мне прилепили ярлык “героя ненормативной лексики”, хотя мы потом завязали с этим делом.
В общем, выступили мы раз десять с этим составом, записали в Wild Side второй альбомчик “Трезвые-злые”, ну и тут лето, поразбрелись все куда-то, денег не было, котельную уже тогда разогнали, сидели мы все без работы, так вот и зачахло дело.
(Из статьи “История “Машнинбэнда”, рассказанная им самим”, самиздатовская газета “Ниоткуда”, август 1996 года)
Наталья Чумакова
Я уехала из Москвы, вернулась в Новосибирск и в Петербурге бывала наездами, так что переход Андрея к электричеству стал для меня сюрпризом. В один прекрасный момент я приехала в Питер, а у Машнина уже электрический концерт. Который меня, конечно, совершенно ошеломил. Я же его до этого, наверное, и на сцене не видела, только в “Камчатке”, – ну или, может, на какой-то совсем маленькой. А тут он такое творит! Как будто совсем другой человек. Я его знала своим, домашним, почти мужем моей подруги, то есть было какое-то очень личное отношение, а тут он выходит – стоит шум-скрежет, дикий драйв.
Андрей Машнин
Появился состав, стали репетировать, как отрепетировали – стали играть по клубам. Фирсов нас в Москву повез – там мне ужасно не понравилось, конечно. Да, было два концерта в “Бункере”, который тогда пафосный такой был, они сами немножко удивились, когда нас первый раз услышали со всей этой матерщиной, но потом еще раз позвали. А была еще куча концертов в каких-то забегаловках. Раз был вообще кабак – сцены нет, в углу выдвигается помост на одного человека. Рекламы никакой, мы вечером приезжаем – сидят пять бандитов и просто жрут, шашлычок наворачивают. И тут выходим мы – мол, сейчас будет концерт. Мне бы это не понравилось, ну не к месту как-то. Они посидели, поморщились, потом глядь – слова знакомые пошли: “еб твою мать” и прочее. Ну надо же! Как хорошо зашли! Денег за все это не платили никаких, едва дорога отбивалась, чего вообще ездили? Мне это нахуй было не надо. А музыкантам, видишь, надо. Не такая уж это была и злобная музыка – как выяснилось, когда Ильич появился, бывает и гораздо злобнее. Хотя на тот момент эта программа мне, конечно, казалась достаточно злобной.
Сергей Фирсов
Когда сезон 95-го закончился, всех кочегаров уволили и набрали каких-то алкашей. Не знаю, зачем они это сделали, – на следующий сезон уже опять разыскали Начальника, говорят: “Возвращайтесь, эти ни фига не работают, просто жопа полная”. Мы-то все-таки работали. Хоть умели веселиться, но умели и работать. А эти только бухали, и все. И с 97-го года мы опять вернулись. И работали до 2000 года, пока “Камчатку” как котельную не закрыли, и тогда мы уже стали делать из нее клуб. А Машнин, когда уволился, пошел на какую-то стоянку и год или два работал там сторожем. Песни на работе сочинял.
Андрей Машнин
Ильича привел Гриня Сологуб, привел как второго гитариста. Он попробовал и как-то быстро привязался. Это был год 95-й, котельную как раз разогнали: начальство сказало – мол, надоели танцоры-музыканты, возьмем нормальных пролетариев. И я пошел на автостоянку сторожем, потому что мне еще и учиться надо было. Ильич ко мне туда приезжал с электрогитарой и комбиком. Так и сидели вдвоем, так все “Жэлезо” и было отрепетировано – сутки через трое. Я сижу по стулу стучу, а Ильич на гитаре жужжит.