Песни в пустоту
Шрифт:
Все это было очень благородно, но сама музыка зачастую была достаточно однообразна – в панк-хардкоре вообще идеологическая составляющая ценилась выше музыки. В большинстве своем альбомы были чудовищно записаны, а тексты песен представляли собой набор штампов, посвященных всевозможным социальным проблемам, вегетарианству, феминизму, антифашизму и прочим идеям, которые, будучи стократно повторенными, превращались уже в пустую декларацию и лишались прикладного содержания. “Девственность”, первый альбом Лехи Никонова и его группы, был во многом похож на своих собратьев – уж во всяком случае, с точки зрения качества записи. Но и выделялась кассета из общего ряда сильно – и с точки зрения материала (тут и оголтелый кавер на мумий-троллевскую “Девочку”, и очень впечатляющий номер “Февраль-98”, в котором уже
Аннотация приводится без изменений авторской орфографии и пунктуации.
“Альбом записывался в невозможных условиях: гитарист (с которым недавно мы всё-таки – нам этого очень не хотелось – вынуждены были расстаться из-за его пристрастия к hard drugs) не явился на запись. На гитаре пришлось играть мне (Л. Н.) Запись осуществлялась упёртыми дестерами (т. е. ортодоксальными металлистами, которым по большому счёту было насрать и на нас, и на нашу музыку) напрямую – без сведения. Весь альбом записан за 5–6 часов. Всё (кроме идей) – гитары, ударные, пульт – брали у знакомых – Валера, ну мне на день только, ну пожалуйста. – Да, ваш Бенихаев проторчит на хрен мою гитару… – Он не будет играть, я на ней буду…, ну пожалуйста – а.
Идея: Три “С” – Свободы, Секс, Страх. Тема, являющаяся ведущей в нашем творчестве (прости за кошмарное слово, не мог найти синоним) до сих пор. Например Свобода (понятая как неполитическое, субъективное, внутреннее, не зависящее от “объективной реальности” (фикция) свойство) в песне “Fucking Life” рассматривается как антитеза Любви (несвобода?), как мучительное и невыносимое чувство отторжения от “Я”, которое переживает (Ницше медленно переворачивается в гробу, как курица на вертеле) каждый человек (Я, Ты, Он, Она) отказавшийся от системы ценностей, навязанных социумом (фрейдистам рекомендуется заткнуться).
Секс – плацдарм для проверки “настоящей” свободы. Название альбома имеет самый прямой и предсказуемый смысл. Педофилия, понятая как высшее проявление сексуальной свободы. Культура, понятая как высшее проявление сексуальной свободы. Культура раздвигающая ноги во втором куплете “П.О.Р.Н.О” – маленькая девочка, боящаяся и дрожащая от нетерпения, ждущая нового и пока что ещё не сформулированного (в рамках хорошо – плохо) напрямую чувства. “Мы будем кровью на руках” – концентрация этого чувства в сияющей и недоступной точке существования, где (разворот в сторону первого “С”) нет моральной или, скажем аморального суждения, читай осуждения данной темы.
Страх (“Враньё”, “Объективная реальность”) – осознанный как чувство ответственности за приручённую (Ща убежит) пусть ненадолго свободу – разворачивает нас к теме Смерти (вот и четвёртое “С”, выскакивающее из альбома в посвящении Эдяну Старкову и песнях – “зимний синдром”, “Графин”, “Февраль 98”) Как воспоминание о жуткой, экзистенциальной зиме 97-го года.
В общем-то все теории, подгоняющиеся к готовому продукту (“Девственность”) имеют свойство упрощать и вульгаризировать данный продукт, что и видно из этой аннотации… Я например, упустил из виду четыре явно политические песни “Жирного убью”, “Skinheads”, “Собаки в глазах”, “Пулю буржую”, даже думаю, для них будет достаточно подстрочного перевода… + два адаптированных к “77” боевика (Свин и Лагутенко). А на самом деле я уже не очень хорошо помню, чем мы руководствовались при записи “Девственности” вышеизложенные пояснения всего лишь жалкий контур идей, которые тогда были для меня так важны. Сейчас мне гораздо ближе наша новая запись – дело даже не в качестве (хотя и это немаловажно), просто мы (П. Т. В. П.) за этот год всё-таки сильно изменились (а новый альбом фиксирует это как нельзя лучше) и это хорошо… потому что (цитирую по памяти и наверняка неточно), как сказал Блейк сознание человека, не меняющего своих суждений, становиться подобным болотной тине – лучшим прибежищем для гада
Леха Никонов 25 марта 1999 год.”
Алексей Никонов
В
этом манифесте я про себя не написал, что тоже был упоротый. Там я весь такой бедный-несчастный, а вокруг все такие пидорасы. А я сам тогда был в героине. Хотя бы мог отрепетировать свои партии гитарные, но так их толком не отрепетировал, это слышно на записи. Я тогда еще ничего не знал о Ramones. А сейчас слушаю их и понимаю – это мои тогдашние идеи. Никаких запилов! Но тогда я не знал, что их придумали за двадцать лет до меня.Кирилл “Джордж” Михайлов
Мне попала в руки кассета с демо-версией их первого альбома “Девственность” – и у меня сразу возникло ощущение, что группа интересная. Концерты их тогда проходили в основном в клубе “Клим Ворошилов” – это был такой Дом культуры при заводе, где располагалась куча репетиционных точек, ну и концерты проводились. С клубами вообще была напряженка – такой вот панк сырой совсем негде было играть. В тот момент, в конце 90-х, вокруг “ПТВП” не было никакой истерии. Ни репутации, ни девочек этих, ничего. Народу на концертах было мало – но, несмотря на это, они играли с очень хорошей отдачей, прямо с истерикой какой-то. Леха резал себе руки, еще какие-то страшные вещи вытворял.
Илья Зинин
Я услышал “ПТВП” в 98-м или 99-м году. Но и до этого по Москве ходили слухи, что в Выборге появилась группа с очень крутыми текстами и безумным вокалистом. Они должны были играть в Питере, на панк-хардкор-фестивале, который собрал несколько десятков групп из Москвы, Питера и Минска, и я задался целью обязательно их послушать. Фестиваль проходил на каком-то заброшенном заводе на Васильевском острове, дело было в начале мая, но при этом стоял ужасный холод, а здание не отапливалось. Замерзшие зрители и музыканты стали жечь костер во внутреннем дворике, чтобы хоть как-то согреться, я к ним присоединился. Из-за этого сет “ПТВП” я почти пропустил: график выступлений сильно поплыл, и, когда кто-то из моих знакомых подошел к костру, сказал, что уже вовсю играют “ПТВП”, я ломанулся в зал, но застал всего одну песню. Слов было не разобрать, но по энергетике, исходящей от группы, по манере Лехи держаться на сцене было понятно: это новое и очень яркое явление.
Юрий Угрюмов
Они начинали как панки, публика на них ходила в основном тамтамовская – а потом вдруг набрали аудиторию, и люди стали ходить совсем разные. Одновременно на концерте можно было увидеть олдового панка и девушку-студентку из гуманитарного вуза, и они как-то уживались.
Алексей Никонов
У меня была несчастная любовь. И это тоже было стимулом. Девушка, с которой я встречался три года, сделала себе харакири – в том смысле, что, любя меня, она сказала: “Пошел на хуй”. “Играй рок, Леха”. Она не умерла. То есть как – сейчас у нее двенадцать кошек. Это значит умерла или нет?
Егор Недвига
Мне очень запомнился первый фестиваль, который мы устроили в Выборге и тем самым показали тупоголовым организаторам, что можем сами делать то, что не могут они. Мы собрали восемь групп из Питера и пять из Выборга. Концерт назывался “Дни революции”. Все отлично сыграли, в зале был биток, а Лехе какая-то женщина подарила цветы. Я впервые видел, чтобы Лехе, такому панку, взрослая тетя принесла розы. Это было офигенно приятно. Ведь она пришла в клуб не поскакать и не выпить дешевого пойла. Тогда я понял, что наша музыка может быть интересна не только узкой прослойке из гопников и малолетних панков.
Кирилл “Джордж” Михайлов
Практически все концерты “ПТВП” в начале 2000-х воспринимались как откровение. Был случай, когда у Никонова была сломана нога, и он выехал на сцену в инвалидной коляске. Он подымался к микрофону, спотыкался, падал, орал, истерику устраивал. Такой был рок! Сейчас, когда они стали играть часто, когда публика уже ждет, что он будет делать, немного не то. Он пугает, а нам не страшно.
Андрей “Cлесарь” Оплетаев