Песня ветра. Ветер перемен

Перед закрытыми глазами было темно, лишь иногда скользили слабые отблески огня. Гомон голосов превратился в одно сплошное расплывчатое пятно, как и весь мир. А потом вдруг прямо сквозь эту вязкую пелену прорвался серебристый, словно ручеек, нежный голос, и Рада на миг задумалась, не снится ли ей все это?

Что ты ищешь на этой земле, где нет лета, лишь сумрачные скалы?

Только хохот свинцовых волн вторит крику чаек и песням баньши,

Духи прячутся в зарослях бересклета, закат разливается алым,

На воде в пене пляшут и гаснут блики, невидимые раньше.

Ты уверен, что карта не врет, что компас не сломан,

Что дорога выбрана верно – подумай еще раз.

Если да, начинай полет, разгоняй мрак сонный.

Я тебя научу летать, не отводи глаз.

Песня текла и текла, звонкая, будто ручей, сильная, как морской ветер. Рада удивленно распахнула глаза и уставилась прямо на маленькую девчушку, что сейчас стояла на помосте в конце помещения и пела, вскинув голову и наигрывая себе на небольшой старой потертой арфе. И заморгала, не совсем понимая, что видит перед собой.

Девчушка была эльфийкой, в этом не было сомнений, причем не простой эльфийкой. Черты лица ее были совсем тонкими и сглаженными, а огромные серые глаза часто моргали, словно у перепуганного олененка. Мягкие каштановые кудряшки спускались на ее плечи, скрепленные чем-то на затылке, и в полутьме было хорошо видно длинную тоненькую шею и выпирающие ключицы. Кожа у нее была белой, почти что серебристой, и ярким пятном выделялась на фоне заплеванной прокопченной таверны, словно лунный лучик упал сквозь запотевшее, давно немытое окно. Да она же из Первопришедших! Рада была настолько удивлена, что выпрямилась, не сводя глаз с девчонки.

Выглядела та, словно давно некормленый перемерзший воробей, но голос при этом ладно и сильно выводил незнакомую песню, а пальцы уверенно перебирали струны арфы, и Раде чувствовалась сила в ее музыке.

Я могу предложить тебе вместо крыш своды облаков,

Я могу предложить вместо звонкой монеты лунный свет,

Научу тебя улетать дальше птиц и серебряных ветров,

Обещай, что потом позабудешь меня, потеряешь мой след.*

Девчонка ударила по струнам, и музыка полилась, полилась со старенькой, рассохшейся, плохо настроенной арфы, прямо на головы усталых работяг, перепивших пьянчуг, картежников, воров и наемников. Рада не слишком-то понимала в музыке, но здесь было что-то, что-то дрожащее и сильное, что-то золотисто-летнее, отчего ее сердце словно отпустила пережавшая его рука тоски. Музыка лилась, и Рада слушала всем своим существом, замерев и широко открытыми глазами глядя на маленькую эльфийку посреди пьяной толпы, казавшуюся здесь настолько не к месту, настолько чужой, настолько неподходящей всему этому. Откуда же ты взялась тут, девочка? Что ты забыла в этом засиженном мухами сарае?

Тонкие пальцы перебирали струны, и в них Рада слышала море. Северное море, которое она так хорошо знала, так любила, шумело где-то вдали. Накатывали громадные волны, стальные и тревожные, накатывали на галичный берег, разбиваясь о камни, что задумчиво наблюдали проходящие мимо тысячелетия. Шуршало крошево песка и мелких камешков, ракушек и косточек, шуршало, накатывая вместе с волнами и просачиваясь между плоских камней, и вода отступала прочь, с натужным дыханием отходила, чтобы вновь броситься вперед в извечной тоске, словно женщина, тянущая руки к умирающему сыну. Кричали в небе чайки, вися на могучих потоках холодного ветра, расправив крылья прямо под низкими серыми облаками. Сумрачный край с холодными скалами и неприветливыми ветрами, край для сильных, где выживает лишь тот, кто способен покорить, подчинить себе море, усмирить его нетерпеливые вздохи и дурной нрав. Край соли, ветров и камней, край свободы.

В груди что-то предательски задрожало, а горло стиснуло, и Рада горько отхлебнула из своей кружки. Боги, как же я хочу вернуться туда! Как же я хочу остаться там навсегда! И не нужно мне никакое золото, никакие столицы, никакие люди. Только это море и свобода.

– Эй! Хватит ныть! Покажи ноги! – выкрикнул какой-то пьяный голос, и Рада ощутила что-то, сродни потере. Словно это волшебное, красивое, тоскливое, созданное музыкой, ушло, разбившись в очередной раз о людскую тупость и равнодушие.

Девчушка и глазом не моргнула, продолжая играть, но взгляд у нее остекленел. Рада чувствовала, что теперь что-то уже совсем не так, по другому, что девчушка уже не будет петь, как раньше. И от этого внутри заворочался гнев. Она отдавала себе отчет в том, что большей частью он продиктован бренди и ненавистью к тому, что она застряла в этом поганом городе вместо того, чтобы сейчас уже мчаться с Алеором на запад, но так ли это было важно? Сегодня вечером она напивалась, напивалась затем, чтобы ввязаться в драку и забыть обо всем, а тогда какая разница, что станет поводом для этой драки?

Еще несколько голосов присоединились к первому, требуя, чтобы девчонка разделась, и та окаменела еще больше, вся как-то сжалась, но упрямо продолжала играть, хоть руки теперь уже скользили по струнам неохотно и сковано.

Рада залпом допила свое бренди и поднялась, разминая пальцы. Вещей у нее с собой не было, а за еду она уже заплатила, причем сполна, одарив золотым улыбающегося и подобострастно кланяющегося трактирщика. Пожалуй, этого золотого должно было с лихвой хватить и на покупку новых столов взамен тех, что сейчас будут сломаны, и на новые кружки, которые сейчас здесь перебьют. В принципе, можно было и подбросить еще пару золотых просто для возмещения морального ущерба, но это уже будет зависеть оттого, получит ли она удовольствие в грядущей драке или нет.

Окружающие помост слушатели зашумели, и первый смельчак уже полез на помост, пытаясь пьяными руками задрать подол девчушке. Она громко вскрикнула, прервав песню на полуслове, а потом с силой огрела его по голове арфой. Послышался громкий хруст, инструмент с натужным звуком треснул, полопались струны, а незадачливый пьянчуга как подкошенный упал на пол под громкий хохот остальных завсегдатаев.

Рада расстроено остановилась, глядя на то, как девчушка ловко спрыгивает с помоста и заворачивается в плащ. Она надеялась на хорошую свалку, а эта мелкая справилась и сама, умудрившись не только нейтрализовать соперника, но и насмешить всех остальных. Музыканты уже заиграли плясовую, и давешняя полуголая певичка вылезла на помост, ножкой спихивая с него бессознательного пьянчугу под общие крики одобрения.

Разочарование было таким сильным, что Раду затрясло. Этот день не задался с самого утра, но она-то надеялась на то, что он хотя бы закончится хорошо. Впрочем, Боги услышали ее молитвы. Как странно, что до вас доходят только такие идиотские мои просьбы, а когда по серьезному надо помочь, вы почему-то молчите.

Эльфийка попыталась выбраться из забитого людьми помещения незаметно, но какой-то детина ухватил ее за руку и с хохотом что-то сказал. Рада расслышала только окончание фразы, и даже ей, привычной к обществу пиратов, бандитов и шлюх, этого было достаточно для того, чтобы разбить ему лицо. Не постеснялась и эльфийка. Зашипев, как кошка, она ловко вывернулась из хватки детины и зарядила ему острым кулачком прямо под дых. Тот охнул и согнулся пополам, а Рада захихикала, пробираясь сквозь толпу к месту свалки.

Девчушка дернулась ей навстречу и врезалась в грудь, перепугано охнув, когда руки Рады крепко обхватили ее за талию, а губы прошептали прямо ей в ухо:

– Беги к дверям. Я тебя прикрою.

В следующий миг Рада отпустила ее и отодвинула себе за спину, поднимая руки. И когда детина с руганью разогнулся и занес кулак, его уже ждали.

Тепло разлилось по груди и телу, а хмель ударил в голову с такой силой, что Рада покачнулась. Ей вдруг почему-то стало так весело, так легко, так славно, словно и не было всего этого тяжелейшего дня, всей этой тоски, всех этих дурацких мыслей. Рука так привычно сжалась в кулак, а потом выстрелила вперед, врезаясь в небритую твердую щеку и отзываясь таким родным толчком боли. Вот для этого вы создали меня, Боги! Вот для этого и не для чего другого!