Песня ветра. Ветер перемен

В свете масляной лампы даже сквозь затянувшие глаза слезы Рада смогла разглядеть, что лицо брата неуловимо изменилось. Он вроде бы был точно таким же, каким она помнила его и видела вчера, и при этом – иным. Теперь он казался гораздо старше, лицо его было осунувшимся и вытянутым, под глазами темнели круги, а левую щеку пересекал длинный тонкий шрам, какие оставались от царапин самым кончиком ножа или катаны. Только синие глаза остались теми же: холодными и колкими, как две северные звездочки.

– Зачем ты затеял все это, Вастан? – решив не затягивать, спросила она. – Ты продаешь меня Сету?

– Ну зачем же так сразу, Радушка? Зачем же эти «продаю», «затеял» и все остальное? – Вастан встал напротив нее, широко улыбаясь, но глаз его при этом улыбка не касалась. – Напротив, я надеюсь, что ты сама поймешь целесообразность поездки в Остол Горгот и не будешь против разделить этот путь со мной. Ты…

– И давно ты служишь ему? – прервала его Рада, не желая выслушивать больше ни слова. Она не чувствовала ни разочарования, ни боли, только ярость. И не потому, что он был ее братом, намеревающимся отвезти ее Сету, а потому, что она поверила ему, несмотря на то, что Алеор несколько раз предупреждал о возможной опасности. Вот ведь упертая дура! Надо было сидеть в гостинице и не соваться никуда! Рада поморщилась от собственной глупости и добавила: - И что же он тебе такого предложил, что ты на это согласился?

Несколько секунд Вастан молча смотрел на нее, обдумывая что-то, потом вздохнул, поставил масляную лампу на пол, подтянул к себе стоящий у стены мешок и уселся на него верхом напротив нее.

– Терпением ты никогда не отличалась, сестренка, да это и понятно, это у нас в роду. И раз уж ты сама хочешь опустить формальности, то и я церемониться не буду. – Жесткая улыбка тронула губы Вастана. – Я состою на службе у Сети’Агона последние полторы тысячи лет. А что касается его предложения, то я даже не понимаю, о чем здесь можно рассуждать. Как можно не служить ему, учитывая, какие возможности это открывает?

– Какие? – хмыкнула Рада, почти что давясь яростью. – Сидеть в черной башне под самым небом и нюхать дермачий смрад? Строить зловещие планы, чтобы покорить весь мир? Командовать армией тупоголовых тварей, которые даже и говорить-то не способны по-человечески, потому что у них на это мозгов не хватает? Выбор просто чудесный, братец! Любой бы согласился!

Лицо Вастана не изменилось, как и выражение глаз, словно все, сказанное ей, прошло мимо него.

– Не совсем так, Рада. Армии – это лишь ерунда, так, большая колотушка, чтобы держать в страхе весь мир. Истинные цели моего господина гораздо тоньше и интереснее. Как и возможности. Впрочем, учитывая твое воспитание среди людей, я и не ожидал, что ты сразу же оценишь все открывающиеся перед тобой перспективы. – Вастан полез за пазуху, извлек оттуда резную трубку из черного дерева, кисет и принялся неторопливо забивать ее, поглядывая на Раду и спокойно рассуждая. – Видишь ли, мир в том виде, в каком он существует, давным-давно уже исчерпал все возможности своего развития. Он находится в стадии стагнации, оттого и устраивает сам себе небольшие встряски, вроде Танца Хаоса, религиозной розни, вечных мелких войн, в которые так любят играть смертные. Коллективный разум окутан сетью самодовольства. Они считают, что знают каждый уголок мира, разведали и освоили его, настроив там своих сараюх и воткнув в землю табличку с названием, чтобы еще издали было видно, кому это принадлежит. Они бахвалятся тем, что разведали природу энергий Источников, и теперь могут творить с ней все, что им вздумается. Они пересчитали всех богов, навесили на них ярлыки с именами и расставили по полочкам своих пыльных церквей, взимая с каждого вошедшего плату за то, чтобы тот мог потрогать эту фигурку, потому что нигде в другом месте он этого сделать не сможет, ведь только жрецы могут напрямую обращаться к богам, чтобы не вызвать их гнев. А следом за тем утвердились своими жирными телесами на всей этой куче и самодовольно сидят, считая, что теперь им ведомо все, что им принадлежит весь мир.

Вастан улыбнулся и покачал головой, зажал трубку в зубах, а потом поднял руку и приложил к ней палец. Прямо на глазах у Рады палец этот полыхнул язычком пламени, и брат преспокойно раскурил от него трубку. Рада впала в немое оцепенение, глядя на это: это была энергия, та сила, которую использовали жрецы, но ведь эльфы неспособны были касаться Источников! Неспособны, и все!

– Что он сделал с тобой? – Рада ощутила, что голос ее охрип.

– Мой господин? – вскинул брови Вастан. – Ровным счетом ничего. Но он показал мне, что никаких границ и пределов не существует, что все они есть лишь в той системе координат, в которой существует весь мир. И что все нации и государства отчаянно удерживают эту шелуху из лжи, изо всех сил впиваются когтями во власть, чтобы и дальше держать весь мир в невежестве и не позволять ему развиваться по его собственным законам. Я всего лишь следую истине моего существа, и она позволяет мне делать то, что вы, слепцы, узники своих же химер, считаете чудом. А для меня это лишь реальность и ничего больше.

Он выпустил клуб дыма, помахал в воздухе пальцем, и тот моментально погас. Взгляд Рады жадно впился в кожу на руке брата: она выглядела точно так же, как и раньше, ни следа ожога или копоти на ней не было.

– То есть ты сейчас пытаешься убедить меня в том, что Сети’Агон облагодетельствует весь мир своим присутствием? – справившись с первым удивлением, она пристально взглянула на брата. – Что армии дермаков – это посланники добра, несущие свет нам, непросвещенным? Что под его властью мы могли бы добиться чего-то большего, чем под властью Молодых Богов?

– Рада, нет никакого добра и зла.
– Вастан подался к ней, заглядывая ей в глаза. – Как нет никакой власти Молодых Богов – вы сами ее придумали, сами в нее поверили и носитесь с ней, словно курица с яйцом. В этом мире есть только сила, заложенная в нас, которую мы можем открыть в себе и использовать. И разница только в том, есть у тебя эта возможность или ее нет.

– Так если дело обстоит так, зачем вообще быть под чьей-то властью? – заморгала она, глядя на него. – Зачем присягать Сету, если можно развиваться самому, как ты говоришь? Ну и развивался бы, кто ж тебе мешает-то?

– Система, в которой существуют государства этого мира. Система общества, веры, общности людей. Это душит и не дает идти вперед, - спокойно отозвался Вастан.

– Ага. То есть для развития тебе нужно влезть куда-то повыше, где не воняет людским дерьмом, и свежий ветерок щекочет волосы? – хмыкнула она, и лицо брата окаменело. – И для этой цели ты выбрал себе Остол Горгот? У меня только один вопрос, братец, это что, самая высокая точка известного мира? Неужто он настолько высок и близок к чистому воздуху, что нет ни одной горы в Латайе или Рудном Стяге, которая была бы выше его? Или тебя больше интересует цвет этой горы?

– Ты смеешься только потому, что не ведаешь, - холодно проговорил Вастан, глядя на нее с усталостью и равнодушием. – Но ты узнаешь. Еще узнаешь, насколько тебе повезло.

– То есть ты меня посадишь рядом с собой на ту же величественную вышину, и мы будем вдвоем любоваться тучками? – ярость внутри начала медленно отступать, и на смену ей пришел смех. Рада смотрела на своего брата, и почему-то сквозь его лицо прорастала ироническая усмешка Алеора. Этот-то тоже ненавидел весь мир, но никуда не бежал от этой ненависти, обращая ее против нее самой. Он сражался как одержимый против всего на свете и самого себя и никого никогда не признавал своим господином. И уж точно не делал идиотских фокусов с горящими пальцами, чтобы привлечь внимание к своим словам, придать им значимости. Каким же глупым надо быть, чтобы сменить одну удавку на другую! Рада хмыкнула и продолжила: - Знаешь, я, в общем-то, тучки никогда не любила. Мне бы лучше в вонючую таверну, где ром течет рекой, пляшут шлюхи и гремят кости. А на твоих высотах я, боюсь, полы запачкаю своими грязными сапожищами.

Несколько секунд Вастан молча рассматривал ее, и в лице его был лютый зимний холод.

– Все это – следствие твоего воспитания. К сожалению, мой изначальный расчет не оправдался. Надо было оставлять тебя не в Мелонии, где все обволакивает иллюзия порядка и чинности, а где-нибудь в Ишмаиле, где нет ничего, кроме церковной плети и вечного стона. Тогда бы ты поняла все, что я сейчас говорю.

– Да нет, братец! – громко фыркнула Рада, чувствуя распирающий грудь смех. – Я все поняла, правда. И показуху их, и отсутствие истинного чувства, и ложь, окутывающую всю страну. Я все прекрасно поняла и на своей шкуре прочувствовала до самых костей, уж поверь. Вот только после этого я не впала в депрессию и не начала рассусоливать про то, как ужасна человеческая система. И не кинулась к первому же попавшемуся злобному деду-ведуну, который пообещал мне навести на все морок и сжечь их всех без жалости и раскаяния!

– Это потому, что ты до сих пор надеешься все изменить, - кивнул Вастан с видом знатока, прерывая ее. – Так и я надеюсь, Рада. Я тоже хочу все изменить, и у меня есть такая возможность.

– Да, - кивнула она, понимающе глядя на него. – Нагнать сюда дермаков и перерезать всех к бхариной матери. И все, будет тихо, хорошо, и воздух свежий.

Вастан замолчал, глядя на нее и затягиваясь дымом. Он явно раздумывал, с какой стороны вновь начать убеждать, чтобы она ему поверила. Только теперь уже все это было ерундой для нее: каждое его слово было пропитано ложью еще большей, чем ложь мира, которую они оба видели одинаково. Ведь правда, все так и было, как Вастан описывал: государства, контролирующие мир, церковь, контролирующая мысли людей, и отчаянное желание ничего не менять, чтобы не дай боги, ни одна даже самая крохотная вещь в мире не поколебала того хрупкого равновесия, которое выстроилось между миром и населяющими его Молодыми и Старыми расами. Только вот в голове Вастана поверх этой лжи лежала и еще одна, гораздо более тонкая, почти полупрозрачная вуаль ненависти. Вывернутая наизнанку правда, замаскированная так, что и не отличишь. Она чувствовалась, как тонкая пленка прогорклого масла на поверхности воды, и Рада и вовсе не замечала ее, пока ей не стало смешно.