Песня ветра. За Семью Преградами

Лиара и сама чувствовала себя иссушенной до предела. Долгие недели они уже двигались через преграды на запад, и все эти недели она почти постоянно применяла свои способности, помогая спутникам преодолевать тяжелые препятствия. Нагрузка была постоянной, каждый раз Лиара чувствовала себя лимоном, который обхватила чья-то сильная ладонь и выдавливала из него сок до тех пор, пока не оставалась лишь измочаленная кожура. Потом ей давали передышку в пару часов и вновь давили, выцеживая из нее еще столько же. А еще позже, когда, казалось бы, уже не оставалось совсем ничего, давили вновь, и вновь она наскребала ничтожные остатки сил, чтобы держаться.

И теперь эти силы ушли все, словно вода в песок. Ее хватило лишь на снежный дом и первую помощь Алеору. После этого Лиара уселась на свое одеяло в уголке, куда не задували ледяные порывы ветра, и совершенно пустым взглядом уставилась перед собой.

Никогда она не думала, что однажды ей будет так тяжело. Детство в приюте, какой бы полуголодной и трудной там ни была жизнь, совершенно не подготовило ее к такому. Даже весь предыдущий путь, который они прошли от Латра до Алькаранка и дальше, до Рамаэля, даже он теперь казался ей легкой прогулкой в компании друзей. Конечно, нападение Своры, Топи, бешеная скачка в попытке уйти от погони и сражение с Сагаиром на штормовых волнах Северного Моря не были мелочью, от которой легко можно отмахнуться. Лиара помнила и то, насколько сильно она уставала, как волновалась, как грыз ее страх, не давая вздохнуть, но после того, как они преодолели горы, все это отошло на второй план. Эрванский кряж просто перечеркнул всю ее прошлую жизнь, могучей преградой встав между Лиарой прошлой и Лиарой будущей, а сама она все брела по дороге между этими двумя точками, измученная, изнуренная, совершенно безразличная ко всему.

Это было очень странное ощущение – ощущение пути. Словно она зависла в воздухе в огромном нигде, ничего больше из себя не представляющая, лишенная всего, отупело тихая. В горниле из постоянных нагрузок, усталости и риска собственной жизнью сгорело ее желание попасть в Данарские горы, ее вечная неуверенность в собственных силах, мысли о том, что она только обуза, мысли о том, что она оставила за своей спиной. Ни прошлого, ни будущего теперь не было у Лиары. Только дорога, каждый шаг по которой был смертельно опасен. Словно каждая оставшаяся за спиной преграда сдирала с нее еще один слой иллюзий, глупости, фальши. Не за тем ли ты позволила создать их, Великая Мать? Ведь ничто в мире не происходит против твоей воли, потому что ты и есть мир. Не за тем ли нужны эти преграды, чтобы однажды быть преодоленными? И сколько преград стоит внутри нас самих, преград на пути к нам самим, чистым и настоящим?

Рядом, устало понурив головы, дремали, завернувшись в одеяла, Улыбашка с Радой. Гномиха тихонько посапывала; она устала настолько, что на этот раз даже душераздирающий храп не сотрясал стены маленького снежного укрытия. Рада клевала носом, то совсем отключаясь, то рассеяно вскидывая голову и оглядываясь по сторонам. Ее бок касался бока Лиары, и от этого было тепло, так тепло, что можно было забыть про зимнюю стужу за стенами, небо, что постоянно просыпалось снегом, ветра, такие жестокие и злые в эту пору.

Эту дорогу они делили поровну, просто и прямо. Вместе они шагали прочь от своего прошлого, оставив позади столько всего, что раньше казалось важным, нужным, дорогим. И тяжесть пути срывала с них обеих одну маску за другой, обнажая истинное, по-настоящему ценное. Руку, что поймает, когда ты падаешь, плечо, на которое можно опереться, тепло, когда кажется, что в мире не осталось больше ни частички солнца. И свет, таинственный, неописуемый, невероятный свет, торжествующе и смеясь, вторгающийся в самую черную тьму, разгоняющий ее прочь с игривой легкостью. Солнце, что обе они несли в груди, одно единое солнце на двоих.

Рада тихонько всхрапнула, вновь уронив голову на руки, и спутанные светлые пряди, отросшие за недели пути, рассыпались по ее рукам. Перехватывающая дыхание нежность мощной волной поднялась в Лиаре, и она, замерев и позабыв, как дышать, смотрела и смотрела на свою суженную, видя ее, как будто в первый раз. С ней не было недоговоренностей, страха и неуверенности, не было сомнений. Никогда Лиара не чувствовала себя настолько защищенной. Даже посреди взрывающейся тоннами кипятка земли, даже на спине голодного Червя, несущегося через заснеженные холмы, даже на обломке скалы, летящем над бездонной пропастью. Как бы страшно ни было снаружи, как бы ни паниковало ее тело, истерически боясь за собственную жизнь, внутри нее всегда был непоколебимый покой, мощный, будто древние горы, которому нипочем были грозы и бури, кипящие снаружи. А в самом сердце этого покоя улыбались полные звонких лучей солнечного света глаза Рады.

Великая Мать, ты всегда даешь нам ровно столько, сколько мы можем перенести. Ты всегда даешь нам защиту, самую мощную защиту, которая только может быть. Ты всегда даришь нам так щедро, так полно, и лишь в нашей воле принять твой дар или отвергнуть его. Я не знаю слов, чтобы отблагодарить тебя за нее, кажется, в этом мире просто нет таких слов. Но я склоняюсь к твоим ногам и благодарю. И неважно, сколько еще испытаний и бед ждет нас впереди. Она идет рядом со мной, а это значит, что я в полной безопасности.

Тихонько выдохнув, Лиара закрыла глаза, погружаясь в грезы, и золотые переливы космических прибоев медленно плескались вокруг нее, серебристой рыбкой поднимая ее к никем не хоженым тропам на высотах, что видели лишь первые ветра.

Время странно замерло вокруг их маленького снежного дома. В отдалении погромыхивали, сталкиваясь, летающие над бездной скалы, серые облака ползли по небу, спрятав солнце в толстые рукава зимней шубы. Серый свет дня сменяла черная вакса ночи, и ей на смену вновь приходил такой же серый рассвет. Слегка потеплело, и теперь поверхность сугробов стала липкой и влажной, а снег отяжелел, налипая на сапоги и штаны. Больше ничто не менялось, и Лиаре казалось, что они одни одинешеньки на всем белом свете.

Когда она выходила из снежного дома и оглядывалась вокруг, пейзаж всегда был одинаковым. Бесконечное полотно снега на юге, западе и севере, точно такая же бесконечная стена кружащегося в небе камня на востоке. Серые тучи, что, казалось, застыли на одном месте, тяжелые, полные снега, усталые. Ни единого следа какого-нибудь живого существа, ни единой птицы в небе. Преграды весь мир оставили где-то позади, не пуская его сюда, и здесь не было жизни, лишь вечная пустота. Та же самая пустота, которая заставляла Лиару смотреть и смотреть вперед, моргая и пытаясь отыскать в себе хоть что-то живое. Но там не было ничего. Не потому, что она тосковала, не потому, что она боялась, и уж точно не потому, что она хотела оказаться сейчас где-нибудь в другом месте. Просто какой-то внутренний предел был достигнут, и на этом самом ледяном заснеженном пике была лишь пустота неба, ветра и ничего кроме.

Ее настроение разделяли и друзья. Рада была странно молчалива, точно так же порой пристально разглядывая горизонт, будто глаза ее смотрели, смотрели и ничего не могли увидеть, будто смотрела она на самом деле внутрь самой себя. Улыбашка прекратила ругаться и ворчать и тоже большую часть времени просто тихонько сидела, укутавшись в одеяло и уставившись перед собой. Они все смертельно устали, и теперь им не хотелось ничего, только молчать.

Алеор с Каем очнулись от забытья только в конце второго дня пребывания в снежном доме. Ильтонец открыл глаза первым, он выглядел осунувшимся, но отдохнувшим. Его пробуждение несколько оживило атмосферу среди спутников и прежде всего потому, что первым делом Кай прогрел помещение и накипятил им горячего чаю. На разведенном им пламени, что плясало над землей, не касаясь ее, Лиара с Улыбашкой быстро сварили нехитрую мясную кашу, и путники впервые за несколько дней вдоволь наелись горячего, набив животы. А к вечеру, когда уже совсем стемнело, и черная как смоль ночь укрыла бескрайнюю заснеженную равнину, очнулся и Алеор.

Правда, эльф был слаб, будто новорожденный котенок. Он даже не смог самостоятельно сесть, потому Кай осторожно поддерживал его под спину, пока Алеор, наотрез отказавшись от того, чтобы ему помогли поесть, дрожащей рукой подносил ко рту ложку с горячей кашей. Лицо его было белее обычного, и черные волосы резко контрастировали с кожей, сделав его похожим на смерть. Но при этом в глазах эльфа горел и горел неукротимый огонек, и он то и дело неосознанно поглядывал на запад, словно его так и подмывало вскочить и бежать туда, сломя голову.