Песочный принц в каменном городе

— Я прекрасно знаю, что она там считала, — перебил с раздражением в голосе.

— Она и сейчас так думает.

Мальчик становится прежним: самоуверенным, жестоким, избалованным.

— И она знает, что ты у меня? — держи и ты осколочек!

— Нет, ей бы это не понравилось.

Осколок метнулся в мою сторону. Казалось бы, какая теперь разница, но слова задели. По-прежнему не вхожу в число завидных невест для ее сына? Пусть спит спокойно. И не желаю входить.

В королевстве снобов и без меня не гладко. Прекрасное подтверждение тому — предыдущий звонок королевы.

Если решилась поговорить со мной, и даже без оскорблений, явно сынишка не играет с ней в ладушки. Раньше, по меньшей мере, она всегда знала, где он, что делает. Знала и контролировала.

Запах стал просто навязчивым — я распахнула окно. Неужели он сам не чувствует? Футболка, похоже, несвежая.

— Ты зачем пришел?

— Можно, я у тебя сегодня останусь?

Артем подошел ко мне, уткнулся лицом в волосы, обнял.

— Пожалуйста…

Меня это слово раздражало. И его присутствие, и его близость. Но я молчала.

Не хочу, чтобы глаза его были грустны. Слишком красивы. И губы…

Если бы я умела прощать… Пусть даже родного, любимого некогда человека… Предавшего некогда человека!

Сама не ожидала, что оттолкну так сильно. Артем рассмеялся, посмотрел с упреком и вышел, но я поняла, что вернется.

Закрыв дверь, заметила, что цветы, которые Матвей оставил в прихожей, пропали. Стало противно, не думала, что Артем опустится до того, чтобы после отказа забирать свои цветы обратно.

И снова звонок мамы Артема. Занести бы ее номер в черный список, — подумала так, но ответила.

— Ты послушай меня, — начала женщина, даже не поздоровавшись. — Я же — мать, я не хочу, как хуже. Я все понимаю, может, ты и любишь его, может, и правда так думаешь. Я волнуюсь, мне тяжело говорить с тобой, но я хочу, чтобы мой сын вернулся. Чтобы все было как раньше. Чтобы он смеялся, радовался, чтобы он стал прежним. Я не знаю, что ты делаешь, как ты держишь его, не знаю, что он в тебе нашел. Ты не злись на меня. Не молчи, слышишь? Почему молчишь? Почему ты молчишь? Я столько всего хочу сказать. Ты подожди, послушай, не бросай трубку… Я ведь о многом не прошу. Если он у тебя — пусть просто звонит, если у тебя ночует, я ведь большего не прошу. Мне не нравятся его новые друзья. От них пахнет, какой-то запах странный, тошнотворный. Я боюсь за него. Я не хочу его потерять. Ты, слышишь… Ты отпускай его ко мне… Почаще… Ты пойми, я же — мать, я тоже люблю его, я хочу его видеть, я хочу знать, с кем он… Прости… — Послышались всхлипывания. — Прости, я просто так звоню. Я знаю, что его у тебя нет. Ты прости меня, слышишь? Просто мне некуда звонить. Я не знаю, где он…

Сердце дрогнуло. Женщина, которая ненавидит меня, звонит, плачет, потому что больше некому. Мне стало жаль ее. Ее и себя. И Артема. Как и она, я чувствую, что с ним что-то происходит. И частично знаю. Догадываюсь. Такие от себя не отпустят.

— Он был у меня сегодня, — призналась я. — Недолго. И ушел.

— Ты его выгнала, — догадалась женщина. — Да, ты выгнала, а он… А куда он ушел? К ней?

— Наверное.

Всхлипывания прекратились.

— Ты видела ее? Видела их?

— Да.

— Наташа… — Она замолчала на минуту. — Я сейчас одна, мне очень плохо. Может, приедешь?

Сказать, что я удивилась — ничего не сказать. Женщина, желавшая избавиться от меня, женщина, считавшая, что сын связался с потаскушкой, просит приехать?

Как она себе представляет встречу? Хотя… Мне вдруг захотелось ее увидеть, посмотреть в глаза, и если желание взаимно — почему нет?

Я надела лучшее платье, которое было — бирюзовое, длинное, с огромным разрезом на правом боку, босоножки на высоченной шпильке, купленные в период хандры просто так, без надежды когда-нибудь использовать по назначению, вызвала такси и вот, я у подъезда, в котором, сложись обстоятельства иначе, могла жить с любимым человеком.

Выход королевы, спина прямая, гордо поднимаюсь по ступеням… Лифт не работает! Но седьмой этаж — не расстояние к цели, даже если ноги начинают гудеть от усталости и подгибаться.

Фух, шестой, отдышаться и снова бабочкой…

— Привет!

Я обернулась. Женька, друг Артема.

— Привет.

— Он дома?

Я пожала плечами. По словам матери, нет, а там как знать? Но вряд ли бы меня пригласили, будь он там: не в ее интересах нас сталкивать лбами.

Женька взял у меня из рук пакет с покупками.

— Давай помогу.

— Один этаж остался, — возразила для приличия, но пакет отбирать не стала.

— А ты изменилась.

О себе сложно судить, а вот Женька точно изменился. Вытянулся как-то, хотя вроде бы уже не в том возрасте, когда растут, окреп, возмужал — не знаю, и хотя налет превосходства так же присутствовал, было видно, что напускное, маскировка.

Женька мне сразу понравился, была в нем притягательность, но заметив это, Артем взял с меня обещание, что общаться не будем. Артема нет — обещания нет.

— Надеюсь, в лучшую сторону?

— Не знаю, пока присматриваюсь, но выглядишь хорошо. С какой целью в наших краях?

— Пригласили.

— Так Артем дома?

— Мама его дома.

Женька недоверчиво усмехнулся, нажал на звонок квартиры Артема, но уходить не спешил. Видимо, был наслышан о наших «теплых» отношениях с несостоявшейся свекровью.

Дверь открылась, и у меня от удивления перехватило дыхание. Мама Артема была в каком-то ношеном халате неопределенно-линялого цвета, волосы взъерошены, в руках грязная тарелка.

— Ты? — Она взмахнула тарелкой, и я едва сдержалась, чтобы не пригнуться. — Зачем пришла?

— Здравствуйте, Анна Александровна, — сказал Женька.

— А, и ты…

Она посмотрела на меня, на тарелку, сделала шаг назад.

— Заходите.

Честно сказать, мне уже этого совсем не хотелось, даже любопытство сникло, но Женька слегка подтолкнул, и мы оба оказались в коридоре.

Неуютно, как и раньше, не смотря на новые обои и новый облик мамы Артема.

Женька взял меня за руку, завел на кухню, кивком показал на один из стульев — садись, взяв на себя обязанности гостеприимного хозяина.

Мама Артема словно забыла о нашем присутствии. Щелкнула чайником, помедлив, бросила тарелку в мойку, достала банку варенья с холодильника, обернувшись, удивленно заморгала, заметив нас.

— Да, — сказала, — ты любишь кофе.

Она проследила взглядом за Женькой, вытаскивавшим продукты из моего пакета, и когда на столе оказались дорогой чай в коробке, конфеты, несколько банок джема, разрыдалась.

Я разрывалась между желанием уйти и нелепым порывом подойти к ней, обнять, попытаться утешить, так и сидела, глядя на крупные слезы, стекающие грязными черными дорожками.