Пьесы для художественной самодеятельности. Выпуск II

Куплет частушки завершается сложным фортепьянным пассажем. Голос (продолжает):

Ночью мы в кустах сидели, Никуда мы не пошли… Ай!.. Только на луну глядели, Наглядеться не могли…

Пассаж. Пауза. Невидимый пианист медленно и упрямо начинает выстукивать одним пальцем мелодию частушки. Затем усложняет мелодию аккордами, нюансировкой. Лирически зазвучали вариации на тему. И вдруг все это заменяется остро синкопированной трактовкой темы — частушка превратилась в джазовую современную мелодию.

Свет. Комната Л е о н и д а. Позднее утро. В комнате неубрано. Л е о н и д в пижаме сидит у пианино, музицирует. Он похудел, оброс бородой, глаза ввалились.

Стук в дверь. Леонид не слышит. Стучат громче. В дверь просовывается голова Я к о р е в о й.

Я к о р е в а. День добрый, Ленечка!

Л е о н и д, прекратив игру, круто поворачивается к двери.

Я к о р е в а. Что смотришь — не узнал?.. Якорева, Антонина Павловна!

Л е о н и д, не отвечая, поворачивается к ней спиной, начинает одним пальцем наигрывать частушку.

Я к о р е в а (проходя). Невежливо. К тебе люди в гости пришли, а ты спину показываешь.

Л е о н и д. Еще вежливее вам ответить? Пожалуйста! (Поднимаясь.) Меня нет дома! Вы меня не застали! Ай эм сори — мне очень жаль, дорогая.

Я к о р е в а. Ничего. Я посижу. Авось скоро придешь. (Усаживается.) Ну-ка, дай на себя посмотреть… Бороду растишь? Густая. Сколько же ей от роду, интересно?

Л е о н и д. С вашего разрешения, сегодня ровно тридцать два дня.

Я к о р е в а. Вроде она тебе ни к чему: ты и так хорошенький.

Л е о н и д. «Ля фасон мондьяль» — мода охватила весь мир.

Я к о р е в а. Ага, заметила. (Вздыхая.) Культурочка!.. Не считается народ с женщинами. Нисколько…

Л е о н и д. Ну, конечно.

Я к о р е в а. Ты, голубок, наверно, голову ломаешь: зачем она явилась, Антонина Павловна? Какие-нибудь задние мысли имеет… Ничего подобного! Просто по дружбе — навестить, побеседовать пришла.

Л е о н и д. Ну, конечно.

Я к о р е в а (начиная злиться). Ох, заладил: «конечно, конечно»… А вот и конечно! Мне, может, из-за всего этого дела вагон неприятностей, а я ничего — продолжаю к тебе по-хорошему относиться.

Л е о н и д. Не стоит, дорогая! Совершенно не имеет смысла! Всем теперь известно, что собой представляет Ручьев; разоблачен, раскрыт до конца.

Я к о р е в а. Не учи: я знаю, к кому как относиться.

Л е о н и д. Все-то она знает, Антонина Павловна: кто, когда, с кем, как к кому относиться…

Я к о р е в а. Да уж теоретически не подкована, а в практической жизни стреляная. Мало прожито, да много пережито.

Л е о н и д. Неужели, мало прожито? Я бы не сказал. (Поворачивается к пианино.)

Я к о р е в а. Грубо. Я все-таки женщина. (Пауза. Оглядывая комнату.) Н-да… Неважно у тебя: небрежно, неуютно… Тяжко? Выпал из гнезда, голубок? Еще бы: родной коллектив, без него, как говорится, ни туды и ни сюды.

Л е о н и д (ехидно). Беспокоитесь? Олимпиада на носу? Нет, теперь не удержать заводу первое место по спорту в области! Все! Каюк! (Напевает: «А у Маньки толсты пятки, а у Маньки карий глаз…»)

Я к о р е в а. Ручьев, Ручьев… Весь ты, как на ладони! Но не тужи: мало ли бывает… Конь о четырех ногах — и тот спотыкается. К тому же свет не без добрых людей, помогут.

Л е о н и д. Насколько мне известно, вы как будто тоже из «добрых», «помогающих».

Я к о р е в а (не поняв тона Леонида). А что, я добрая! Я всегда! Человек в беде, я тут же — под локоток! Вот и сейчас, если хочешь знать, я к тебе с помощью пришла.

Л е о н и д. Ну, конечно.

Я к о р е в а. Опять «конечно»… (Присаживаясь поближе.) Эх, миленький, бывала и я в переплетах, похлеще твоего доставалось. Ну и что? И ничего! Покаешься, повинишься — и снова на ногах!

Л е о н и д. Виноват, а в связи с делом Ручьева вы уже прокатились на этой карусели?

Я к о р е в а (несколько смущенно). На какой на этой карусели?

Л е о н и д. Ну, какой… Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься. А потом опять…

Я к о р е в а (вздыхая). Родненький, вся жизнь человека в таком вращении идет, тут ничего не попишешь.

Л е о н и д. Ого, философия! Это уже интересно!

Я к о р е в а. Да ну тебя… Я в теории слабо подкована, но работать — поработала! На многих местах! Ладно, давай к делу. Небось, хочется на завод? Поторопился ты, Ленечка, ох, как поторопился!

Л е о н и д (напевает).

Мы простились, моя дорогая, Я и знать о тебе не хочу.

Я к о р е в а. Брось. Свои люди — можем прямо говорить.

Л е о н и д. «Свои», не спорю. Явно «свои».

Я к о р е в а. С ударением произносишь. Вроде что-то подразумеваешь. А я именно — своя!

Л е о н и д. Безусловно.

Я к о р е в а. Вот-вот, и не финти: обязан со мной откровенно беседовать. (Пауза. Вздыхая.) Ох, и народ у нас! Ласкают, ласкают, а уж как начнут бить — куда ручка, куда ножка… Беспощадно…

Л е о н и д молчит.

Н-да, поступки… В причину надо вглядываться, в корень! Вот твердят у нас: «Человек рожден для счастья, как птица для полета». Правильно! Очень мудрый лозунг! Но уж если такой лозунг выброшен, то не мешай человеку двигаться, дай птице лететь. Но — не всегда дают.

Л е о н и д (негромко). Почему не дают?

Я к о р е в а. Очень просто. Не перевоспитаны еще люди. Завидуют, злобы много. Ты рванулся, пошел, а он тебе — подножку. Известно мне. Слава богу, на себе испытала.

Л е о н и д (резко). Ерунда! У меня этого не было! (С горечью.) Разве только если предположить, что человек сам себе может ножку подставить.

Я к о р е в а. Не мудри, довольно. Я теоретически слабо подкована, а практически… В общем, садись, друг Ленечка, пиши письмо: так, мол, и так — понял, переживаю, признаю. И все будет в порядке, будешь на заводе.

Л е о н и д (медленно). Вы думаете, этого достаточно, чтобы все было в порядке?