Пьесы для художественной самодеятельности. Выпуск II
Шрифт:
Л и п а. А рада чего, коза? С человеком несчастье, а у тебя рот до ушей.
Н а с т я. Тетечка Липа! (Повисла у тетки на шее, целует.)
Л и п а. И совсем-то ты дура, племянница.
В а л е н т и н. Я готов.
Н а с т я. Пошли, пошли!
Л и п а. Валентин Петрович, а сапоги-то! Утонешь этак.
В а л е н т и н. Ах, да, да… (Насте.) Вы извините…
Обувает сапоги. Н а с т я, не сводя с него радостных глаз, ждет на пороге.
Уходят.
З
Комната в доме К а т е р и н ы. Иконы в переднем углу. Дверь в соседнюю комнату. М а р ф а, высокая, величавая женщина, с ребенком на руках, напевает и укачивает его. Из соседней комнаты выходит В а л е н т и н.
В а л е н т и н. Задремала… Пусть спит, чем больше, тем лучше. Извините, руки бы помыть.
М а р ф а (кладет ребенка на пышную постель). Сейчас, Валентин Петрович.
В а л е н т и н. Да вы не беспокойтесь, я сам.
Моет руки под умывальником. М а р ф а подает вышитое полотенце. В а л е н т и н разглядывает иконы.
М а р ф а (насмешливо). Чего на бога без почтения смотришь?
В а л е н т и н. Закопченный бог-то.
М а р ф а. Все одно бог. Да повернись ты за ради Христа к иконе задом! Критиковать все мастера.
В а л е н т и н. Несовременный у вас бог — критику не любит.
М а р ф а. Кто же ее, критику, любит? Сама я верить не верю, а когда критикуют — не люблю. Муж у меня в войну погиб. Лихо одной. Тишина гложет. А тут — горит у ликов лампадка, и не так пусто в избе… Вот так. Как хочешь, так и понимай.
В а л е н т и н. Тогда ничего, тогда пусть висит.
М а р ф а (внимательно смотрит, говорит просительно). Не принести ли тебе молочка, сынок?
В а л е н т и н (понял, что его просят не уходить). Принесите.
М а р ф а. Сейчас, в одну минуту…
Уходит и быстро возвращается с крынкой молока, ставит на стол, подает большую кружку.
Пей… Пей на здоровье, Валентин Петрович.
В а л е н т и н. Хорошее молоко… Ей-богу, в жизни не пивал такого молока.
М а р ф а. Вот и ладно, что понравилось. Вот и ладно. Мягкий ты, видать, человек, доктор. Талант это — открытую душу к людям иметь, чужую боль понять. Видала я, как ты с Катериной… Оттого и утишилась она, что поняла: пожалел ее.
В а л е н т и н. Что с ней, отчего она так?
М а р ф а. Бабья история, Валентин Петрович. Любилась тут с одним, Яковом звать, тракторист наш. Тянули-тянули они со свадьбой — ну, и дотянули, пока дите родилось. Я ему, Яшке-то, еще прежде говорила-напоминала, а он: вот народится сын, все праздники одним махом и справим… А родилась девка, он и оглобли назад. Не хочу, говорит, девку, сына подавай, а нет сына — так ничего и не будет. Сначала думали — шутку разыгрывает парень, да смотрю, что-то долго шутка тянется, девчонке третий месяц идет. А тут слухи про Якова разные пошли. Ну, обыкновенное дело, понимаешь сам, о чем я. Не верила Катерина, а нынче утром сама убедилась. Своими очами увидела, как Яков от Дашки, девки одной, на рассвете огородами пробирался. Пришла домой мела белей, об стенку головой колотилась. Уж насилу я ее полотенцами к кровати приарканила. А тут она и вовсе сознания лишилась… А еще
комсомолец!В а л е н т и н. Кто комсомолец?
М а р ф а. Да Яшка! Название одно. Мы к себе строже были. И не за такое, бывало, так прочехвостят, только пыль столбом. Лишняя свобода — она только во вред человеку, особенно если царя в голове нет, как у Яшки.
К а т е р и н а (появилась в дверях). Дитя дайте…
М а р ф а торопливо подает ей ребенка. К а т е р и н а скрылась.
М а р ф а. Вот такие-то дела, доктор, Валентин Петрович. Растила я Катерину, не на такое надеялась. Да видишь, какая полоса нашла… И обидно мне, слов нет сказать, как обидно. И за Катьку, и за себя. С войны, с самой этой проклятущей войны, как осталась я одна с девчонкой, так и тяну. И за все-то это время не приголубил меня ни один человек. Не то чтоб семью новую, а и друга для души не было. Вот так и живешь, и кажется, что не жизнь это, а серая осень, — и зимой, и в летнее ведро. Запрешь душу на десять замков и ходишь. А без души — какой человек. Нельзя человеку без души… А пищи ей нету, а коль нету другой пищи для души, лезет баба от разбитой любви на стенку…
К а т е р и н а появилась в дверях, стоит. М а р ф а и В а л е н т и н смотрят на нее.
К а т е р и н а. Молоко в груди пересохло… (Осела на пол.)
М а р ф а (бросилась к дочери). У, Яшка, змей проклятущий, что натворил!.. Доченька, родимая, подымись…
К а т е р и н а (поднялась, оттолкнула мать). Пусти, мама… (Валентину.) Как же я вас всех ненавижу… Всех мужиков ненавижу!
М а р ф а. Что ты, ошалела?! Доктор-то при чем!
К а т е р и н а. А что доктор? Все одно в брюках!
М а р ф а. Вы уж, Валентин Петрович, не примите к сердцу… (Дочери.) Совсем ума решилась!
К а т е р и н а. Не мешай, мама, я ему допрос учиню. Ты скажи мне, доктор, сколько ты баб обидел?
М а р ф а. Катерина, бесстыжая!
К а т е р и н а. Молчишь?.. Молчишь, доктор?.. А может, те бабы за страдание свое моими устами с тебя спрашивают? За молчание прячешься?.. У-у, какие же вы все подлые, какие же вы все твари низкие!
М а р ф а. Господи, да что это! Катерина, хоть меня-то не позорь!
К а т е р и н а. Уйди, мама, я его судить хочу!
М а р ф а. Дите вон плачет!..
К а т е р и н а. Укачай! Ты тому дитю бабка. А я ему помочь не могу.
М а р ф а, с жалостью взглянув на дочь, скрывается в соседней комнате.
К а т е р и н а. Плачет… Слышишь, доктор, как человек плачет? То любовь моя предсмертным плачем плачет… И любовь, умрет, и дите умрет.
Остановилась, стоит молча.
А были рассветы туманные, были рассветы росистые, был медовый гул по лугам… и слова были. Нежные слова были… Лживые слова. Всегда одно и то же. Мы словам верим, а вы словами лжете. Зачем, доктор, вы лжете? Душу обманываете зачем? Ребенка сделать и без слов можно.
М а р ф а (в дверях). Катерина, хоть каплю стыда поимей — чужой же человек…
К а т е р и н а. А они все чужие!