Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников
Шрифт:
Письма мне из Парижа пересылаются.
Зинаида Николаевна шлет Вам привет.
Посылаю ряд вырезок, собранных для Вас Зинаидой Николаевной.
Были еще вырезки, да я их затерял. Простите.
Любящий Вас Вс. Мейерхольд.
Привет Вашим родителям. Если соберетесь ответить немедленно, пишите: V. Meyerhold-Reich Hotel Rivoli. Vichy (France).
2 ноября 1928 г. Ницца. (Alpes-Maritimes).
В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД — Н. Р. ЭРДМАНУ
Дорогой Николай Робертович, 8 октября 28 г.
Жду с нетерпением встречи с Вами и с нетерпением не меньшим встречи с действующими лицами Вашей новой пьесы на сцене не закрытого Свидерским театра моего имени.{177}
Я слышал, Вы ставили условия, чтобы я сам руководил постановкой Вашей пьесы и чтобы пьеса Ваша была показана непременно в этом сезоне.
Неужели Вы могли полагать, что мне не хочется еще раз проделать такую же работу, какую я с особой радостью проделал, когда ставил Ваш «Мандат»?
А как же можем мы работу эту откладывать в долгий ящик, когда театр наш без пьес ведь в этом сезоне?
Милый, напишите мне письмецо. Пожалуйста. Пошлите express'ом по адрессу: Olga Sossine для меня. 8, rue Martin Bernard, Paris XIII.
В Ницце я пробуду числа до 8–10 этого месяца. Потом в Париж ненадолго, а потом и в Москву. Успеете написать, и я успею письмо Ваше прочитать.
Приехали когда в Ниццу, было много солнца, а дня три вот как ветрено, и льет дождь, как из ведра, и море сильно шумит. Но ах, как хорошо здесь. Звонкие цвета цветов и на ять сочные фрукты. Набираемся сил. Схватка с «лицами» Вашей пьесы будет на славу. Расставлю всех по местам сцены, как надо. «Коверкать» Вас не собираюсь. Вздор все это — будто я не считаюсь с волей драматурга. Ну, скажите мне, не так ведь «страшен черт, как его малютка»?
Посылаю Вам ряд вырезок, которые копит всегда для Вас Зинаида Николаевна.
Зинаида Николаевна шлет Вам хороший привет. Скоро увидимся.
Когда будет случай катить куда-нибудь с гостями нашими на машинах, как было однажды (помните? ехали в «Эрмитаж» на оперетту?), обещаю посадить Вас на такую машину, где Вы будете сидеть героем, увенчанным лавровым венком (лавры привезем из Ниццы), а мы будем обмахивать Вас пальмовыми ветками и прыскать на Вас модными духами. Или выдумаем что-нибудь посмешнее, чтобы показать Вас всему миру самым дорогим, самым любимым.
Привет жене Вашей и родителям.
Дружески Ваш Вс. Мейерхольд.
[Ноябрь 1928 г. Москва]
Н. Р. ЭРДМАН — В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Многоуважаемый Всеволод Эмильевич, простите меня за непростительное молчание. Сижу по горло в пьесе, работаю, как на курьерских, дорожу каждой минутой, потому что чувствую, что запаздываю. В горячее время для Вашего театра написал Вам два письма, но, к счастию, не отправил. Письма эти можно было бы озаглавить так: «Господи, как я люблю Главискусство». Подумав, что, может быть, Вы другого мнения, я разорвал их.
Пьесу, против своего обыкновения, работаю вразбивку. Сейчас заштопываю прорехи и соединяю части. К 5-му декабрю думаю отделать и сдать Вам три первых акта и в конце декабря
два последних. Работаю я в мраке и с ненавистью то к себе, то к пьесе. Ваши письма меня очень приободрили и успокоили. Очень хочется Вас увидеть, послушать и самому отвести душу.Большое спасибо Зинаиде Николаевне за вырезки. Родители и Дина шлют Вам привет.
Ваш Н. Эрдман.
[1929–1931 гг.]
Н. Р. ЭРДМАН — В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Всеволод Эмильевич, очень сожалею, что не могу быть на собрании. Я принужден уехать на несколько дней в Ленинград. Если бы я знал об этом раньше, я бы отложил поездку, но, к несчастию, я получил Ваше письмо, когда у меня был уже билет в кармане.
Николай Эрдман.
[14 декабря 1931 г. Москва]
ТЕЛЕГРАММА Н. Р. ЭРДМАНА В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Сегодня поставлен в известность, что пьесу начинают репетировать в Художественном.{178} Обо всем, что удалось узнать, пишу подробное письмо. На днях выезжаю к Вам.
Эрдман.
[Декабрь 1931 г. Москва]
ТЕЛЕГРАММА Н. Р. ЭРДМАНА В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Выезжаю через два дня, о дне приезда телеграфирую. Простите задержку, не имею возможности выехать раньше.
Эрдман.
[1937 г. Вышний Волочек]
Н. Р. ЭРДМАН — В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Многоуважаемый Всеволод Эмильевич, иметь свой театр — самое редкое, самое трудное и самое большое счастье для драматурга. В продолжение тринадцати лет я считал себя счастливым драматургом, потому что у меня был театр, который я мог назвать своим. Я очень гордился своим счастьем — потому, что мой театр был Вашим театром.
Мне никогда не приходило в голову, что я смогу когда-нибудь отказаться от Вашего театра, но, говоря по совести, мне также никогда не приходило в голову, что Ваш театр сможет отказаться от меня. Ни от какой-нибудь одной пьесы (это всегда могло бы случиться), а от меня целиком со всем, что я пишу сейчас и напишу в будущем. А в том, что я напишу хорошую пьесу, никто не имеет права сомневаться, потому что я еще жив, Всеволод Эмильевич.
Кроме работы нас связывала дружба. И мне казалось, что моя работа будет увеличивать Вашу дружбу, а Ваша дружба будет помогать моей работе. И вот Вы лишаете меня моей работы с Вами и Вашей дружбы со мной.
Я не понимаю, что могло изменить Ваше отношение ко мне? Статья Кирпотина?{179} Не спорю, в этой статье мне были предъявлены очень тяжкие обвинения. Но, прежде чем написать Вам, я написал письмо товарищу Мехлису,{180} и у меня есть полная уверенность, что мои объяснения удовлетворили его, несмотря на то, что товарищ Мехлис, наверное, почти совсем не знает меня. А ведь Вы меня знаете, Всеволод Эмильевич! Неужели я должен оправдываться перед Вами?