Пьесы

РОГЕР. Но там было лучше. В Бекомберге.

ТОМАС. Было хорошо. Но только год.

МОД. Зачем?

 СОФИЯ встает.

Вот так? (Дует) Зачем он это делал?

ТОМАС. Хорошо. Было только один год…

АНН-МАРИ. Я не знаю.

РОГЕР. Но раньше там было лучше.

ТОМАС. Последний год…

РОГЕР. Но там было лучше. Лучше, было лучше, больше порядка. Спроси Гуннара. Спроси Гуннара.

ТОМАС. …Хорошо. Только один год.

МОД (СОФИИ). Что, опять уходишь?

СОФИЯ. София идет в душ.

МОД. Опять? София — понятно, ну а ты-то?

РОГЕР. Спроси у Гуннара.

ТОМАС. Последний год было нормально.

МОД. Ты уже три раза сегодня мылась.

РОГЕР. Спроси у Гуннара, спроси у Гуннара.

ТОМАС. Ну, нормально было.

СОФИЯ. Да, но… нет.

МОД. Что?

РОГЕР. Спроси у Гуннара. Спроси у Гуннара.

ТОМАС. О чем?

РОГЕР. Спроси у Гуннара.

ТОМАС. О чем? О чем спросить? О чем я должен его спросить?

РОГЕР. Спроси у Гуннара… О том, как было раньше, как было раньше в Бекомберге.

ТОМАС. Да я сам там был, я и сам знаю, как там.

МОД. Вот как… И что, ты потом пойдешь ляжешь, отдохнешь, кофе не будешь?

СОФИЯ. София идет в душ.

ТОМАС. Гуннар, да.

РОГЕР. Спроси у него.

ТОМАС. Он же уволился. Он же тогда уволился.

 СОФИЯ уходит.

РОГЕР. Он знает… Он знает, как было… Он там был.

ТОМАС. Я тоже. Не буду я никого спрашивать.

РОГЕР. Спроси его.

ТОМАС. Зачем? Я и сам там был.

МОД. Она вроде как не может взять себя в руки. Мне кажется, там что-то с папой… уж не знаю что.

РОГЕР. Спроси у Гуннара.

ТОМАС. Но… он же уволился. Я не знаю, чем он сей час занимается.

РОГЕР. Он знает, он знает, что было лучше, что раньше было лучше.

АНН-МАРИ. Так оно всегда.

МОД. Да, не знаю… Он какой-то актер. (Курит, тушит сигарету.) Она сказала, что дважды проверялась на ВИЧ.

АНН-МАРИ. Да, в мое время этого не было, но теперь-то есть.

МОД. Чтобы знать наверняка.

АНН-МАРИ. Уж насколько это возможно, по крайней мере.

МОД. Что ничего нет… Хотя кто его знает.

АНН-МАРИ. Да, теперь они даже в Таиланд поехать не могут, хотя все равно ездят… Только теперь дети не стоят прямо в баре, теперь они в задней комнате.

МОХАММЕД. А ты… (Пауза.) Проблемы?

МАРТИН. Да. (Небольшая пауза.) Да.

МОХАММЕД. Понятно.

МАРТИН. Да… Хотя…

МОХАММЕД. Я знаю.

МАРТИН. Это касается только меня…

МОХАММЕД. Конечно.

МАРТИН. Нет, не в том смысле, что я не хочу этом говорить… с тобой… просто это связано только со мной. Я не хотел сказать: тебя это не касается… Не в этом смысле.

МОХАММЕД. Нет, нет.

МАРТИН. Но говорить об этом очень трудно. Я не знаю, как говорить об этом.

 МАРК несколько раз подряд врезается в стену. Под конец ТОМАС подходит и разворачивает его в другую сторону. МАРК продолжает идти, пока не выходит в коридор, и там останавливается, неподвижно стоит, сосет пуговицу на манжете своей рубашки.

РОГЕР (когда МАРК врезался в стену). Классно.

ТОМАС. Очень смешно.

РОГЕР. Прикольно.

МАРТИН. Я ни с кем не говорил об этом… Но это не психическое заболевание.

РОГЕР. Давай! Давай! Лучше прямо в окно — куда-нибудь да придешь.

ТОМАС. Хватит.

РОГЕР. А что такое? Что, уже пошутить нельзя?

ТОМАС. Хватит, я сказал.

РОГЕР. Можно, я сам решу?

ТОМАС. Решать буду я.

РОГЕР. Значит, ты, понятно… Я ничего плохого не хотел. Я просто хотел повеселиться.

ТОМАС. Офигеть, как весело.

РОГЕР. Я ничего плохого не хотел. Правда, Марк? Мы же друзья. Правда, Марк?.. Мы с тобой друзья. Сегодня моя мамаша приедет.

ТОМАС. Ну вот и замечательно.

РОГЕР. Да ну, напряг сплошной. Никакого контакта как бы нет. Она меня только гнобит.

ТОМАС. Да ты сам себя загнобил.

РОГЕР. Да достала меня своим нытьем, все капает и капает мне на мозги, мне, видите ли, нельзя делать, что хочу, ей как минимум пятьдесят, а мне двадцать, она, блин, вообще не врубается, что я хочу и как я хочу, мне, блин, нельзя быть как она, мне нельзя курить, когда я хочу…

АНН-МАРИ. А потом он просто плакал и плакал и плакал, и я подумала, ах ты мерзкий ублюдок значит, тоже плачешь. Вот чего я терпеть не могу. Сидит на кровати и плачет, плачет.

РОГЕР. Она толстая, жирная, старая и похотливая ходит в «Филадельфию», в эту церковь недалеко от Санкт-Эриксгатан на Рёрстрандсгатан, там одни сучки; ходит туда каждый вечер, она вообще не в себе, когда возвращается домой, там одно говно — куда ни плюнь, и она хочет, чтобы я тоже с ней туда пошел и узрел Христа.