Пьесы
Шрифт:
Т е м е р и н. Вот и вы находитесь под гипнозом друяновского имени.
С е м е н я к а (изучая бумагу). Серьезные обвинения у вас, Алексей Яковлевич.
Т е м е р и н. Конечно, серьезные.
Семеняка, А как, по-вашему, они могут увязываться с тем, что завод досрочно выполнил пятилетку, получил орден, переходящие знамена? Дал сверх плана на два с половиной миллиона продукции? Выполнил план роста производительности труда? Надеюсь, эти цифры, контролируемые государственными приемными комиссиями и банком, соответствуют истине?
Т е м е р и н. Может быть, и соответствуют. Конечно, банк уж наверняка знает, сколько
С е м е н я к а. Я понимаю, что все-таки есть «но». Алексей Яковлевич, скажите, может быть, у вас были какие-нибудь трудности с определением, например, детей в детские учреждения? Или, может, с квартирой?
Темерин качает головой.
Все-таки скажите свою точку зрения. Что вас тревожит? (Пауза.) Ну а что говорят люди на заводе?
Т е м е р и н. Есть, понимаете, у нас на заводе один конструктор. Березовский его фамилия. Теперь-то он уже главный. Из окружения Друянова, конечно. Опыта мало. Таланта — на словах больше, чем на деле. Зато много так называемого форса и гонора. А главное, он беспрекословно выполняет все прихоти Друянова.
С е м е н я к а. Я, правда, слышал обратное… А какая связь между этим загадочным Березовским и реконструкцией завода?
Т е м е р и н. Очень простая. Мы должны были сделать реконструкцию на увеличение мощности «Теплоэнергетика». Не пятнадцать котлов, а пятьдесят. Кажется, ясно. А Березовский который год уже носится с проектом нового типа котла. А Друянов идет навстречу своему любимчику. И реконструкцию ведет уже не на тот агрегат, который мы выпускаем и по которому марку нашего завода знают во всем мире, а по требованиям, которые выдвигает этот молодой Распутин.
С е м е н я к а. Так кто же чьи прихоти исполняет: Друянов — Березовского или Березовский — Друянова?
Т е м е р и н. Это неважно. Главное, что завод лихорадит. Многие серьезные специалисты называют Березовского и его проект «хунвейбинством». Интересно, во что обойдется подобная авантюра заводу и стране? Государственный план под угрозой.
С е м е н я к а. Да, государственный план под угрозой. Здесь вы правы.
Т е м е р и н. В то время, когда завод остро нуждается в квалифицированных кадрах, Друянов буквально заставляет уйти с завода главного конструктора Сергея Герасимовича Лобанова. А ведь это крупный специалист, профессор, лауреат Государственной премии… Уж одно то, что сейчас он находится на посту ректора Технологического института, говорит само за себя.
На столе Олечки раздается телефонный звонок. Она поднимает трубку, слушает.
С е м е н я к а. Этот абзац есть в вашем заявлении.
О л е ч к а (по селектору). Дмитрий Остапович, Лобанов просит соединить с вами. Возьмите светлую трубочку.
С е м е н я к а (берет трубку). Сергей Герасимович? Добрый день. С вами говорит Семеняка, Дмитрий Остапович. У меня к вам просьба: если возможно, мне бы хотелось с вами встретиться. (Делает знак Темерину, чтобы тот не уходил.)
Освещается кабинет Друянова. За столом кроме Д р у я н о в а сидят главный инженер завода Г е о р г и й Я н о в и ч Б у т у р л а к и н, главный конструктор завода А н д р е й П а в л о в и ч Б е р е з о в с к и й, секретарь парткома завода Г р и г о р и й Т а р а с о в и ч Г р и н ь к о.
Д р у я н о в (продолжая). Я думаю, вы уже поняли, что этого Семеняку прочат, так сказать, на освобождающееся место. Мне бы хотелось, чтобы вы говорили с ним откровенно, прямо, объективно. Без всяких скидок на ваше личное отношение ко мне.
Б у т у р л а к и н. А причина освобождения?
Д р у я н о в. Полагаю, отказ завода от выполнения планового задания. А точнее — наша просьба перенести выпуск котла Березовского — котла нового типа — для Камышевской ГРЭС на следующий год.
Г р и н ь к о. А где сейчас этот человек?
Д р у я н о в. Семеняка Дмитрий Остапович пока расположился в кабинете Казачкина.
Б е р е з о в с к и й. Я отказываюсь что-либо понимать. Когда мы затеяли такое гигантское, такое прогрессивное дело… Это же бессмысленно — становиться поперек технического прогресса.
Г р и н ь к о. Прогресс прогрессом, а план планом. Одно без другого не бывает.
Б е р е з о в с к и й. Но вы тоже подписали телеграмму в министерство. Где ваша партийная совесть? На чьей стороне?
Б у т у р л а к и н. Зря вы нам рассказали. Меня теперь черт знает в чем обвинят. В подхалимстве к новому начальству, например.
Б е р е з о в с к и й. Я этого ожидал.
Б у т у р л а к и н. Закономерный результат. Все так и должно было быть. Вы, Игорь Петрович, свои интересы, а главным образом, интересы товарища Березовского поставили выше государственных.
Б е р е з о в с к и й (неожиданно). Что? Да как вы смеете?
Д р у я н о в. Андрей Павлович… Не кричите, а то я не расслышал. (Бутурлакину.) Выше чего?
Б у т у р л а к и н. Выше государственных интересов.
Б е р е з о в с к и й (Гринько). А вы почему молчите? Вы секретарь парткома завода. Я бы желал слышать ваше мнение, Григорий Тарасович.
Г р и н ь к о. Но ведь это мое мнение…
Б е р е з о в с к и й. И все-таки — на чьей вы стороне?
Г р и н ь к о. Я на нашей стороне. (Уходит.)
Б е р е з о в с к и й. Гениально.
Б у т у р л а к и н. Я тоже могу идти, Игорь Петрович?
Д р у я н о в. Идите.
Б у т у р л а к и н (встал). Предупреждал. Ругались, ругались — не послушались. (Пошел к выходу, остановился.) Я ведь мечтал до пенсии с вами доработать.
Д р у я н о в. В чем, в чем, а в подхалимстве тебя, Георгий Янович, никто не может обвинить. Ни я, никто другой.
Бутурлакин уходит.
Б е р е з о в с к и й. Вот и все. Финита ля комедия. (Пауза.) Нет, а там-то, наверху, неужели не понимают? Объясните мне, Игорь Петрович. Не понимают, да?
Д р у я н о в. Да что там наверху… Я сам себя не понимаю. Железный директор был. О, вы меня еще не знаете, Андрей Павлович. А посмотрели бы вы на меня лет пятнадцать — двадцать назад. Красавец, от одного взгляда люди шарахались. Надо стране сто десять процентов — «будет». Одно слово Друянова, и министр спокоен. Сто двадцать — «будет». Завод по швам трещит, а я бодро рапортую: «Задание выполнено». Счастливые времена были… Молодость.