Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

— Они хотели тебя съесть! — уверяла она. — Никогда больше не ходи ни с кем!

Он плакал и говорил, что хочет хлеба.

Так его и звали иногда: Меня-чуть-не-съели.

Пятидесятилетний экспедитор, зашедший к нам перекурить, рассказывал.

С шести до девяти лет он блокадничал в Ленинграде в коммунальной квартире.

У соседки-еврейки на руках было две дочки — пяти лет и трехмесячная малютка. В первую страшную зиму, когда кончилось грудное молоко, соседка положила меньшую между окон, чтобы она замерзла и уснула навеки. Утром она подошла к дочке и увидела парок изо рта. Мать заплакала, внесла сверток в комнату и решила выхаживать.

Выходила.

Вся квартира знала об этой попытке матери.

После войны сосед-пьяница много лет подряд тянул из матери деньги на выпивку, шантажировал, обещая рассказать дочери о блокадном случае. Муж погиб на фронте, жили бедно. Соседи молчали. И когда девочка уже заканчивала школу, она вышла на кухню, где пьяный сосед вновь подступался к матери с шантажом, и сказала: «Мама, не смей давать ему деньги! Я всё знаю! Я тебя не осуждаю. Наверное, ты была права». Мать с дочкой обнялись и разревелись. А потом вся кухня погнала инвалида, даже бутылку постного масла разбили о его голову.

14 декабря 1985 г. Зеленогорск, гараж.

Вернулся с 4-го Всесоюзного семинара молодых писателей-фантастов и детективщиков-приключенцев. Пробыл две недели. На мой день рождения приезжала Ольга. Гостила два дня. Мы с ней бродили по заливу и Юрмале, заходили в кафе. Хоть отдохнула немного.

Впечатления от семинара богатые. Завел знакомства. Народ читающий, начитанный и одержимый. Последнее некоторым мешает — кроме фантастики ничего не хотят знать. Такое ощущение, что и Толстого не читали, только в школе проходили. Эрскина Колдуэлла путают с американским космонавтом. Кстати, я познакомился с нашим космонавтом Георгием Гречко, взял у него интервью для «Авроры».

Был приятно удивлен: народ читал «Записки книгонелюба» в «Авроре», и некоторые, знакомясь, трясли с улыбкой руку: «Замечательная вещь! В самую точку попали!» Москвичи даже пригласили меня на разговор «за культуру» в узком кругу, из которого я ничего не понял. Некультурный я человек. Малообразованный. Многих культурных слов не знаю.

Семинар проходил в Доме творчества писателей на берегу Рижского залива. Девятиэтажная башня шведской постройки. Отличная кормежка, отличные номера, безалкогольный бар.

Когда мы приехали, еще зеленела трава и журчала река Лиелупе. Через пару дней река стала. Море не замерзает. С балконов хорошо слышен его ровный шум.

Пишут фантасты скверно. Много убогого фантазирования и мало литературы. В основном, выжимки из Стругацких, перепевы их сюжетов. Тексты подчас такие, что язык сломаешь. Много матерились по этому поводу. Я был в семинаре Дмитрия Владимировича Биленкина. Приятный дядечка из Москвы.

Москвичи — неплохие ребята: Вит. Бабенко, Володя Покровский, Эдик Геворкян, Коля Александров. Всего на семинаре было около сорока человек.

По ночам — жаркие споры о литературе.

За выпивкой приходилось рыскать по всей Юрмале.

Накануне вышел Указ: две бутылки водки в одни руки, и мы с Колей Ютановым и Столяровым накануне моего дня рождения прошли пешком четыре километра по дачным поселкам, и нашли, наконец, магазинчик, где продавался кубинский ром «Гавана клаб» крепостью 43 градуса. Задача была взять как можно больше. По Указу нам полагалось шесть. Сначала мы взяли у скучающего продавца свои законные. Поинтересовались, нельзя ли по случаю дня рождения — я показал паспорт — закрыть один глаз на закон и дать еще несколько бутылок.

— Не палошена, — даже не глянув в паспорт, ответил здоровяк в фартуке и клетчатой кепке.

Вышли, закурили. Ледяная корка на дороге. Ветер холодный. Кругом дачи заколоченные стоят. Ни души. Обратно четыре километра пиликать. Обидно с полупустыми руками.

Придумали — переодеться. Ютанова, как самого молодого, решили послать на амбразуру первым. К тому же, он меньше всех светился в магазине — топтался около кондитерского прилавка. Коля с трудом влез в мою куртку, развязал на моей шапке тесемки, опустил уши. Мы сняли с него очки с толстенными стеклами и подвели к двери.

— Помнишь, где продавец стоит? Налево по диагонали! Вперед!

Коля, как Паниковский, изображавший слепого, захлопал рукой по косяку двери, нащупал ручку…

Вернулся он с литром и даже сдачу правильно принес.

— Кошмар, — смеется, — как в тумане! Ни хрена не видно. Дайте скорее очки!

Выждали для порядка минут пять, и стали меня готовить. Колина шапочка с козырьком у меня до бровей съехала; его пальто из серого сукна, как на вешалке болтается. Едва я нацепил Колины очки, как магазин отпрыгнул от меня на десяток метров, а сам Коля, стоящий у дерева, показался мне далеким путником на опушке леса.

— Водка есть? — прорычал я продавцу. Тот стоял, скрестив на груди руки в конце длинного конусообразного туннеля.

— Нет, — меланхолично ответил он. — Только «Кавана клап».

— Две бутылки! — заорал я не своим голосом. И вытянул бесконечно длинную руку с червонцем. Рука неожиданно быстро уперлась в прилавок.

Звякнули бутылки, брякнулась в блюдечко мелочь, прошелестела рублевая бумажка. Я навел телескопическую руку-манипулятор на блюдечко и сгреб сдачу. Ухватил раскатившиеся бутылки и, как на ходулях, пошагал к выходу. Вывалился, снял очки, отдышался.

Столяров ходил без шапки и верхней одежды. Он изображал выскочившего из автомобиля шофера. Весьма талантливо изображал. Перья рыжих волос, торчавшие над лысиной, придавали ему лихой и бесшабашный вид. Мы даже позавидовали. Посвистывая и приплясывая, он скрылся за дверью магазина и также весело вернулся с двумя пузырями.

Затем от жадности я смудрил нечто невообразимое — вывернул свою куртку мехом наверх, взъерошил волосы, поднял валявшуюся суковатую палку, вошел, прихрамывая, и спросил, заикаясь, про водочку. Пытался косить глазами. Парень дал мне две бутылки рому и, когда я пошел к выходу, сказал весело: «Никогда такого карнавала не видел!»

Четырнадцать бутылок рома и дюжина «Тархуна» — крепкая основа для дружеского застолья. Едва дотащили. В Дубултах — шаром покати.

Мы поделились схемой путешествия с коллегами-семинаристами. Бумажку передавали из рук в руки, снимали копии. Только два веселых приключенца из Минска, Брайдер и Чадович, никуда не бегали: они привезли тьму белорусской самогонки и несколько шматов сала. Держались несколько особняком, но в опохмелке никому не отказывали.

Мои рукописи обсуждали последними. Обсудили, похвалили. Я возил «Феномен Крикушина» и рассказ «Маленькая битва…» В эйфорию не впал: удачных стартов в литературе всегда было больше, чем удачных финишей.