Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
Шрифт:
Как же «Печальный детектив» отличается от гладенько-сереньких повестей и романов из жизни горожан! Хорошо Астафьев пишет, есть чему поучиться. Идея такая: «Разве можете вы быть счастливы, когда такое происходит в нашей стране?»
14 сентября 1986 г. Дома, напротив Смоленского кладбища.
Б. Стругацкий прочитал мою повесть «Мы строим дом», и мы с ним поговорили о блокаде.
Его отец и брат Аркадий были эвакуированы зимой 1941 года из Ленинграда. Отец умер уже за кольцом блокады, где похоронен — неизвестно. Борис с матерью оставались в
Повесть похвалил, сказал, что не видит причин, по которым ее нельзя бы было напечатать.
Прочитал окончание «Анны Карениной». Анна — под колеса, Вронский — в Сербию, добровольцем. Специально перечитывал, чтобы вспомнить, что же сталось с Вронским после гибели Анны. Часть 8-я романа написана гениально. Сейчас такая манера передачи внутреннего состояния героя называется поливом. То, что видит, слышит, как воспринимает внешнее и о чем думает Анна — вперемежку, хаотично, но логически связано.
Андрей Жуков сказал, что этот способ разбирают в Литинституте. Сейчас, дескать, это модно, новация такая.
Сторож Володька дежурил в мою смену.
— Фу! Кошмарный сон приснился!
— Какой?
— Бой под Ляояном. Русско-японская война 1905 года. Я — самурай, иду в атаку на наших. Ну и ну… — Он тяжело дышал и хлопал глазами — искренне и глубоко переживал измену родине во сне. Отдышавшись, пошел искать выпивку по гаражу.
Прочитал повесть Бориса Житкова «Черные паруса» — о том, как в XVII веке казак попал в плен к туркам и скитался на галерах. Забавно, но не более. Для детей.
Поражает смелость автора браться за такие сюжеты. Когда я писал «Летающий водопроводчик», ходил в библиотеку Ломоносова и лопатил литературу по Древнему Риму. Искал описание быта римлян: на чем ели, на чем спали, как умывались, были ли комары по вечерам и т. п. И еще: искал, были ли стекла в окнах. Так и не нашел. Пришлось умолчать об этом — у меня Кошкин просто подходит к окну и смотрит во двор, где двое юношей фехтуют деревянными мечами.
25 сентября 1986 г. Дома.
Прочитал повесть Андрея Столярова «Альбом идиота». Неплохо по технике. Зачем написано, не понял. О чем и сказал Столярову в телефонном разговоре. Не прямо в лоб: зачем, дескать, ты всё это набуровил, но суть моих сомнений он уловил. Андрей сказал, что я плохо знаю современную фантастику, и вообще, он никогда не объясняет сути написанного. Это его принцип. «Если человек не понимает, значит, не понимает».
— Наверное, я не дорос до таких произведений, — признался я.
— Возможно, — сказал Столяров.
27 сентября 1986 г., час ночи. Дежурю в гараже.
Сидим трендим — я, сторож Володя, водитель Зенков, который поссорился с женой и решил ночевать в своей машине, и водитель «технички» Коля Третьяков. Пьем чай с отваром чаги, покуриваем, обсуждаем возможные футбольные дела.
Коля Третьяков частенько ходит на стадион
и возится с пацанами — нечто вроде тренера на общественных началах. Подбивает меня и Зенкова устроить товарищеский матч с пожарной частью еще этой осенью. Я могу стоять на воротах — стоял в детстве, стоял в юности, стоял в институте за факультет. Выше не поднимался. А в детстве мечтал стать вратарем республики, изучал книгу «Игра вратаря» и заставлял сестер кидать у меня из-за спины мяч в прислоненный к дубу теннисный стол, чтобы ловить его с отскока и развивать, таким образом, реакцию.— Я пожарников знаю, — говорит Зенков. — Кувалды еще те.
— Форму достанем, — обещает Третьяков. — Бутсы, трусы, футболки…
И начинает перечислять, кого можно взять в команду: Петьку Ильина, Сашку Сидорского, Вовку Шлямара…
— Шлямар — бывший мент! — предостерегает сторож Володя. — Продаст!
Третьяков машет рукой — не лезь! — и продолжает загибать пальцы. Набирается из гаража человек пятнадцать.
— Погода не та, — сомневаюсь я насчет матча этой осенью. — Может следующим летом?
Звонит телефон, и я принимаю SOS от водителя «камаза». Все замолкают. Стоит в Полянах на тракторном дворе с неисправным рулевым управлением. Просит позвонить домой и прислать завтра «техничку» — сегодня уже ничего не сделаешь. Я даю трубку Третьякову, и они обсуждают совместные планы. Записываю в журнал время звонка и причину невозврата в парк. Володя бежит запирать ворота — отбой, можно подремать. Уходит Третьяков, написав сменщику обстоятельную записку, что и куда нужно завтра отвезти из запчастей. Звоню водителю домой, объясняю ситуацию. Не волнуйтесь, дескать, бывает.
— Я и не волнуюсь, — холодно отвечает жена. — Передайте ему только, чтобы он справку мне завтра предъявил.
— Какую?
— Он знает, какую. Иначе домой не пущу.
— Девушка…
Отбой.
Зенков неожиданно начинает рассказывать.
Работал он фотографом в зеленогорском «Доме быта». Только пришел на работу — звонят из милиции: пришлите фотографа в вытрезвитель. Приходит. Проверили документы, заводят в кабинет начальника — на столе чемодан. Открывают — полный денег.
— Фотографируйте! И будете понятым.
Сфотографировал, расписался в протоколе. Восемнадцать тысяч! Приводят мужика в трусах и майке, проспавшегося. Он с какого-то северного маяка, приехал отдыхать в дом отдыха «Чародейка».
— Ваши деньги?
— Мои.
— Откуда?
— Вы меня отпустите на почту, так мне к обеду еще столько вышлют.
Милицию впервые за двадцать лет увидел, даже обрадовался. Позвонили куда-то, отпустили. Зенков помог ему купить ящик вина, и тот пришел опохмелять товарищей по несчастью.
— Надо, надо мужиков опохмелить…
Сел с ящиком вина в кустах рядом с вытрезвителем и угощал выходящих, пока милиция не прогнала.
— Хотели снова забрать, но поняли, что это бессмысленно — ему всё нипочем, хоть каждый день забирай. Попросили только уйти со своим ящиком подальше.
28 сентября 1986 г. Зеленогорск.
Сегодня узнал, что умер Коля Жильцов. Остановилось сердце. Вышел из автобуса в нескольких остановках от дома, позвонил из автомата жене, сказал, что неважно себя чувствует, хочет пройтись пешком, и упал на газон. Прохожие приняли его за пьяного…