Петербургское действо

XXXII

Перваго мая въ сумерки, въ дом прусскаго посланника волненіе и движеніе усилились.

Къ семи часамъ весь большой домъ горлъ огнями и свтлые, лучистые столпы выливались изъ оконъ, освщая, какъ днемъ, широкую улицу. Кром того, около подъзда и вокругъ всего дома горли плошки и боченки съ смолой.

Взводы гвардейскихъ солдатъ отъ разныхъ полковъ въ красивыхъ новыхъ мундирахъ стали появляться подъ командой капраловъ и сержантовъ, и ихъ разставляли часовыми на улиц, у подъзда, въ передней, на широкой лстниц и до дверей самой пріемной. Это было сдлано по приказу государя, въ знавъ особаго почета въ любимцу и посланнику новаго союзника-короля.

На большой лстниц, украшенной гирляндами и внками и покрытой краснымъ сукномъ, преображенскій сержантъ разставлялъ часовыхъ изъ своего взвода, и двухъ изъ нихъ поставилъ у самыхъ дверей, ведущихъ въ пріемную. Сержантъ былъ Шепелевъ, а одинъ изъ рядовыхъ, котораго онъ умышленно поставилъ не въ передней, и не на лстниц, а на томъ мст, гд будетъ видно всхъ гостей, былъ Державинъ. Но оба друга, сержантъ и рядовой, были какъ-то грустны. Шепелевъ былъ немного блденъ и снова почти въ такомъ же состояніи, какъ когда-то до своего свиданія съ Маргаритой у гадалки.

Державинъ былъ тоже грустенъ. Переводъ его въ голштинцы все не ладился съ великаго поста, а на двор ужь май мсяцъ. Вдобавокъ, хотя онъ и любилъ своего ученика, но невольно сталъ теперь завидовать ему. Этотъ добрый малый ничмъ, конечно, не отличился, былъ такой же рядовой, какъ и онъ, а теперь, перескочивъ черезъ чины капрала и унтеръ-офицера, попалъ прямо въ сержанты, Богъ всть какъ, Богъ всть за что, — по какой-то странной, никому въ полку непонятной случайности, — по капризу принца Жоржа.

«И вотъ вся жизнь такъ пройдетъ», думалось рядовому Державину, съ ружьемъ на плеч, когда онъ глядлъ на товарища-сержанта со шпагой. «Одному везетъ, а другому нтъ. Почему одному везетъ, и почему другому не везетъ — сама матушка фортуна не знаетъ».

Балъ-маскарадъ у прусскаго посланника, объявленный за три дня передъ тмъ въ город, т.-е. вскор посл тайнаго подписанія мирнаго договора, надлалъ много шума въ столиц.

Голштинцы, и русскіе, и нмецкіе, конечно, ликовали. Этотъ маскарадъ былъ видимый признакъ, что на ихъ улиц праздникъ.

Партія елизаветивцевъ, конечно, негодовала, всякій со своей точки зрнія. Одни говорили, что со смерти покойной императрицы прошло только четыре мсяца, что это своего рода скандалъ. Другіе прибавляли, что Гольцъ могъ бы сдлать простой балъ, но на смхъ длаетъ маскарадъ прежде, чмъ кончился трауръ по государын, бывшей всю жизнь врагомъ Фридриха.

Многіе являлись къ государын спрашивать, подетъ ли она. Екатерина Алексевна не отвчала ни да, ни нтъ, но въ ум давно ршила въ этотъ день заболть и остаться дома.

Многіе, какъ Разумовскіе и вообще близкіе люди покойной императрицы, чувствовали себя оскорбленными и тоже общались захворать и не быть въ маскарад.

Но за день до перваго мая, прошелъ по лагерю елизаветивцевъ какъ бы пароль: всмъ быть въ маскарад.

Одинъ изъ самыхъ молчаливыхъ на видъ и лнивыхъ офицеровъ кружка Орловыхъ, Пассекъ — былъ въ то же время самымъ благоразумнымъ, осторожнымъ и тонкимъ.

Пассекъ былъ особенно близокъ и друженъ съ княгиней Дашковой и чаще другахъ бывалъ у нея. И она, и онъ разсудили, что не быть въ маскарад прусскаго посланника, значитъ дать возможность врагамъ пересчитать и, такъ сказать, помтить всхъ главныхъ лицъ непріязненнаго лагеря. Дашкова, конечно, передала это государын. Въ тотъ же вечеръ неизвстными никому но, конечно, извстными государын путями, весь лагерь елизаветинцевъ, явныхъ и смлыхъ, осторожныхъ и боязливыхъ получилъ какъ бы приказъ готовить костюмы и мундиры и хать къ Гольцу.

И теперь не только т, которые хотли умышленно захворать, стали собираться на балъ, но даже и т, которые дйствительно хворали.

Въ восемь часовъ уже начался шумъ на улиц, крики кучеровъ и форрейторовъ, солдатъ и полицейскихъ, громъ копытъ и колесъ по мостовой; гости начали съзжаться.

Гольцъ встрчалъ всхъ въ дверяхъ, отдлявшихъ большую украшенную зеленью и внками лстницу отъ прихожей, гд на двухъ стнахъ, одинъ противъ другого, висли два щита съ двумя государственными гербами — прусскимъ и россійскимъ.

И здсь сержантъ Шепелевъ, приглашенный любезно Гольцемъ находиться въ самой пріемной, въ качеств дежурнаго, могъ видть весь высшій столичный кругъ.

Здсь въ часъ времени прошли вс министры, послы, фельдмаршалы, сенаторы, вс красавицы и львицы. Вс пожилые люди были, конечно, въ своихъ мундирахъ, но молодыя женщины и многіе офицеры гвардіи были въ костюмахъ.

И подъ звуки огромнаго оркестра на хорахъ, весь щегольской домъ Гольца переполнился блестящей, сіяющей, даже сверкающей, какъ радуга, всевозможными цвтами, шумной и гульливой толпой. Многіе были просто костюмированы, другіе въ маскахъ. Большая часть проходившихъ съ замаскированными лицами тайкомъ и быстро показывали лицо свое хозяину дома изъ вжливости, какъ бывало принято, или же просто знакомъ, двумя словами знакомаго голоса, какъ бы называли себя. Часто Гольцъ не могъ разслышать голоса встрчаемыхъ, но длалъ видъ, что узнаетъ…. Отчасти, въ глазахъ его начинало уже рябить отъ этой вереницы пестрыхъ костюмовъ и мундировъ, отчасти и музыка мшала, и гулъ голосовъ бесдующихъ гостей, который смшивался съ музыкой и иногда даже заглушалъ звуки литавръ и трубъ. Шепелевъ стоялъ у стны невдалек отъ входныхъ дверей и глазъ не спускалъ съ порога, гд красивый посланникъ принималъ гостей. Ему казалась странной та случайность, что именно его было приказано послать по наряду дежурнымъ на балъ къ этому единственному человку во всемъ Петербург, котораго онъ всмъ сердцемъ, всмъ юношескимъ пыломъ ненавидлъ и проклиналъ.

Онъ былъ убжденъ, что это его счастливый соперникъ; не будь его на свт, быть можетъ, она не обошлась бы съ нимъ такъ, какъ обошлась въ послдній разъ въ квартир Позье. И что за капризъ сказать, что она даже не графиня? Шепелевъ уже посл сообразилъ, что она могла скрывать свое имя отъ Позье, что онъ сдлалъ нескромность. Но почему же она не пустила его къ себ? Почему обошлась такъ гордо и глядла на него такъ презрительно, такимъ оскорбительнымъ взглядомъ? Наврное онъ, этотъ Гольцъ — его счастливый соперникъ! Онъ чувствовалъ, что глубоко ненавидитъ этого человка, а, между тмъ, эта ревность, эта ненависть казалась для него самого глупою и смшною. Что общаго между нимъ, юношей сержантомъ, и этимъ молодымъ красавцемъ, который ужь теперь первая личность двухъ странъ, важное государственное лицо въ Пруссіи и, по общему отзыву, теперь самое вліятельное лицо и въ русскомъ государств?!..

— Онъ любимецъ Фридриха II и Петра III, а я любимецъ…. Квасова! грустно шутилъ юноша.

И въ Шепелев совершалась томительная борьба, сказывавшаяся какою-то острой болью на сердц, какою-то страшной тягостью въ голов, во всемъ существ. Пускай бы она не любила его! Онъ не стоитъ любви такой женщины! Что онъ такое? Мальчишка! Не она любитъ, вотъ, этого! За что? За то лишь, что онъ посланникъ.

И юноша, постоянно, то и дло, какъ бы забывался, стоя близъ стны прихожей. Вереницы яркихъ костюмовъ и масокъ вились передъ его глазами, но онъ почти не глядлъ на нихъ. Изрдка рука его, державшая обнаженную шпагу, судорожно стискивала эфесъ и глаза впивались въ фигуру элегантнаго и красиваго хозяина дома, въ блестящемъ мундир.

Если бы Гольцъ имлъ время обернуться на юношу дежурнаго, съ обнаженной шпагой въ рук, и примтить его взглядъ, то, конечно, не смотря на свои заботы, онъ бы все-таки призадумался….

А, между тмъ, сержантъ не могъ оторвать взора отъ дверей еще по другой причин. Онъ каждую минуту ожидалъ появленія именно той, отъ которой такъ мучился и страдалъ. Онъ зналъ наврное, что графиня Скабронская будетъ въ числ приглашенныхъ дамъ, какъ близкій другъ хозяина.

Наконецъ, на нсколько минутъ вереницы гостей, входившихъ по лстниц, громъ и гулъ подъзжавшихъ экипажей, вдругъ превратились…. Вс съхались.