Петербургское действо

— Кого? Этого француза? спросилъ Гольцъ. — Пожалуй….

— О, нтъ! воскликнулъ государь. — Теплова, Теплова.

— Я бы этого не сдлалъ, ваше величество. Зачмъ спшить? Наконецъ, признаюсь вамъ…. Гольцъ разсмялся добродушно и прибавилъ:- Признаюсь откровенно, что я, какъ хозяинъ дома, прошу отложить этотъ арестъ. Зачмъ вы хотите портить мн балъ? Мн хочется, чтобы вс сегодня были веселы. A арестъ такого лица, какъ Тепловъ, у меня на бал, смутитъ, конечно, весь домъ, а затмъ, конечно, тотчасъ всю столицу. Тепловъ, наконецъ, такая личность, что, откровенно говоря, мн кажется все это ошибкой, если не преступнымъ поступкомъ, т. е. дерзкой клеветой на русскаго сенатора со стороны однофамильца французской королевской династіи. Вспомните, ваше величество, разсмялся Гольцъ, — что послдніе короли этой династіи были ужасные лгуны и клеветники. Позвольте мн, прежде всего, будто отъ себя, узнать у г. Бретейля, который знаетъ въ лицо всхъ своихъ соотечественниковъ, что за птица этотъ Валуа.

Государь согласился и поблагодарилъ, но попросилъ барона сдлать это тотчасъ же.

Гольцъ быстро отыскалъ среди играющихъ въ карты французскаго посланника и объяснился съ нимъ. Разумется, и Бретейлю то же самое пришло на умъ, и онъ выговорилъ разсянно, какъ бы себ самому:

— Les Valois ont r'egn'e en France!

— Полагаете вы, что это одинъ изъ нихъ? съострилъ Гольцъ довольно дерзко.

— О, нтъ! встрепенулся вдругъ уколотый французъ. — Если бы, напримръ, одинъ изъ сыновей геніальной интригантки Екатерины Медичисъ былъ теперь въ Петербург, вамъ не удалось бы, баронъ, заключить съ Россіей вашъ новый трактатъ.

И Бретейль язвительно улыбнулся, глядя на Гольца, который невольно вспыхнулъ.

— И такъ, вы не знаете…. но не знаетъ ли кто этого Валуа въ вашемъ посольств?

Бретейль подумалъ, потеръ себ рукой лобъ, потомъ пожалъ плечами и всталъ, чтобы розыскать секретаря посольства.

Отъ него они узнали, что есть въ Петербург Валуа, простой каменьщикъ, работающій въ дом графа Разумовскаго. Это показалось страннымъ совпаденіемъ для Гольца. Валуа писалъ, что онъ слышалъ слова Теплова при свидтеляхъ, не называя мста или дома, теперь же оказывалось, что Валуа работаетъ въ томъ самомъ дом, гд Тепловъ прежде жилъ, а теперь бываетъ отъ зари до зари.

Гольцъ, ворочаясь къ государю, соображалъ, что если этотъ каменьщикъ окажется правъ, то произойдетъ сильный переворотъ при двор и ему лично выгодный. Онъ предвидлъ неминуемое паденіе и, пожалуй, ссылку обоихъ братьевъ Разумовскихъ, вкругъ которыхъ, осторожно и тайно, группировались вс враги правительства и самые отчаянные враги его короля и его дтища, т. е. новаго мирнаго договора.

Свднія, сообщенныя посланникомъ, произвели на государя такое же впечатлніе, какъ и на Гольца. Государь раскрылъ широко глаза и вымолвилъ любимцу своему тихо:

— Въ дом Разумовскихъ? Наврное! Конечно! Такъ! У Разумовскихъ? громче сказалъ государь. И лицо его пошло пятнами.

— Ну, баронъ, выговорилъ государь:- если бы это было не у васъ, я бы приказалъ сію же минуту арестовать Теплова, да, пожалуй, и этихъ близнецовъ хохловъ. Не даромъ говорятъ здсь, что хохлы хитрый и лукавый народъ! Ну, завтра къ утру Тепловъ будетъ у меня уже допрошенъ. Я имъ покажу примръ всмъ, что я не позволю шутить съ собой. Я не царица-баба, въ род тетушки, да и не младенецъ-императоръ, котораго изъ люльки выкинули прямо на снгъ.

Государь помолчалъ нсколько минутъ и тяжело переводилъ дыханіе.

— Ну, что вы хотли? веселе произнесъ онъ наконецъ. — вы что-то мн предлагали?

Но въ ту же минуту государь пристально устремилъ взглядъ въ дальній уголъ залы, гд среди яркой, пестрой толпы, было странное, и черное, и сіяющее вмст — пятно; серебристые лучи отъ массы брилліантовъ даже издали были замтны.

— Кто это? Что это? Домино? Нтъ?

— Нтъ, это она и есть, ваше величество, усмхнулся Гольцъ. — Позвольте, я сейчасъ представлю ее вамъ.

И Гольцъ быстро прошелъ залу, подалъ маск руку и повелъ къ государю.

— Позвольте, ваше величество, сказалъ посолъ, весело улыбаясь, — представить вамъ — «Ночь», явившуюся въ Петербургъ, не вашу сверную, холодную, а южную, чудную и поэтическую, покровительницу любви и влюбленныхъ. Ручаюсь вамъ, что вы не будете скучать и даже забудете вс ваши заботы и всхъ этихъ крамольниковъ, серьезне прибавилъ Гольцъ и, поклонившись, отошелъ отъ обоихъ.

— Я счастлива, наконецъ, заговорила «Ночь» чистымъ нмецкимъ языкомъ:- я достигла моей давнишней мечты видть предъ собой монарха, имя котораго скоро облетитъ весь міръ и останется на вки въ исторіи, сіяющее славой великихъ длъ.

Государь, между тмъ, невольно любовался костюмомъ незнакомки, затмъ онъ подалъ ей руку и повелъ изъ зала, гд снова начиналась музыка и танцы, въ другія комнаты, гд можно было говорить.

И всюду толпы гостей становились рядами на проход государя, но глаза всхъ были все-таки устремлены не на него, а на его спутницу, всю блестящую въ алмазныхъ лучахъ. и сіяющую своими снжно-блыми плечами…..

XXXV

Шепелевъ сталъ у окна пріемной и не спускалъ глазъ съ государя и маски, сидвшихъ въ сосдней гостиной. Бесда ихъ, оживленная и неумолкаемая, длилась долго, но разслышать онъ не могъ ни слова. Она говорила по-нмецки то страстно, съ жаромъ, то тихо, почти шепотомъ и иногда будто разсказывала что-то. Государь молчалъ и, очевидно, внимательно слушалъ.

Два раза прошла мимо нихъ и мимо Шепелева графиня Воронцова, съ измнившимся и пунцовымъ отъ гнва лицомъ…. Она ревновала и даже безпокоилась на счетъ этой красивой незнакомки….

Государь вдобавокъ даже не замчалъ ея… Такъ внимательно слушалъ онъ, что говорила эта «Ночь».

Наконецъ, они поднялись и, пройдясь по гостинной, двинулись прямо къ окну, гд стоялъ Шепелевъ.

Юноша немного посторонился и слегка вытянулся. Не смотря на легкое смущеніе и даже робость близости государя, онъ не могъ снова не подумать, любуясь на «Ночь»:

«Какой костюмъ!.. И какъ, должно быть, собой-то хороша. Вотъ царямъ-то на свт какъ живется! Скажи онъ одно слово и она… его…»

— Нтъ, ты мн скажи правду! воскликнулъ государь по-нмецки, приближаясь въ Шепелеву на подачу руки и какъ будто показывая ей на сержанта.

— Я вамъ уже сказала, что нахожу эти новые мундиры прелестными. Сколько вкуса! И при этомъ они удобны, говорила маска, тоже по-нмецки, но съ страннымъ звукомъ въ голос, будто слегка картавя. — Вотъ, напримръ, этотъ мундиръ. Какой это мундиръ, ваше величество?

И вдругъ маска остановилась, фамильярно задерживая своего собесдника.

Государь, довольный, что тэма разговора умной, заинтриговавшей его маски перешла на боле простой предметъ, и вдобавокъ его любимый, повеселлъ еще боле.

— Это преображенскій. Прежде были зеленые длиннополые кафтаны. Красивъ ли онъ?

— Конечно. Очень красивъ… И удобенъ! Я думаю, сами офицеры съ этимъ согласятся. Господинъ офицеръ! вдругъ обернулась «Ночь» къ Шепелеву, еще боле картавя, — вы, вроятно, говорите по-нмецки, какъ вс офицеры здсь. Скажите мн, не правда-ли, мундиръ этотъ удобне стараго?