Петербургское действо

— У меня до васъ большая просьба… говорила стоящая передъ нимъ кармелитка, но уже безъ маски, которую она держала въ рук.

Шепелевъ едва двинулъ губами, вс чувства его онмли, а сердце стучало на столько, что, казалось, даже она замтила это по галуну и пуговицамъ, которые равномрно вздрагивали на его груди.

И кармелитка сдлала. движеніе рукой, совершенно закрытой длиннымъ рукавомъ, какъ бы приглашая юношу отойти въ сторону вмст. Сдлавъ нсколько шаговъ, она стала ближе къ нему и выговорила:

— Вы здсь должны быть весь вечеръ на часахъ?

— Да-съ, черезъ силу вымолвилъ наконецъ Шепелевъ.

— Въ такомъ случа, вы исполните мою просьбу. Очень важную просьбу! Гораздо боле важную, нежели она вамъ покажется, нежели вы думаете. Сегодня здсь будетъ на бал, должна быть каждую минуту, одна замаскированная, недавно пріхавшая прямо изъ Вны и не знающая никого въ Петербург, незнакомая даже лично съ господиномъ посланникомъ, хотя и приглашенная имъ сегодня. Если я или баронъ будемъ въ эту минуту здсь въ дверяхъ, то моя просьба въ вамъ окажется излишней, но если ни меня, ни барона не будетъ, то я прошу васъ провести эту даму. Она предупреждена и двинется прямо за вами. Вы, идя предъ ней, незамтно проведите ее къ посланнику, и, найдя его среди гостей, знакомъ укажите ее. Поняли вы меня?

— Понялъ. Это я понимаю! Но за то, кром этого, я ничего не понимаю, выговорилъ Шепелевъ, немного придя въ себя. — то, что для меня вопросъ жизни и смерти, того я не понимаю. Неужели вы, графиня…

— Ну, объ этомъ посл, рзко выговорила она. — Теперь не время и я… Вы поняли мою просьбу?

— Да-съ.

— A какъ вы узнаете ту даму, про которую я говорю? разсмялась кармелитка.

Шепелевъ подумалъ и вымолвилъ неохотно и даже съ оттнкомъ грусти въ голос:

— Да, правда. Какъ же мн узнать ее?

— Я вамъ скажу ея костюмъ. Ее замтить будетъ не мудрено. Она явится на этотъ яркій и пестрый балъ, какъ пятно.

— Признаюсь, не понимаю.

— Да. Ея костюмъ будетъ… среди другихъ, какъ черное чернильное пятно среди блой бумаги.

Юноша не понялъ. Маргарита повторила:

— Она явится въ черномъ съ головы до ногъ. Понимаете?

— Понимаю-съ.

— Ошибиться мудрено, я надюсь…

— Мужчины, графиня, вообще не ошибаются, какъ можетъ ошибиться женщина, грустно выговорилъ Шепелевъ. — Женщина, въ особенности красавица и кокетка, можетъ ошибкой дать даже поцлуй.

— По ошибк поцлуя не даютъ, а даютъ иногда… изъ жалости! разсмялась Маргарита.

— За это, право… вдругъ глухо выговорилъ Шепелевъ. — Право, можно зарзать…

— Тутъ, на бал… Полноте… Вотъ и видно: ребенокъ. Да неужели вамъ не жалко было бы убить женщину, которую вы любите?.. И какъ любите! Вдь вы говорите, что умираете отъ любви.

И Маргарита звонко расхохоталась, но немного искусственнымъ смхомъ.

— Пощадите, графиня… упавшимъ голосомъ вымолвилъ Шепелевъ.

— Ну, такъ помните, не спутайте. Окажите эту милость для меня. Исполните, какъ слдуетъ, мою просьбу объ маск.

И Маргарита, весело и безпечно смясь, отошла отъ Шепелева и прошла въ бальную залу. Онъ былъ возмущенъ до глубины души ея словами и голосомъ, и смхомъ.

«Понадобился на то, на что годился бы всякій лакей въ дом, озлобленно подумалъ онъ. Господи! Неужели ужь нельзя перестать любить ее? Бросить, забыть… Ну, влюбиться въ другую! Она жестокосердая, злая… Ей все только смхъ… Можетъ быть, здсь, на бал, человкъ сто, которыхъ она такъ же цловала, какъ и меня?

И долго размышлялъ юноша. Ему, конечно, доставило наслажденіе возможность поговорить съ ней хотя минуту, но дкое, горькое чувство какъ будто еще прибавилось. Она насмхалась надъ нимъ. Понятно, она даже явилась изъ такой комнаты, гд можетъ остаться до утра, которую почему-то заготовилъ ей: заране хозяинъ дома. И Шепелевъ вдругъ злобно разсмялся.

Въ эту же самую минуту въ зал и прихожей началось маленькое волненіе.

Гольцъ двинулся снова къ дверямъ лстницы, но спустился по ней до низу, а вслдъ за нимъ хлынула и пестрая, блестящая кучка сановниковъ. И черезъ нсколько минутъ прихожая и вся лстница были полны вышедшими на встрчу гостями. Только узкое свободное пространство оставалось по лстниц. Пріхалъ государь.

Шепелевъ на минуту забылъ свое горе. Онъ рдко и издали видалъ государя и ему хотлось теперь не упустить этого единственнаго случая видть русскаго монарха не на кон, не на плацу, а простымъ гостемъ на бал.

Черезъ нсколько минутъ государь, взявъ подъ руку Гольца, поднялся по лстниц, весело кивая головой на право и на лво, изрдка подавая руку, преимущественно старикамъ и иностраннымъ посламъ. За нимъ вслдъ поднимался по лстниц принцъ Жоржъ, а за Жоржемъ непремнный хвостъ его, всей гвардіи ненавистный Фленсбургъ. Вс прошли въ залъ. Грянула музыка и начался менуэтъ.

Тотчасъ же стало извстно на бал, что государыня хвораетъ и быть не можетъ.

Шепелевъ, занятый своей заботой, все-таки невольно замтилъ посл этой всти много сіяющихъ и торжествующихъ лицъ. Вскор мимо него прошли и стали невдалек два сановника. Шепелевъ зналъ, что одинъ — воспитатель наслдника, а другой — наперсникъ и другъ братьевъ Разумовскихъ. Эти два человка считались во всемъ Петербург самыми умными и самыми образованными, учившимися заграницей. Юноша слыхалъ даже, что Панинъ, не любимый императоромъ, считался въ лагер елизаветинцевъ и былъ въ числ явныхъ друзей императрицы. Онъ слыхалъ тоже, что Тепловъ голштинецъ, горячій и искренній приверженецъ императора, другъ всмъ нмцамъ, ибо говоритъ великолпно по-нмецки и воспитывался въ германскомъ университет. Шепелеву было даже интересно поближе разсмотрть Теплова, такъ какъ говорили, что оба графа Разумовскіе у него въ рукахъ и длаютъ, что онъ прикажетъ. Если бы не этотъ Тегповъ, то Разумовскіе, по словамъ Квасова, были бы еще боле любимы въ столиц, но теперь ихъ стали любить меньше, потому что Тепловъ заставилъ ихъ тоже сдлаться чуть не голштинцами.

Идя мимо и не обращая вниманія на сержанта, Панинъ горячо воскликнулъ:

— Однако же, позвольте, Григорій Николаевичъ. Положимъ даже, что она и не захворала, положимъ, что ей не захотлось бытъ на этомъ торжищ, гд празднуется позоръ россійской имперіи. Наконецъ, вспомните, что сегодня только четыре мсяца и одна недля, что скончалась государыня. Можно было бы пообождать скоморошествовать и всякіе дурацкіе костюмы напяливать на себя.

— Не согласенъ, Никита Ивановичъ, спокойно отозвался Тепловъ. — Вы знаете мой образъ мыслей на счетъ всего этого. Договоръ этотъ я не считаю позорнымъ: у насъ будетъ надежный союзникъ. Земли мы ему отдали назадъ такія, которыми владть бы не могли, которыя никогда россійскими бы не сдлались. Что касается до болзни ея величества, то скажу даже съ вашей и ея точки зрнія: не хорошо мелочами раздражать государя и общественное мнніе. Что стоило сюда пріхать, когда здсь вся столица, и здсь, наконецъ, самъ Разумовскій, Алексй Григорьевичъ, которому, какъ вы знаете, покойная государыня тоже была не чужой человкъ, многозначительно и налегая на послднія слова выговорилъ Тепловъ. — Ему еще тяжеле въ его трудномъ положеніи черезъ четыре мсяца на этомъ пляс быть, однако пріхалъ.

Шепелевъ заслушался было бесды двухъ сановниковъ, говорившихъ такія слова, которыя рдко удавалось слышать простому сержанту. Если бы они знали, что сержантъ ихъ слушаетъ и понимаетъ, то, конечно, понизили бы голосъ. Тайная канцелярія и „слово и дло“, еще недавно уничтоженныя, были еще всмъ памятны. A въ канцеляріи не разбирали кто простой человкъ, хотя бы даже разнощикъ, и кто сановникъ, хотя бы даже фельдмаршалъ.

И Шепелевъ напрягалъ свой слухъ, чтобы слышать окончаніе бесды двухъ остановившихся невдалек сановниковъ.

Но въ эту минуту онъ вдругъ ахнулъ. Порученіе той, которая могла все приказать, могла приказать даже умереть…. это порученіе приходилось теперь исполнить.

Въ дверяхъ пріемной появилась маска. Шепелевъ двинулся, да и не онъ одинъ! Вс бывшіе недалеко отъ него и даже спорящіе Панинъ и Тепловъ, вс до единаго, обернулись и двинулись впередъ…. и смутный гулъ одобренія, если не восторга, сорвался у всхъ съ языка. Вс ахнули, любуясь….

XXXIV