Пётр и Павел. 1957 год

Семивёрстов вернулся. Поставил на столик три стакана, тарелку с остатками закуски, достал из кармана початую бутылку, разлил водку по стаканам и с размаху плюхнулся на стул рядом с Найдёновым.

– Ну, Володька?.. За что выпьем?

– За что? – Иван взял наполовину наполненный стакан, взглянул на притихшего Богомолова. Тот с нескрываемой тревогой наблюдал за происходящим. – Я, признаюсь, уж и не помню, когда пил, но сегодня… Так и быть, выпью… – он протянул второй стакан Алексею Ивановичу. – Держи, Алёша. Знаю, не пьёшь, но пригубь с нами… Так сказать, чисто символически… За компанию…

Немного помолчал, повертел в руке стакан, словно выжидая, что кто-то первым начнёт говорить, не он. Потом коротко взглянул на Семивёрстова.

– Я, Тимофей Васильевич, за здоровье твоё хочу выпить. А если у тебя жена, детишки и прочие сродники имеются, то и за их благополучие. Пусть Господь дарует всем вам покой душевный и здравие телесное.

– Низкий поклон тебе, Владимир Александрович. Ты даже не представляешь, как мне твоё пожелание сейчас надобно! – Семивёрстов потянулся к нему своим стаканом, чтобы чокнуться, но Иван остановил его.

– Погоди, я самого главного не сказал… Но, чтобы душа твоя и в самом деле покойна была, не бери на себя нового греха: отпусти с миром Алексея Ивановича. Он к моим геройствам никакого отношения не имел и иметь не может. Согласен?

– Зря тревожишься. Я к твоему приятелю никаких претензий не имею. Пей! – и залпом опорожнил свой стакан, так и не чокнувшись с Найдёновым.

– Ну, спасибо, Тимофей Васильевич!.. Уважил! – улыбнувшись, сказал Иван. Затем тоже выпил, аккуратно поставил стакан на стол, встал, опустил руки по швам и ясно, отчётливо произнёс: – Я готов.

– Ты это о чём? – похоже, Семивёрстов не понял, что имеет в виду его сотрапезник.

– Мы, гражданин начальник, как?.. Пешком или на троллейбусе поедем?

– Зачем на троллейбусе?..

– Ведь тут до Лубянки рукой подать. Или вы спецмашину вызовете, чтобы, значит, с шиком на цугундер меня доставить.

– А тебе не терпится поскорее на нары забраться? – скривив губастый рот, попробовал пошутить Тимофей.

– Самое время, – в тон ему ответил Иван. – А то, как бы не припоздниться.

– Сядь! – гаркнул Семивёрстов. – И не мельтешись!.. Остряк-самоучка…

Иван опешил. Сел. Было видно, Тимофей что-то решает про себя…

Но что?..

– Ты бы лучше закусил сначала. Небось, целый день и чёрствой корочки во рту не было.

– Благодарствую, – Иван пристально глядел на него, ждал. – Что-то не хочется.

– И то верно. В этой отравиловке только самоубийцы жируют. Того и гляди, язву наживёшь или ещё чего… Похуже, – он брезгливо отодвинул от себя тарелку с недоеденной сарделькой, встал. – Ладно, пошли.

– Ну, Алёша, не поминай лихом!..

– С Богом, Ваня… С Богом!..

Друзья обнялись, трижды расцеловались.

– Чего это вы прощаться надумали?.. – расхохотался Семивёрстов. – Я разлучать вас пока не намерен. У нас с вами, друзья мои, одна дорожка.

– Как?! – возмутился Иван. – Ты же обещал!..

– Мало ли чего! – Тимофей был доволен произведённым эффектом. – "Обещалки" силы закона не имеют. Что глаза выпучил?.. За мной! – и направился к выходу.

Они вышли из "Закусочной" и, дойдя до угла, свернули налево в сторону Лубянки. На другой стороне улицы ярко горели витрины сретенского "Гастронома".

– Подождите меня, я мигом, – Семивёрстов перебежал дорогу почти перед самым капотом отчаянно сигналившего хлебного фургона и скрылся за дверью магазина.

Положение было явно "из ряда вон". Что делать?.. Как быть?..

– А может, рванём от него? – предложил Алексей Иванович.

– Ерунду городишь, – Иван был сильно раздосадован. – Теперь мы у него вот где, – и показал плотно сжатый кулак. – Пока он не знал, где я, ещё был какой-то шанс, а теперь… Нет, Алёшка, давай на Господа уповать и молиться, чтобы не оставил нас Своим попечением.

И "задержанные" принялись ждать своего "конвоира".

– Молодцы!.. Дёру не дали! – словно из-под земли перед ними вырос Семивёрстов. В руках у него были пакеты со снедью, из кармана шинели торчали горлышки бутылок. – Надо было продовольственные запасы пополнить. Ну вот, а теперь у нас полный ажур. Вы, кстати, как к "Кубанской" относитесь? Ни "Московской", ни "Столичной" не было. Всё выпили. Пришлось Чапаева взять. Видите, на этикетке мужик в бурке на лошаде скачет, так народ эту водку "Чапаевым" прозвал. По-моему, остроумно!..

Но сам не смеялся. Иван с Богомоловым тоже. Глядя на их хмурые, настороженные лица, Тимофей спросил:

– Вы чего носы повесили?.. Вперёд! – и зашагал размашистыми шагами дальше по Сретенке. Ошарашенные, ничего не понимающие приятели – за ним.

Во дворе большого серого дома, который стоял как раз напротив кинотеатра "Уран" вся троица вошла в первый подъезд, поднялась на четвёртый этаж и остановилась перед высокой дубовой дверью. Пока Тимофей доставал ключи, Алексей Иванович успел сосчитать, что в квартире № 7 проживало шесть ответственных квартиросъёмщиков: по числу кнопок электрических звонков, установленных по обе стороны дверных наличников. А сколько за этими кнопками проживало простых обывателей, даже предположить трудно. Московские коммуналки всегда многолюдьем отличались.

Огромный коридор весь был заставлен разнокалиберными ящиками и сундуками. На почерневших от времени стенах висели детские ванночки, картонные коробки и два двухколёсных велосипеда. Тут царил вечный полумрак: тусклая пятнадцатисвечовая лампочка не могла осветить всех его углов и закоулков. Из-за закрытых дверей долетали сюда обычные вечерние звуки: кто-то смотрел по телевизору "Клуб кинопутешественников", в другой комнате заходился в безостановочном плаче грудной ребёнок и мать, доведённая этим криком до отчаяния, остервенело баюкала его, из-за третьей двери доносилась монотонная привычная в этой семье ругань – очевидно, жена пилила своего незадачливого мужа.

– Прошу! – Семивёрстов распахнул одну из дверей, за которой оказалась самодельная крохотная прихожая, отгороженная от комнаты ситцевой занавеской. – Ноги вытирайте, как следует, чтобы не наследить, – и отодвинув занавеску, крикнул: – Мам! Я пришёл не один!.. Как ты?

Из комнаты послышался дребезжащий старческий голос:

– Всё хорошо, Тимоша!.. Ко мне Марьюшка раза четыре заходила. Всё хорошо, не безпокойся!

– Отлично!.. Я тебя сейчас кормить буду, – и обратился к друзьям. – Заходите, заходите!.. Не стесняйтесь, – и первым прошёл за занавеску.