Петр Первый
Шрифт:
Помогала ей в этом воспитанница – взятая в дом дальняя родственница, Наталья Нарышкина. Девица отличалась красотой и, подражая своей воспитательнице, очень быстро усвоила свободные манеры и получила неплохое образование. Ее-то, девятнадцатилетнюю черноглазую красавицу и узрел как-то царь…
Небольшое отступление. Наш знаменитый «советский граф» Алексей Толстой, по роману которого, мы, собственно, до недавнего времени и составляли себе представление о Петре Первом, историю знал, мягко говоря, скверно. Потому и получилась у него Наталья Кирилловна обычной русской боярыней захудалого рода, красоты ради ставшая царицей. Царицей, которую падчерицы попрекали тем, что «с мужиками за одним столом вино пила». Так оно и было, только писатель не счел нужным пояснить:
Царь обвенчался с черноглазой красавицей и умницей. С появлением новой царицы при дворе начались перемены – и не всех они радовали. При царице Марии Ильиничне единственным развлечением были церковные службы, даже светская музыка была под суровым запретом. А теперь не только музыка при дворе зазвучала – была сооружена сцена в пустовавшем боярском доме в Кремле, где ставили пьесы. Правда, на библейские темы, но все же…
А молодая царица еще и вводила русский народ в великое смущение: едет по Москве – и велит открыть окна, дабы городом полюбоваться. Простые смертные видят почти божественный лик супруги царя – неслыханно! А она и на охоту вместе с ним ездила, и танцы в своих покоях устраивала. Соблазн, ересь! А царь будто ослеп и оглох: все делает только ради своей ненаглядной Наташеньки.
Через полгода после свадьбы царский астролог Симеон Полоцкий заявил Алексею Михайловичу, что ночью расположение звезд «сулило зачатие великой женой мальчика, судьба которого – необыкновенна и возвышенна, и который будет славен так, как никто из русских царей до него».
Ровно через девять месяцев после этого разговора 28 мая 1672 года у царицы начались схватки. Роды были столь тяжелые, что царицу на третьи сутки даже соборовали и причастили. Алексей Михайлович был в отчаянии, но тот же Симеон заявил, что царица благополучно разрешится от бремени через пять часов.
Когда пошел пятый час, Симеон встал на колени перед образами и стал истово молиться о том, чтобы родовые муки продлились еще час. Разгневанный царь чуть не пришиб астролога, но тот сказал:
– Если царевич родится в первом получасе от сего момента, то веку его будет 50 лет с малым, а если во втором получасе, то доживет и до 70.
Едва он это произнес, как прибежали с известием, что царица родила сына, крепкого, здорового, крупного. Было сие 30 мая 1672 года.
Через год с небольшим, в августе 1673 года царица родила дочь, крещеную тоже Натальей, которой отец предрекал блестящее замужество. Алексей Михайлович и Петрушу-то мечтал женить на какой-нибудь иноземной принцессе. Мечтала о необычной судьбе для своих детей и Наталья Кирилловна.
Не Софья, а Наталья Кирилловна первой приоткрыла дверь в женских теремах России. Она как бы готовила почву для преобразований своего великого сына, точно так же, как деятельность некоторых государственных людей при Алексее Михайловиче подготовляли Петру почву для преобразований в государственной области.
Да и сам царь Алексей Михайлович при поддержке друга Артамона Сергеевича начинал воспитание младшего сына в европейском духе: царевича одевали в «иноземный военный мундирчик», заказанный в Немецкой слободе, обычных мамок и нянек при мальчике не было. И мать всячески это поддерживала.
До февраля 1676 года, когда скоропостижно скончался царь Алексей Михайлович, царский двор был, пожалуй, одним из самых веселых и светских мест на Руси. Наталье Кирилловне было всего-то двадцать шесть лет, когда она овдовела. На престол взошел ее пасынок Федор, человек добрый и мягкий, но слабый здоровьем – в юности его по недосмотру челяди переехал возок.
Но Федор Алексеевич был воспитан на физических упражнениях, как истинный царевич дома Романовых. Правда, охоту не слишком жаловал, был заядлым лошадником – с того самого момента, когда его посадили на игрушечного деревянного коня. Вступив же на престол, полностью сменил руководство Конюшенным приказом, выписывал производителей из Западной Европы и не стеснялся даже выменивать коней у иноземных послов!
«Как отец сего государя, — писал о Федоре В. Н. Татищев, — великой был (охотник) до ловель зверей и птиц, так сей государь до лошадей великой был охотник. И не токмо предорогих и дивных лошадей в своей конюшне содержал, розным поступкам оных обучал и великие заводы конские по удобным местам завел, но и шляхетство к тому возбуждал. Чрез что в его время всяк наиболее о том прилежал к ничим более, как лошадьми, не хвалилися!»
Как-то не очень монтируется с традиционным образом царя Федора, вечно соблюдающего строгий постельный режим под неусыпным надзором любящей старшей сестрицы. Тем паче, что правил Федор Алексеевич отнюдь не из постели, а очень даже с трона и весьма активно, а о Софье в документах того времени и вовсе не упоминается.
Шахматы, свайки, мячики и прочие обычные мальчишечьи игрушки были у Федора Алексеевича не в почете: он со товарищи предпочитал «играть» шпагами и тесаками, пистолетами и ружьями, булавами, копьями, алебардами, медными пушечеками (стреляли не хуже настоящих), знаменами, барабанами, литаврами — все, как в настоящем войске с неизбежными при этом травмами и увечьями товарищей по этим недетским играм.
Не кисла и не дремала Россия, в ожидании прихода «великого реформатора». Это даже не неправда, а сознательная и целенаправленная ложь, призванная оправдать узурпацию трона Петром. С той же целью и законного наследника престола, царевича Ивана Алексеевича, сразу после кончины Федора нарекли «слабоумным». Хотя он до самой смерти своей исправно сидел на троне рядом с младшим сводным братом и ложку в ухо отнюдь не нес.
Например, еще одной страстью государя Федора Алексеевича было строительство. Сохранились его личные распоряжения о строительстве пятидесяти пяти объектов в Москве и дворцовых селах, каждому из которых царь дал точную архитектурную характеристику «против чертежа». Указы о срочных работах на новых объектах отдавались семь — девять раз в месяц, причем в Москву неоднократно вызывались каменщики и кирпичники из других районов.
«Кремлевский дворец, включая хоромы членов царской семьи и дворцовые церкви, мастерские палаты (начиная с Оружейной), комплекс зданий приказов — все было перестроено и возведено вновь в царствование Федора Алексеевича, соединено галереями, переходами и крыльцами, богато и по-новому изукрашено. Пятиглавые каменные храмы на Пресне и в Котельниках, колокольня в Измайлове, ворота в Алексеевском, два каменных корпуса под Академию на Никольской и еще десятки каменных зданий были результатом трудов юного государя», - отмечал один из иностранных посланников того времени.
При всех этих «хоромах» были разбиты сады, в том числе, и огромный висячий, обустроена общая система канализации Кремля. Даже в Версале ничего подобного не наблюдалось! Кроме того, государь повелел устроить в самом большом саду проточный пруд десять на восемь метров и запустить туда… потешный кораблик. Интересно, не со сводного ли братца брал впоследствии пример Петр, «царь-мореплаватель»? Он ведь частенько играл на этом пруду с корабликом.
Так что забудьте каноническую версию о том, что первый русский царь, с малолетства обожавший играть «в войнушку», был Петр – впоследствии Великий. Вкус к военным потехам привил Петру Алексеевичу старший брат, пока царем не стал. Он с большим знанием дела распорядился об оборудовании Потешной площадки при комнатах своего младшего брата и крестника царевича Петра: с военным шатром, воеводской избой, пахотными рогатками, пушками и прочим воинским снаряжением.
Стоит почитать хотя бы парочку свидетельств современников, как становится ясным: при Федоре Алексеевиче не было первого министра, государь правил единолично, государственные печати не доверял никому и решения частенько принимал именно самодержавно.
А в 1671 году государь взял да и повелел вместо старинной одежды (ферязей, охабней, однорядок и т. п.) мужчинам и женщинам носить европейское короткое платье. Этот указ был очень быстро внедрен, поскольку в старой одежде стрельцы просто не пускали в Кремль — а кто же хотел удалиться от двора! Переоделись молча и быстро, не устраивая из этого общенародной трагедии.