Петр Первый
Шрифт:
Яуза и Просяной пруд оказались тесными для ботика, поэтому Пётр решил отправиться в , к , где собирался заложить первую верфь для строительства судов. Да разве маменька так далеко отпустит?
Петр схитрил, как мальчишка: отпросился на богомолье в Троице-Сергиев монастырь и уже оттуда тишком добрался до предмета своей мечты. Увиденное настолько его потрясло, что он, вернувшись, все уши прожужжал маменьке о красотах озера и о своих планах кораблестроения.
Наталья Кирилловна сдалась: разрешила любимому дитятке получить новую игрушку. Для этого были выписаны из Голландии и отправлены в Переяславль корабельные мастера. А позже, когда уже совсем потеплело,
«Вселюбезнейшей и паче живота телесного дражайшей моей матушке, государыне царице и великой кн. Нат. Кирилловне, сынишка твой, в работе пребывающий, Петрушка, благословения прошу, а о твоем здравии слышать желаю. А у нас молитвами твоими здорово все. А озеро все вскрылось сего 20-го числа, и суды все, кроме большого корабля, в обделке, только за канатами станет, и о том милости прошу, чтоб те канаты по семисот сажен из Пушкарского приказу, не мешкав, присланы были; а за ними дело станет, и житье наше продолжится. По сем паки благословения прошу».
Царевич Алексей родился через год с небольшим после свадьбы – в феврале 1690 года. Евдокия воспряла духом: теперь-то ее лапушка почаще будет дома с семьей бывать, с сыночком богоданным. Тем паче, что она опять была в тягости. Наталья Кирилловна рассуждала примерно так же… Но тяга к флотским забавам оказалась сильнее.
На май Петра удалось залучить обратно в Москву, но в июне он уже снова был на озере. То же самое повторилось и в последующие два года: зимой Пётр муштровал свои далеко уже не потешные полки и развлекался в Немецкой слободе, а ранней весной уже мчался на Плещево озеро.
Туда-то и прискакал в 1692 году его дядюшка Лев Кириллович со страшным известием об очередном заговоре Софьи и ее приближенных против Натальи Кирилловны и Петра и о возможном начале нового стрелецкого бунта. Князь Василий Голицын и Федор Шакловитый подстрекали царевну-правительницу «волчицу и волчонка смертью извести».
Борьба за трон
В России же, пока Пётр запускал кораблики, играл в живых солдатиков и бражничал в Немецкой слободе, все громче раздавались голоса, что пора бы власть передать законному (!?) царю, что царские скипетр, да держава – не для бабьих рук ноша. Любопытно, что имелся в виду «старший царь», Иван, но историки впоследствии эту неточность устранили.
Иван Софье не мешал, разве что огорчил рождением дочери, а не сына, ну, так не последний же ребенок, поди. А вот Петра нужно было убрать раз и навсегда с дороги, упредив удар противника. Как и в первый удачный для себя раз, Софья сделала ставку на стрельцов.
Казалось, осечки не будет — теперь во главе их стоял ее верный слуга Федор Шакловитый. Из покоев Софьи в стрелецкие полки поползли слухи, что Нарышкины опять обижают Милославских: обещают-де не только «извести» царя Ивана, но называют «великую государыню царевну «девкою», не ставят ее ни во что.
Софья, кстати, пыталась использовать имя «старшего царя» Ивана Алексеевича как знамя борьбы против партии Петра. Но Иван отписал любезной сестрице, чтобы она оставила его в покое, ибо он «ни в чем с любезным братом ссориться не будет».
Значит, в то время никто не считал «старшего царя» расслабленным и слабоумным. Иначе Софье в голову бы не пришло апеллировать к имени младшего брата, чтобы с его помощью вдохновить стрельцов расправиться с Нарышкиными.
Но, как ни старался Шакловитый, не озлобились стрельцы против «царевниных супостатов». Отказались подписать челобитную к Софье, дабы венчалась на царство, «отшибив» навеки Петра от престола. Ну, что ж… Нашлись смельчаки,
взялись «извести волчонка смертью», но… опоздали. Куда больше нашлось тех, кто поспешил предупредить молодого царя об опасности.А Петр…
А что – Петр? Бросил мать, беременную жену Евдокию и своих «потешных» солдат, вскочил на лошадь и в одной рубашке умчался в Троице-Сергиеву лавру: бери его там голыми руками. Опять промедлили, опять опоздали. На защиту молодого царя неожиданно встало высшее духовенство: архимандрит и патриарх. Святейший патриарх даже напомнил Софье, что она - всего лишь правительница при государях.
И вот уже воспрявший духом Пётр написал брату:
«Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас».
Призывал брата «государство наше успокоить и обрадовать вскоре» жестко и окончательно, показав, кто есть кто. То ли сам додумался, то ли кто из его советников подсказал, но волчонок внезапно обернулся молодым, сильным волком – вожаком всей стаи. А стая требовала крови…
В августе 1682 года Петр прискакал в Троице-Сергиев монастырь, туда же немедленно прибыли и Наталья Кирилловна с дочерью и невесткой, преданные Петру бояре, стрельцы Сухарева полка и его «потешные полки». На счастье Петра, влиятельный князь Борис Голицын не поддержал замыслов своего двоюродного брата, а решительно перешел на сторону Петра, увлекая за собой многих других знатных бояр.
Федора Шакловитого приговорили к отсечению головы, Василий Голицын был спасен от смерти двоюродным братом, но угодил в ссылку, Софья оказалась в Новодевичьем монастыре. Месяц лишь минул с позорного бегства Петра в Лавру, а уже всем казалось странным, как это они почитали за государыню всего-навсего женщину, так ловко вывернувшуюся из мрака терема на свет Божий... Семь лет правила Россией – будто и не было этих семи лет. Коротка память человеческая, ох, коротка!
Несколько месяцев, правда, пришлось Петру посидеть семейно в Троице-Сергиевской лавре, спасаясь от последнего стрелецкого заговора, изображать из себя «богоизбранного монарха». В Троице-Сергиевом монастыре бояре последний раз видели Петра таким, каким, по их представлениям, должен был быть царь: чинным, немногословным, величавым.
Но когда опасность миновала, он с легкостью оставил государственные дела на бояр, а сам заботился только о создании армии и флота, частенько бывая в Немецкой Слободе, где не только приобретал многие полезные сведения, но и приятно проводил время. «Правила» страной вдовствующая царица.
Уже упоминавшийся князь Куракин в своей книге писал о Наталье Кирилловне так:
«Сия принцесса доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилежная и не искусная в делах, и ума легкого. Того ради вручила правления всего государства брату своему, боярину Льву Кирилловичу... Правление оной царицы Натальи Кирилловны было весьма непорядочное и недовольное народу и обидимое. И в то время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная, которое доныне продолжается с умножением, и вывесть сию язву трудно».
Ко всему прочему, с возрастом Наталья Кирилловна прониклась неприязнью ко всему иностранному и даже собиралась – при активной поддержке духовенства – сравнять проклятую Немецкую слободу с землею, а всех иноземцев выбить вон из России. Скорее всего, царицей руководила обыкновенная ревность: слишком часто Петруша проводил время со своими иноземными друзьями и слишком мало внимания уделял семье, прежде всего – ей, матери. Но было уже поздно: Петр слушал мать лишь из приличия, а поступал всегда по-своему. Да и море манило – пуще Немецкой Слободы.